Дискрет
Рассказ

Под утро Фурс опять удрал. Рик проснулся сразу же, сел, заполошно вертя головой в темноте — он всегда просыпался, если вдруг переставал ощущать в ногах привычную тёплую тяжесть. Фурс удрал, а сегодня… какой сегодня день? Сердце успело гулко ухнуть в желудок, прежде чем вспомнилось — всё в порядке, предпоследний, сегодня мир меняться ещё не будет. Ффух… Рик упал обратно на подушку. Ничего страшного. Можно спать дальше. Не очень, конечно, хорошо, что Фурс так полюбил убегать, но что тут поделаешь. Тёплая и безоблачная весна не так уж часто попадается, вот и ошалел бедолага. Пусть пока побегает, хоть до самой темноты. А вот потом надо будет в рюкзак посадить. На всю ночь. Или с рук не спускать, но это сложнее, Фурс отъелся прилично, да и нежностей сроду не любил, вырываться станет. Ну да не страшно, на одну-то ночь и привязать можно. Придётся украсть шлейку, вот и всё. Или даже… Рик перевернулся на спину, чувствуя, как лицо расплывается в блаженной улыбке. Завозился, устраиваясь поудобнее. Не украсть. Попросить. Если попросить ма Таисик — она не откажет. Она очень добрая ма и отличный ведомый, такие попадаются реже, чем сухая и тёплая весна, Рику на этой проходке повезло. Впрочем, ма Таисик и её Вэлу тоже повезло с ним, Риком, просто они пока об этом не знают ещё. Ничего, скоро узнают, сегодня последний день. Значит, именно сегодня всё и произойдёт, ведь не случайно же мир столкнул их на прошлом перекрёстке! Рик давно уже не маленький и знает, что никаких случайностей на самом деле не бывает. Если что-то случается — значит, оно кому-нибудь нужно. Вот так и с ма Таисик и её Вэлом — если бы не он, Рик, они бы сроду сюда не добрались через постоянно меняющиеся миры, они ведь совершенно не умеют ходить так, чтобы не бить стёкла, их бы сразу выкинуло куда подальше, может, даже и по разным автобусам разбросало бы. Рик тоже поначалу был таким неуклюжим, меняя мир по нескольку раз за день, но потом научился ходить осторожно. А ма Таисик и её Вэл всего второй месяц в дискрете, потому и не умеют ещё ничего толком. Да и не надо им, сегодня последний день. Завтра Рик должен уйти, и ничего тут не поделаешь. Хорошо, что весна недождливая попалась — им будет несложно выбираться по своим следам, не заблудятся и в неприятности не влипнут. Если быть честным, лето Рик любил больше, чем весну, даже такую тёплую. Летом полно грибов и орехов, весною же только почки. Впрочем, рыба есть всегда, даже зимой. Но зиму Рик не любил. Пока жил в городе, пытался перетерпеть, не везло наткнуться ежели, благо недолго, три недели всего. Если зима попадалась в приличном мире, с электричеством и машинами — можно было погреться в автобусах. Самых обычных, не тех, которые сами как мир. Автобусы Рик любил, это было чуть ли не единственное, что ему нравилось в городе. Когда перебрался в долину — стал зиму сворачивать по-быстрому, в первый же день. Слишком это муторно — строить жильё под снегопадом, и пытаться его обогреть, и сушить на костре вечно подмокающий спальник… нет уж. Куда проще заставить мир снова измениться и перескочить через разбитое стекло в другой автобус. И не так уж это и больно, если на то пошло… Рик опять перевернулся — теперь на живот. Поболтал ногами, подкидывая лёгкое одеяло. Это одеяло дала ему ма Таисик, в первый же день, и при ней он даже не вытаскивал спальник из рюкзака — тот так и валялся на дне, сдутый и ужатый до размера некрупного яблока. Вытащишь — наверняка попросят объяснить, а объяснять не хотелось. Ма Таисик хорошая, лучше её не расстраивать заранее, тем более что всё равно поделать ничего нельзя. Утро было близко — цветы пахли по-особому одуряюще, да и небо не казалось уже беспросветно чёрным, наливалось синевой, на фоне которой всё четче проступали верхушки сосен. Рику нравилось такое вот раннее предутреннее время, когда ночная контрастность чёрного неба и ярких звёзд теряет чёткость и кто-то невидимый словно бы размазывает звёзды большой мягкой тряпочкой по всему небу, их яркие огонёчки становятся всё менее различимы, и постепенно совсем исчезают, а небо взамен светлеет. Как будто это именно звёзды, растворившись, отдали ему своё свечение. Спать больше не хотелось — всё-таки последний день жалко тратить на сон. Ну а если не хочешь спать — валяться как-то глупо. Рик аккуратно скатал спальный коврик вместе с одеялом и подушкой, запихнул получившийся рулончик в специальное гнездо над перилами. Спрыгнул с открытой веранды трейлера, на которой предпочитал ночевать, обошёл вокруг фургончика, постоял под приоткрытым окном. Конечно же, и ма Таисик, и её Вэл ещё спали — они вчера проговорили допоздна. Засыпая, Рик отчётливо слышал их голоса сквозь тонкие стенки. Слов было не разобрать, но голоса обычные, значит, ничего особенного они вчера так и не нашли. Жалко. Но ма Таисик больше не плакала, и это хорошо. Рик её вчера сильно расстроил, и до сих пор ругал себя за это. Нет, ну мог бы немного подумать, прежде чем про свою настоящую ма рассказывать! Он ведь и сам немножко расстроился, когда понял, что они — не его настоящие и вовсе не за ним сюда пришли. Так, самую чуточку, но расстроился всё же. И это — Рик, привычный да опытный, сколько у него этих ведомых было-то? И не сосчитать! В этот раз на перекрёстке он их первым увидел. И сразу понял, что они и есть его нынешние ведомые — на этом участке до следующей развилки. А потому не стал прятаться под деревьями и разглядывать парочку, спорящую над расстеленной на передней панели трейлера картой, просто вышел на поляну и спросил, может ли он чем-нибудь им помочь. Они прекратили спор и уставились на Рика с недоверием и даже опаской, как на какое-то чудо. Ну, словно это с ними дерево вдруг заговорило, а вовсе не Рик. Но тут обиженный всеобщим невниманием Фурс быстро взял дело в свои лапы, мякнул недовольно, завозился, выкручиваясь из рюкзака, царапнул Рика по плечу и грузно шлёпнулся в пыль. Отряхнулся, брезгливо подёргивая кончиком хвоста, глянул на Рика укоризненно — он всегда считал именно Рика виноватым во всех своих неприятностях, — и деловито устремился метить новые приобретения в лице ничего не подозревающей парочки и их мобиля. Хорошо ещё, что людей пометил тактично, всего лишь потёрся лобастой башкой о ноги, а то с ним бывает разное. Светловолосая женщина вроде как успокоилась и потянулась даже погладить, но Фурс ловко увернулся и быстро ушёл за мобиль, всем видом выражая недовольство и наградив Рика еще одним укоризненным взглядом. Женщина посмотрела ему вслед и улыбнулась, поворачиваясь к Рику. В серых глазах её больше не было настороженности. Фурс, он такой, он сразу людей располагает. — Мы ищем мальчика, — сказала она, глядя на Рика слишком пристально. Мужчина вздохнул и закатил глаза, но женщина повторила упрямо. — Сына. Я всё понимаю, прошло столько времени… Нет, не то, чтобы Рик на самом деле понадеялся, но сердце пропустило удар. А потом стало очень жарко ушам, потому что женщина продолжила почти без паузы: — Больше месяца уже прошло, я всё понимаю,, да, конечно, шансов мало, но… вот, взгляни, может быть, ты его видел? Они искали сына, да. Но вовсе не Рика. Малыша трёх с половиною лет, носящего смешное имя Тавио. Он потерялся во время экскурсии по Каналу Дискретного времени. Светловолосый пухлощёкий бутуз со стереофотки был похож на Рика не больше, чем камень на дерево. Да и в Канале Рик сроду не был — все умные люди от него предпочитают держаться подальше, а Рик всё-таки не дурак. Нет, туристы, конечно, безумные деньги отваливают за подобные экскурсии, но на то они и туристы. А сам Рик туда и даром не пошёл бы, и даже приплати ему кто. Потому что всем известно — из Канала не возвращаются. А если и возвращаются — то вовсе не те, которые ушли. А уж ребёнка туда тащить — так это надо совсем умом тронуться. Ничего этого Рик, конечно же, женщине не сказал. Она ему нравилась. Тем, что продолжала искать потерявшегося сына, когда все уже решили, что шансов нет. Рику было бы приятно, если бы и его настоящая ма вот так же искала его, Рика. Вот так же приставала бы к чужим мальчишкам и называла по имени. Своё имя Рик любил — оно досталось ему как раз от той, настоящей. Рикки-Тикки — так она его называла, щекотала и потом сама же смеялась. Имя и тёплые руки — больше память не сохранила ничего. И зачем только он вчера рассказал об этом ма Таисик! Та, конечно же, ужасно расстроилась. У неё даже глаза стали огромные и чёрные, и губы задрожали. Она смотрела на Рика чуть ли не с ужасом, а потом убежала. И долго плакала в трейлере. И её Вэл тоже поглядывал укоризненно, не хуже Фурса, вздыхал, топтался рядом и говорил что-нибудь типа: — Да, брат… вот оно как бывает… женщины, это понимать надо… Рик понимал. И ругал себя. Понятно, что ма Таисик сразу же о своём Тавио подумала. О малыше, которого некому приласкать, пощекотать, обозвать ласково. О малыше, у которого нет шанса уцелеть в канале дискретного времени. Не выжить трёхлетке без посторонней помощи поблизости от Канала, тут и взрослым трудно, а он маленький и глупый совсем. Попадёт туда, где вулканы и нечем дышать — и что? Он же не сообразит, что надо быстренько мир снова поменять и перескочить в более приятный автобус. Да и не сумеет, Рик вон далеко не сразу всё сообразил и научился, сколько раз коленки расшибал, и не только коленки! А он постарше был, чем этот, на стереофотке. Но самое неприятное — ни в одном из уже пройденных миров Рик не видел в долине ребёнка, и даже не слышал о нём ни от кого. И не могло это значить ничего утешительного для ма Таисик и её Вэла, который не хотел, чтобы Рик называл его па. Ну и ладно, и самому не больно-то… Не найдут они никого, и даже Рик не сможет им помочь. Надо бы их как-то утешить, что ли. Порадовать напоследок. Ма Таисик вроде бы любит жареную рыбу, она говорила вчера, сетовала, что синтезатор даёт ненастоящую, не такую вкусную, а они слишком далеко от реки, не сбегать. Вот и хорошо. Это им далеко, потому что у них Важное Дело и некогда им на пустяки отвлекаться. А у Рика всё равно никаких других дел на сегодня не припасено. Стараясь не шуметь, Рик отошёл от вагончика к санблоку. Умываться не стал — раз уж собрался на речку, там и умоется! — но зубы почистил с удовольствием. Он любил чистить зубы, и каждое утро начиналось именно так — сначала вспомнить, сколько осталось дней, потом почистить зубы, и только после этого заниматься прочими делами. Этот ритуал тоже достался от ма, потому и соблюдался неукоснительно. Мир мог изменяться сколько ему угодно, но утренняя чистка зубов оставалась неизменной. Единственно неизменной в жизни Рика. Правда, не так давно в этой жизни появилась и ещё одна неизменность — Фурс. Независимый, как и все коты, он пришёл сам после очередного перекрёстка, и сам же не пожелал изменяться, когда у того мира кончился срок годности. Одеваться Рик не стал, натянул только шорты — день будет жарким, возись потом с рубашкой, которую всё равно снять придётся! А пока согреться можно и на бегу. Подхватил потрёпанный рюкзачок и побежал по уже отчётливо различимой тропинке.  

***

  Когда ожил браслет, Рик валялся на прогретом солнцем песке, подставляя нежарким пока ещё лучам облупленные бока и размышляя, стоит ли окунуться сейчас — или лучше малость погодить. Вода была ледяной, и он успел накупаться до синих губ и долго не проходившей дрожи. — Ты где? — голос ма Таисик звучал встревоженно. И было очень приятно, что она вот так волнуется. Рик непроизвольно снова заулыбался. Браслет — это тоже она дала, чтобы всегда на связи быть. — На речке. Я рыбы наловил. Восемь штук! — Ты с ума сошёл! В такую даль — и даже не позавтракав! Как ты обратно доберёшься!? Да ещё с рыбой! Вот что — ты нас жди, мы за тобой слетаем! — Не надо, я уже возвращаюсь! Буду через час. Он выключил браслет, не дослушав возражений, и засмеялся. Мир прекрасен. И впереди ещё целый день. Ну, почти целый. Вот только пояс… Завязывая шорты запасной шнуровкой, Рик не мог о нём не вспомнить. Без пояса было неуютно, но не полезешь же к спящим ведомым. Сначала поясом заинтересовалась ма Таисик, пришлось объяснять про узелки — их Рик завязывал после каждого планового перекрёстка. Тут вдруг загорелся и подошедший Вэл, отобрал пояс, начал что-то подсчитывать и кричать про дискретную нелинейность, спирали Боггерса и прочую чушь. Он всё дёргал пояс и пытался объяснить на его примере концепцию года, упирая на то, что Рику это должно быть интересно. Рику интересно не было и хотелось лишь получить свою вещь обратно. Он почти и не вслушивался, готовый со всем соглашаться, лишь бы пояс отдали, и тут как раз разговор как-то неловко вывернулся на имена и матерей, а Рик даже и не сразу заметил, пока не стало поздно. Ну да ничего, сегодня ма Таисик вроде как успокоилась, да и рыбка вот опять же… Пойманные рыбёшки давно упакованы в термоконтейнер и убраны в рюкзак, снасти тоже разложены по предназначенным им кармашкам. Теперь оставалось только закинуть рюкзак на спину и снова пробежаться по знакомой тропинке — навстречу людям, которые находят время побеспокоиться о нём, хотя у них есть куда более важный повод для тревоги и беспокойства.  

***

  Может быть, мир когда-то и был неизменным и продолжительным, но Рик тех времён не помнил. А помнил себя Рик долго — задолго до того, как догадался каждый пройденный перекрёсток вывязывать на поясе новым узлом. Пояс теперь очень длинным сделался, два раза обернуться можно, новый узел на него Рик как раз вчера навязал. И узлов этих на поясе видимо-невидимо, сотни полторы, а то и две наберётся. Рик пытался как-то посчитать, но сбился и бросил. На его памяти мир никогда не жил дольше трёх недель. И всегда изменялся. На двадцать первый день, в полдень с минутами — Рик вычислил точное время, когда украл свои первые часы. Красть оказалось неприятно, но вовсе не трудно — просто берёшь нужную вещь и ждёшь, пока мир изменится вне очереди. Он всегда меняется вне очереди, если кто-то пытается ударить тебя дубинкой по голове. В городе мир менялся очень сильно. Менялось всё — дома, их внешний вид и размеры, расположение улиц, менялась одежда горожан и их речь. Рик привык держать в рюкзаке, кроме смены одежды и спальника, ещё и запас еды на первое время — несколько полосок твёрдого сыра и сухари. Не факт, что найдёшь своих ведомых в первый же день после перекрёстка. А найти в изменившемся городе ночлег и еду поначалу не очень-то просто. Но всё-таки ушёл из города Рик не из-за подобных трудностей — надоели постоянные изменения. Слишком часто и слишком заметно. Среди такой толкотни сразу и не угадаешь, ради кого тебя в этот мир забросило. В долине всё понятно — если ты с кем столкнулся, значит, это и есть они. Те самые, которым без тебя не выжить. Вот им и помогай — до следующего перекрёстка. А в городе — поди догадайся. Не всегда же везёт так, как с ма Керри… В долине мир тоже менялся, никуда от этого не денешься. Но здесь не было суетливых людей и их изменчивых улиц и домов, только горы, сосны и река. А горы — они горы и есть, чего им особо-то меняться? Иногда отличия были столь незначительны и случались так незаметно, что полдень двадцать первого дня проходил мимо, не опознанный, и только ближе к вечеру Рик спохватывался — а ведь мир-то другой! Вот здесь в прежнем лежала очень правильная сосна, на ней было удобно сидеть, разводя вечерний костёр, и на ночь можно было устроиться, прижавшись спиной к стволу и застегнув наглухо спальник. А в этом новом мире нет ни сосны, ни кострища, ни шалаша из наломанных веток — шалаши Рик каждый раз делал добротные, в первый же день. Если, конечно, собирался задержаться в этом мире на положенные три недели. А он задерживался, если было можно и мир не становился совсем уж невыносимым — такое, правда, случалось всё реже и реже, последние семь или даже восемь проходок очень удачные получались, а раньше чуть ли не через раз попадалась вымороженная гадость со снегом и голыми деревьями. Или ледяная грязь внизу и ледяной же дождь сверху, что ничуть не лучше. В городе иногда удавалось прибиться к конюшне или — если очень уж повезёт! — харчевне, и перетерпеть, зная, что это ненадолго и скоро кончится. В долине же Рик просто находил удобное место и делал шаг. Главное — заставить себя первый раз разбить стекло, потом уже намного проще становится. Когда он уже подбегал к стоянке, на тропинку выскочил Фурс и попытался пристроиться рядом, пришлось перейти на шаг. Фурс хороший кот, но быстро бегать не умеет. Был он весь в репьях, ободранный и довольный донельзя, от предложенной рыбки отказался презрительным подёргиванием хвоста. Фурс был котом самостоятельным, и пропитание предпочитал добывать тоже сам. Рик не возражал, но предложить часть из добытого им, Риком, считал необходимым. Хотя бы просто из вежливости — ведь и сам Фурс время от времени приносит Рику то мышь, то лягушку, то вообще какую-то трудноопознаваемую крылатую тварь с перепонками на лапах и мелкими зубами в длинном и клюве. И ничуть не обижается, когда Рик тактично отвергает угощение. Но вот молочко… Рик облизнулся и непроизвольно ускорил шаг, впрочем, на бег так и не перешёл. Молочко они с Фурсом любили одинаково, а у ма Таисик был отличный синтезатор, молочко выдавал просто бесподобное, сладкое, густое, с обязательной пеночкой. Их Тавио не любил молока, так ма Таисик сказала. Странно, как можно не любить такую вкуснятину? Впрочем, что может трёхлетка понимать, мелкий да глупый. Запах свежесваренного кофе в лесу чувствуется издалека — наверное, потому что слишком странен такой запах для леса. Улыбка Рика стала шире — где кофе, там и молочко, па Вэл никогда не пьёт чёрный, всегда набулькивает туда полчашки густой белой прелести из кувшинчика, значит, кувшинчик уже стоит на превращённой в стол откидной панели, и даже просить не придётся. Нет, не то чтобы ма Таисик не достала бы молока персонально для Рика, попроси он — просто Рик уже давно старался ни о чём не просить своих ведомых. Ведь это он послан им помогать, а вовсе не наоборот, значит, и просить их о чём-то даже по пустякам получается как-то нечестно. В этом мире много миров, потому что время дискретно — так говорил па Вел, но Рик и без него это знал. Он давно уже понял, почему изменяется мир. Да и не изменяется он вовсе, если на то пошло, просто миров этих много! И каждый мир — как огромный автобус, едет куда-то по своей дороге. В автобусе этом едут люди и дома, улицы и деревья. Горы, наверное, всё же не едут — они почти одинаковые во всех мирах-автобусах, если и меняются, то совсем чуть. И вот едет такой мир-автобус по своей дороге, и вдруг впереди перекрёсток. А на перекрестке — другой автобус, тоже своей дорогой едет, и другие люди в нём, и деревья немного другие. И вот эти автобусы-миры столкнулись на перекрёстке. Вернее, не то чтобы столкнулись, так, слегка толкнули друг друга боками. Большинство людей в обоих автобусах вообще ничего не заметило. А кто-то заметил или даже сумел перейти в перпендикулярный мир, двигающийся по другой дороге. Возможно, у него билет такой был, транзитный, с пересадкой. И теперь новый мир увозит его всё дальше и дальше от старого, может быть, до самой конечной станции, может — только до следующего перекрёстка, на котором будет новая пересадка. Прочие же же остались в своих автобусах, потому что переходить не умеют. А кто-то — не умеет не переходить. Как Рик, которого каждый перекрёсток принудительно пересаживает в другой мир-автобус, и ничего тут не поделаешь, так у него, очевидно, жизненный билет оформлен. Рик не сразу это понял, поначалу пугался очень. Но потом привык. А когда догадался, зачем его из автобуса в автобус перебрасывает, так и вообще гордиться начал. Помогать тем, кто не может справиться сам — это ли не высшая честь и доблесть? Он не простой пассажир, пусть даже и транзитный, он — ангел-хранитель, доверенный самурай, рыцарь в сверкающих доспехах… Ну, ладно, ладно, пусть и смешно звучит, если вслух сказать. Но ведь об этом и не надо говорить. Это делать надо — молча делать, без слов. Как с ма Керри, в коленки которой он вцепился той давней зимой, чуть ли не полпояса назад. У неё тогда как раз умер маленький брат, и она собиралась немножечко полетать, и тут перекрёсток подкинул ей Рика — прямо на подоконник шестнадцатого этажа. Он тогда вцепился ей в коленки, и они оба свалились — повезло ещё, что в комнату. Те, кто нуждались в помощи, всегда оказывались рядом, а он — помогал, чем мог. Сначала — не понимая ещё даже, что именно помогает, а потом — осознав и азартно включившись в игру. Не каждому такое доверят, а ему вот доверили. Как тут не гордиться?  

***

  На стоянке было тихо, исчезло ставшее уже привычным гудение — поисковый трансер не работал. Только ма Таисик вздыхала и гремела посудой у синтезатора. По звуку казалось — чуть ли не в двух шагах, хотя на самом деле далеко, через всю полянку пройти надо. Рик направился прямиком на звук, огибая трейлер со стороны леса. Шёл он осторожно, услышать раньше времени не должны. Ну, если только совсем не повезёт и кто-нибудь из них сидит лицом в эту сторону. Если же нет — есть неслабая вероятность устроить сюрприз. Для сюрприза требовалось остановиться и кое-что подготовить. Улыбаясь, Рик стащил рюкзак и, держа его в левой руке, правой достал термоконтейнер. Откинул крышку так, чтобы контейнер стал напоминать приоткрытую раковину. Расправил рыбок — хвостом к хвосту, как букетик. Одной рукой проделать это было неудобно, но он справился, так ни на секунду и не выпустив из левой рюкзачных лямок. — Хоть бы рюкзак отпустил, горе ты мое! — сказала ма Таисик вчера, подкладывая Рику на тарелку третью котлету и ставя рядом стакан молока. Плетёнка с печеньем уже стояла на заменявшей стол откидной панели. — Ты что — так и спишь с ним, что ли? Рик покраснел и затолкал котлету в рот целиком, чтобы не отвечать. Пробубнил что-то непонятное, спустил рюкзак под скамейку, зажал босыми ногами. Конечно же, он и спал с ним! Глупый вопрос. Он перестал быть ротозеем — после того, как несколько раз оказался в чужом мире-автобусе чуть ли не голышом, без спальника, тента и даже почти без одежды. Поспишь несколько ночей на голой земле — сразу научишься следить за своими вещами и не выпускать их из рук. Или хотя бы ног. Не то, чтобы он ожидал, что мир вне очереди изменится именно сейчас, но ведь этого никто и никогда не ожидает, правда? Это как та ветка, что ударила в спину три пересадки назад. Он ведь и тогда ничего подобного не ожидал, и до перекрёстка оставалось целых девять дней, чего волноваться-то? Потому и Фурсу разрешал бегать, где придётся. А потом было упавшее дерево и та ветка. И ужас, потому что мир изменился, а Фурс остался в том, не изменённом. Фурс. Единственный, кого удавалось раз за разом протаскивать с собой в перпендикулярной автобус — главное, просто держать на руках, или в рюкзак засунуть. Но ведь с другими и так не получалось никогда, он пробовал! И с ма Хелен, и с Дансом, и с ма Кэрри. Данс ему поверил, даже сумку собрал. Обе ма не верили, ни Хелен, ни Керри. Хотя какая из Керри ма, сейчас-то он понимает, что она совсем девчонкой была, лет двенадцать-четырнадцать, просто сам он тогда был слишком мал и все девушки старше десяти казались ему ужасно взрослыми, вот и звал он её тоже ма, уважительно так звал. И ей, наверное, лестно было, потому она и таскалась с ним все три недели, и даже согласилась попробовать, и за руку честно держала, хотя и не верила в перекрёстки. Они не сумели — ни Данс, ни ма Хелен, ни Керри. После того, как мир изменился, больше никто не держал его за руку. На ма Хелен он, помнится, даже повис, стараясь прижаться плотнее — и всё равно не сработало. Они не сумели. А вот Фурс — сумел. Фурс поначалу тоже был ведомым, Рик обернулся на перекрестке — и сразу его увидел, маленького, полудохлого, с перебитой лапой и истошным мявом. Как такого не подобрать? Три недели выхаживал, откармливал и лечил. Возился с ним целыми днями — ведь их так мало было в запасе, этих дней. И на двадцать первый всё никак не мог отпустить, скормил последнюю колбаску и всё гладил, чесал округлившееся пузико, прижимался ухом, слушая довольное урчание. Он тогда ни о чём таком не думал даже, уверен был, что после перекрёстка руки окажутся пустыми, но сам заранее отпустить не мог. Вот просто не мог — и всё. И держал на руках, и гладил, и прислушивался. И даже не понял сначала, что мир давно уже изменился, а он всё гладит пригревшийся и разомлевший пушистый моторчик. А когда понял, то испугался. Наверное, впервые с тех пор, как начал хоть что-то соображать. Раньше Рик ничего не боялся. Ну вот совершенно. Потому что твёрдо знал, что ничего страшного с ним случиться не может — мир всегда найдёт возможность измениться так, чтобы это страшное прошло мимо. При этом что-то терялось — но ведь что-то и находилось такое, чего не было раньше. И если не выпускать самого нужного из рук, то находилось всегда несколько больше, чем терялось. А теперь у него было что терять и за кого бояться. Фурс его снова нашёл тогда, после ветки уже. Посмотрел с укоризненным презрением — что, мол, вытворяешь-то, вот ещё удовольствие для честного кота за тобою сквозь разбитые окна прыгать! И даже потискать дался, хотя хвостом и дрожал недовольно. Разбитые окна — это Рик так себе внеочередные изменения объяснял, чтобы понятно было. Можно, мол, не дожидаясь перекрестка разбить стекло и выпрыгнуть из автобуса на ходу. На обычной дороге не сработало бы — и опасно, и глупо. Ну, выпрыгнул, и что делать будешь? Другого автобуса ждать, который неизвестно когда и куда пойдёт? Из мира выпрыгивать куда удобнее — сразу же в другой мир попадаешь, без долгого ожидания на остановках. А в покинутом мире-автобусе остаётся след в виде разбитого окна. Через такую дыру Фурс и сумел пролезть в новый мир — вслед за Риком. А на перекрёстках мир меняется привычно, без битья стёкол, и следа не оставляет. Конечно, можно было бы провести эксперимент, но Рик не хотел рисковать. Что-то ему подсказывало, что перекрёсток — это не выбитое окно, тут и кот может не справиться, даже если захочет. — Фурсик, кисонька моя, молочка, наверное, хочешь? Хриплый мяв в ответ подтвердил, что да, таки хочет. Фурс не одобрял любые задержки на пути к вожделенному молоку, и потому уже тёрся об ноги ма Таисик, следя, как та наливает блюдце и нетерпеливо подвякивая: ндя, ндя, пополнее давай, пополнее! — Где же твой друг, Фурсик? Куда он опять делся? Куда он всё время девается?! У ма Таисик был странный голос — очень высокий, словно она опять собиралась плакать. — Перестань! — окрик Вэла прозвучал неожиданно грубо. Ма Таисик вздрогнула и замерла. Замер и Рик — он не хотел появиться в разгар семейной ссоры. Лучше переждать. Вэла он не видел — того загораживал бок трейлера. — Десять лет… — сказала ма Таисик тихо. — Десять лет… Как же так, Пашенька, ведь так не бывает? Я ботиночки не выбросила, совсем почти неношеные… Ведь только месяц назад… он же маленький, Пашенька… — Канал, что б его… — голос у Вэла был скорее усталый, чем раздражённый. — Никто до сих пор толком не знает, что тут может быть, а чего нет, в этой драной, мать её, аномалии. — А если он опять пропал? — Перестань. Угрозы для жизни тут нет, а дискретность у всех сорвавшихся чёткая, двадцать один день, ещё сутки в запасе. Не волнуйся ты так, сейчас встречать пойду, обуюсь только. — Я не верю, Пашенька… — Экспертиза подтвердила. Да ты сама всё раньше всех поняла, с первого дня твердила, что похож… — Да не похож он совсем! Это я просто так… шутка… глупая. — Похож-похож, ты теть Люсю вспомни. Таким же галчонком была в его возрасте, откуда потом что взялось. Меня имя с толку сбило. Почему — Рик? С какой вдруг стати? — Да потому что Рикки-Тикки, вот с какой! — кажется, она всё-таки заплакала. Рик сделал шаг назад, обмирая. Под ногой громко хрустнула ветка. — Рик?! — ма Таисик резко обернулась. Из-за трейлера выскочил Вэл — неловко, запутавшись в кроссовках, которые как раз зашнуровывал, и чуть не упав. — Рик! Рик развернулся и бросился в лес. — Рик! Постой!! Куда же ты?! Рик!!! Тави!!! Рик бежал, и ветер бил в лицо, выжимая из глаз слёзы. Это ничего. Это просто ветер. А крики уже почти и не слышно за грохотом крови в ушах. Здесь недалеко есть хороший такой взгорочек, с камнем внизу, если с разбега угодить головой на этот камень, то как раз должно получиться... Близко, не успеют догнать, даже если и попытаются. Бежать в гору трудно, воздух не хочет проталкиваться сквозь горло. Это ничего, горка невысокая, отдышаться можно будет и потом. На вершине он уже не бежал — шёл, хотя и достаточно быстро. Но останавливаться и оглядываться назад не стал. Так и прыгнул с обрыва, словно просто делая следующий быстрый шаг. Мир привычно мигнул. Рик упал на кучу осенних листьев. Поднялся, отряхиваясь. Вытер лицо, оставляя в прошлом мире короткие злые слёзы. Проверил привычно: карманы, рюкзак, Фурс… Черт! Фурс! Фурс найдёт — окно разбито, след оставлен четкий, захочет — найдёт. А не захочет — вольному воля. И эти, которые… Они тоже найдут. Захотят если. Вот тогда и поговорим. На равных уже. А пока… А пока его ждёт дело куда более важное — его ведомые. Те, которые не смогут справиться со своими проблемами без него, Рика. Те, для кого он ангел-хранитель и рыцарь-самурай, пусть даже они сами и не подозревают об этом. Он здесь, и, значит, у них всё будет хорошо. Они должны быть где-то рядом, ведь не зря же его выкинуло именно сюда. Рик огляделся.   15.03.11