180-е сутки аренды
Мыслеотчёт хозяина
Вспоминаю себя месячной давности — ужасаюсь. Самоуверенный болван. Мозгов по нулям, гонору выше крыши. Жуть! Я ведь тогда и не умел ничего толком. Да и сейчас не особо умею, хотя и стараюсь. Тренер даже похваливает иногда, а он просто так хвалить не станет. Но сейчас у меня хотя бы хватает ума понимать — насколько же я пока ещё ничего не умею! А тогда был таким самоуверенным идиотом, что выть хочется. О хулиганах мечтал. Вот же придурок! Хорошо, что у судьбы хватило совести тогда обломать меня с этой мечтой. Неужели всего четыре недели прошло? Ну да. То ведь как раз после зимних каникул было, самое первое воскресенье. А сегодня уже четвертое. То есть четырнадцатое. Февраля.
Интересно, а она догадается? Или просто подумает, что всего лишь еще одно воскресенье, и всё? Или вообще ни о чём не подумает?
Это просто здорово, конечно, что так совпало по числам, иначе бы голову сломал, под каким предлогом именно сегодня пригласить — и чтобы при этом не особо навязчиво выглядело. Не хочу навязываться. А так — типа просто традиция, ничего особенного. Валентинка? Какая такая валентинка? Не-не-не, просто так. Очередное воскресенье — и всё. Мы ведь ни одного не пропустили. И даже дважды летали в трубе, только вот с тарзанки больше не прыгали. Ну её, эту тарзанку. И пусть другие себя успокаивают, что один случай из миллиона. Ириска — она ведь тоже одна на миллион.
Ну как совпадут?..
Нет, не на миллион даже, чего это я? В нашем городе больше трёх миллионов жителей. Это что же получается тогда — что в нём живут ещё минимум две таких же Ириски? Да ладно! Быть не может. Ириска — она одна. На миллиард. Вернее даже — на восемь миллиардов. Потому что другой такой на Земле просто нет. Вообще. Нету, и всё. И быть не может.
Жду вот.
Стою, улыбаюсь как дурак, правой жму эспандер в кармане. Мышцы накачиваю. Тренер ругался, сказал — пальцы слабые. Надо, типа, качать. Всегда. Везде. В любую свободную секунду — или даже относительно свободную. Дома, в школе, в транспорте, на переменах, во время уроков, на улице, даже в сортире — не занятая подтиранием задницы рука должна качать эспандер! Вот и качаю.
Как-то так получается, что правая чаще востребована, и потому левой достаётся куда больше качаний. Ложку-вилку я уже научился одинаково держать обеими, потому за обедом жму попеременно. А вот с писаниной труднее. Хотя на световом карандаше и стоит гарантия на выравнивание самого скверного почерка в течение двух-трёх недель, но на мою левую она почему-то не распространяется. Ну и ладно, не больно-то и хотелось.
Просто на улице или там на переменке стараюсь навёрстывать. Уравнивать, так сказать, получаемую нагрузку. Работаю только правой. Вот как сейчас. Хотя сегодня это и сложнее, чем обычно, на послеобеденной тренировке дёрнули неаккуратно. Тренер, правда, хорошо размял и прогрел, и в начале занятия — и уже непосредственно после травмы, а то бы вообще могли и лангетку наложить, знаю я их, перестраховщиков! Но обошлось, синяк не в счёт. Сказали, конечно, поберечь руку и всё такое, и никаких нагрузок на ближайшие три недели. А тренер сказал — работай, и всё пройдёт. И я вот как-то тренеру больше верю. Плечо, правда, опухло, даже под курткой чувствую, и качать больновастенько. Но жму. Ибо надо.
Февральский снег, обманчивый и непостоянный, словно погода в мае, сегодня пытается прикинуться дождём. Надо сказать, выходит у него неплохо — рядом с парком всегда на пару градусов теплее, чем в целом по городу, а сегодня и без того около нуля обещали. Силовой купол отбрасывает мелкие льдистые капли, они искрятся в огнях аттракционов, клубятся над деревьями сияющим туманом. И нескончаемые фейерверки превращают этот туман в северное сияние. Красное, жёлтое, синее. И вновь красное. И снова жёлтое.
Опасная, кстати, штука, этот февральский снег. Скользкая коварная наледь под ногами, мгновенная потеря опоры, как на свежепролитом масле, а там — рельсы и неотвратимо надвигающийся звон… И цветной туман опасен не менее — он до предела ухудшает видимость. Сбивает с толку и пешеходов, и водителей, а там и до аварии недалеко. Ну и что, что в этом районе частного наземного транспорта почти нет, некомильфотно, не уважающие приличия придурки в любов районе найтись могут. А придуркам закон не писан, и тем более — плевать им на комильфотность. Да и леталки, бывает, падают. Редко, да , но случается ведь! Особенно при такой скверной видимости.
Опасности повсюду. И нужно быть очень беспечным человеком, чтобы их не замечать. Хорошо, что я не беспечный. Я прослежу. За двоих.
Ириска появляется за три минуты до оговоренного срока. Она всегда так приходит. Я не смотрю на часы, просто знаю. Раз она пришла — значит, табло над входом высветило 18-27. Как ей подобное удаётся — не понимаю! У моноров ведь нет чёткого фиксированного расписания! Но — вот оно, очередное маленькое чудо. Выпорхнуло из разошедшихся дверей, стоит, оглядывается. Серебристые легинсы, куртка с металлическим отливом, огненно-рыжая шапка волос — даже в самые сильные крещенские морозы она не носит ни перчаток, ни шапки. Смеётся только — внутреннего, мол, огня вполне достаточно для обогрева такой маленькой вселенной.
Увидала меня, заулыбалась, замахала рукой, затанцевала навстречу. Она не умеет ходить просто, как все прочие люди ходят — всё время словно танцует. Одуванчик на тонкой стальной пружинке. Апельсин, балансирующий на лезвии ножа, так красиво и так ненадёжно. Балерина на минном поле, легко вытанцовывающая улыбку над затаившейся смертью.
Она словно и не знает ничего о том, насколько опасен бывает окружающий мир. Мир, полный террористов, катастроф, пьяных водителей, отказавших тормозов, дрогнувших рук молодого хирурга и падающих с крыш кирпичей. Ну и что, что воин никогда случайно не попадёт под такой кирпич и всегда остановится в полуметре до — шнурки завязать. И кирпич пролетит мимо. Ириска не воин. Она — балерина.
Балерина на минном поле.
Беспечная солнечная бабочка.
Она ведь даже не смотрит влево-вправо, когда переходит дорогу!!! Ну и что, что зелёный, ну и что, что зебра! А если за рулём вдруг какой наркоман-дальтоник окажется?! Что, если у него хобби такое — сафари на зебре?!
Пока она радостно танцует через широкий проспект на мою сторону, мне не до улыбок. Весь на нервах. Проспект, как назло, почти пуст. Вот когда начинаешь жалеть о том, что вечные пробки начала века остались в далёком прошлом. Через хорошую пробку ни один маньяк не прорвётся, она бы закупорила улицу надёжно. А тут — полупустой проспект, лети, кому не лень, дави, кого хочешь.
Вглядываюсь в снежную круговерть до рези в глазах. Внешне остаюсь спокоен, чтобы заранее не пугать и не душить излишней заботой, но ноги напружинены и готовность нулевая. Я успею. Всё, что потребуется. Подскочить, оттолкнуть с гибельной траектории, прикрыть собой, крикнуть. И главное — осознать и выбрать, что именно требуется. Вычислить оптимальный вариант. Принять решение. Исполнить. На это не будет потрачено ни единой лишней милисекунды. Я готов. Я всё знаю про этот паскудный мир, я шестнадцать лет готовился.
Уфффф.
Перешла.
Можно ненадолго расслабиться.
— Привет, Вау!
Это она сама придумала. Смесь французского с нижегородским, как говорит моя стерва. В наши с Ириской прогулки она особо не лезет, хотя не одобряет категорически. Но насчёт Вау даже она не смогла ничего плохого сказать. Клёво у Ириски угадать получилось. Я ведь никому не говорил, почему так люблю старую футболку с WOW. Она сама догадалась. Или придумала.
Приятно.
Она вообще всё очень быстро понимает. Даже то, что ей вовсе не говоришь. Вот сегодня, к примеру — сначала привычно взяла меня за правую руку. Ага. Ту самую, которой я эспандер в кармане жму. И которую мне сегодня в спортзале чуть вообще не оторвали, тренер потом минут десять над плечом колдовал, разминая и заминая.
Я ведь ей ни слова не сказал. Ни ползвука. Подумал даже с некоторым удовлетворением — пусть, мол. Плевать, что больно. Зато левая рука — здоровая и сильная — свободна остаётся. Что куда важнее, потому что если вдруг что… Но додумать не успел — Ириска словно почувствовала. Потанцевала вокруг, посмеялась. И словно бы случайно уже по другую сторону оказалась. Слева. И уже за левую взяла. Осторожненько так.
Интересно, а ей бы понравилось быть Ириской? Хотелось бы надеяться, что понравилось бы не меньше, чем мне её Вау. Но — не хочу рисковать. Вдруг нет?
Вот бы узнать заранее…
Над входом в парк — сосульки.
Огромные, страшные, остро заточенные — словно зубы готовой в любой момент сомкнуться пасти доисторического чудовища. Стараюсь незаметно ускорить шаг и побыстрее протащить Ириску под защиту купола. Ну и что, что за все восемнадцать лет существования парка ни одной из падающих сосулек (а их более двух десятков за это время упало, я узнавал!) не удалось пробить защитный экран-козырёк. Всё когда-нибудь случается впервые.
Пожилая кассирша улыбается нам, как старым знакомым. Даже вроде бы подмигивает. Мою взрослую карточку берёт без звука, и браслеты "всё включено" выдаёт едва ли не раньше, чем сканер опознаёт мои пальцы. А по-первости, помнится, брови вскидывала и губы поджимала. Чуть ли не вслух высказывала всяческие предположения о наглых отпрысках, втихую развлекающихся по карточкам папаш. Ничего, привыкла. Или по базе пробила, уж не знаю, а может и подсадка моя с нею потолковала по свойски, как она умеет, или шефа своего натравила. Хотя это навряд ли — она наших прогулок не одобряет, с какого бы перепугу ей стараться?
В гардеробе помогаю Ириске снять куртку. И могу наконец-то вручить подарок.
Ничего такого уж слишком личного или особенного. Цветок. Не фиалки, которые вянут ещё до того, как их успеваешь подарить. Не вычурная марсианская квириалла, которая тает при плюсовой. Не старомодно классическая роза, которую потом надо весь вечер таскать в руках, не зная, куда деть. Не пошлая мимоза, жёлтыми шариками которой усыпаны сегодня все дорожки.
Орхидея. С магнитной шлейкой-прищепочкой.
Простенько и со вкусом
Живая брошка.
Неделю голову ломал, а потом ещё три часа выбирал в питомнике. Сиреневая такая. С мелкими оранжевыми крапинками, словно брызгами. Такую можно приколоть на платье. Или в волосы. Или как браслет, на руку — магнитная шлейка позволяет любой вариант. Питательной капсулы на обрезанном под самую головку стебле хватит на сутки. Если Ириске понравится подарок — у меня в кармане ещё целая упаковка таких капсул. Двадцать штук. Отдам. Не как подарок, просто так, ненавязчиво. Типа — вот, держи, случайно завалялось, вдруг пригодится. Если не понравится — промолчу. Потаскает красивую безделушку в парке и выкинет по дороге домой, не особо задумываясь. Хороший подарок, ненапряжный такой. Ни к чему не обязывает, ничего не требует в ответ.
Больше всего боюсь обязать. Цепи из цветов сложнее разорвать, чем цепи из металла, это кто-то из древних очень правильно сказал. Самая отвратительная привязка — привязка подарочками и услугами. Сразу Райка вспоминается с её пирожками. Нет уж. Пусть лучше всё будет выглядеть легкомысленно и ни к чему необязывающе. Так, просто. Ничего особенного. Пустячок. Поносили и выбросили, не жалко. А вот если понравится и станет жалко, что завтра завянет… Вот тогда я гелевые капсулы и отдам. И тоже небрежно так. Словно пустяк незначительный — типа, завалялись случайно, держи вот. Мне-то они совершенно не нужны, только выбросить, а тебе могут и пригодиться.
Нельзя вешать на воздушную балерину тяжёлые цепи обязательств и благодарностей. Пусть танцует.
Подарок Ириске понравился.
— Ой, какая прелесть! Классно придумано! А я как раз заколку снова потеряла…
О поводе не спросила, но я на всякий случай пробурчал что-то о месяце знакомства, стараясь не краснеть. Всё равно она точную дату вряд ли вспомнит. Секундное огорчение с её стороны из-за отсутствия ответного подарка — и приступ острой паники у меня — обязал? надавил? напряг? огорчил всерьёз?
Обошлось вроде.
Снова берёт меня за руку. Сама.
Ну и какие после этого ещё подарки?!
Моя стерва считает её ведьмой. Лишний повод для паники — ведьмы редко живут долго и счастливо. Обычно их сжигают.
Моя стерва её не любит, но хотя бы относится вполне терпимо. Но она — не показатель. В наше просвещённое время достаточно инквизиторов, готовых упечь на костёр любого, кто хоть чуть выходит за рамки. И не всегда этот костёр — метафорический. А Ириска за всякие рамки не то что выходит — вытанцовывает! Постоянно. Ей для этого даже усилий никаких прикладывать не приходится — само собой получается. Каждый, блин, сраный день!!!
Раньше я полагал, что всё знаю о страхе. Идиот. Страх за себя — ерунда.
За другого куда страшнее.
Особенно, когда от тебя ничего не зависит. Когда тебя почти всё время нет рядом. И ты даже не знаешь, в какой именно момент и что именно может стрястись. Вот сейчас. Или через минуту. Через две, через пять… И остро, буквально до боли, хочется ежесекундно быть рядом — просто для того, чтобы успеть защитить. Если вдруг что. И такое же болезненое понимание — что нельзя. Потому что такое -= хуже любых цепей.
Парк аттракционов — отдушина. Самое безопасное место в городе. Конечно, если не лезть на всякие там тарзанки, аэротрубы, падающие лифты, летающие автобусы, прыжки в ничто, пике или американские горки. На колесе обозрений или энтерпрайсе я её сам пристёгиваю. Чтобы уверенным быть. Плюс тройная защита. Плюс браслеты. Я специально и очень дотошно проштудировал технические характеристики каждой подкупольной хрени прежде, чем отвести на неё Ириску. Бережённого, сами знаете…
В парке сегодня — «июльский вечер». Мне такой антураж нравится больше, чем все эти "после майской грозы" или "осень золотая". Осень только со стороны выглядит красиво. Ну или там на фотках. А так — постоянно сыплется на голову всякая гадость и под ногами хлюпает, а в после грозы нагоняют столько озона, что волосы дыбом стоят. Мне-то пофиг, до опасной концентрации далеко (проверял!), а вот Ириске не нравится. Июльский вечер — самое лучшее их оформление.
Ласковый ветерок щекочет меня её волосами и её дыханием: мягкий, свежий запах моря и каких-то цветов. Не орхидея, к той уже успел принюхаться, ещё что-то. Горьковатое такое, не садовое. Не разбираюсь. Но — никаких зелёных яблок! И уже одно это здорово.
В дорогущее и переполненное кафе Ириска не хочет. Перекусываем на скамейке, возле торгового автомата. Для неё — блины, мороженое, приторно сладкий кофе с синтетическими сливками, я привычно обхожусь томатным соком с зелёными оливками. Вкуснейшая вещь, между прочим. Не понимаю, почему раньше не ценил? Потом катаемся на какой-то карусели, под старину, парные сиденья на цепях совершают неспешный круг над клумбами. Стреляем в старинном механическом тире — цветными шариками с краской по движущимся мишеням. Потом ещё карусель, олени и лошади, а после она тащит меня танцевать. Я упирался безуспешно, куда там… Поначалу просто неуклюже топчусь рядом, стараясь попадать в такт, но Ириска танцует как дышит, она так живёт, и рядом с ней невозможно жить по иным правилам. Ритм подхватывает, завораживает, ведёт за собой — и в какой-то момент мне делается совершенно всё равно, как это выглядит со стороны. Главным становится ритм, заполнивший всё пространство внутри и снаружи — и радостный смех Ириски, и её рука в моей — левой! — руке.
Мы вертим друг друга по танцполу — легко и непринуждённо, я не знаю, есть ли такой танец, есть ли вообще такие движения в какой-либо хореографии. Свои я придумал сам, на основе дзюдо и тайчи, и ещё чего-то, спасибо подсадке, уже и не помню чего. А Ириска подхватила — для неё ведь это так же естественно, как дышать. Мы крутим друг друга довольно рискованно — но я знаю, что она меня не уронит. И вовсе не потому, что на танцполе понижена гравитация и тройная система безопасности не даст просто так упасть. Просто она — Ириска. Ни разу ведь даже случайно, даже в запале танца не потянулась к моей правой… Она такая. Если бы в себе я был бы так же уверен, как в ней…
Музыка оборвалась как-то совсем неожиданно (позже я понял, что сработала та самая система, сопоставив длительность и интенсивность нашего выступления и отнеся получившийся результат в категорию опасных для здоровья). А в первый момент мы с Ириской вдруг осознали, что стоим одни в середине совершенно пустой площадки. И что это именно нам хлопают расступившиеся в круг люди, хлопают, несмотря на прекратившуюся музыку и даже на то, что мы их, собственно, согнали с танцпола…
Не знаю, как Ириска, а я смутился дико. И мы удрали, даже не ответив на поздравления. Может быть, кто-то посчитал нас актерами-аниматорами, специально приглашёнными для развлечения публики, кажется, нам даже кричали вслед что-то благодарственное; мы бежали по аллеям, держась за руки и давясь от хохота, бежали, хотя нас никто не собирался преследовать.
Потом, раскрасневшиеся и счастливые, мы сели на скамейку у фонтана, пили сок и смеялись. Не над чем-то или кем-то, просто смеялись от удовольствия, потому что вечер был прекрасен и ещё не закончился, и всё вокруг сверкало и смеялось с нами в унисон.
Когда совсем стемнело, мы взяли синюю двухместную леталку. Не для гонок по лабиринтам летодрома, а просто катануться прогулочным маршрутом, полюбоваться парком, каруселями, огнями, людьми и всем этим замечательным вечером. Этот вечер был настолько хорош и далёк от всего привычно-школьного, что я расслабился и утратил всякую осторожность. Мы не пристегнулись. Оба.
Я не проследил.
И когда Финик протаранил нас над кустами акации, Ириску чуть не выбросило за борт. Чудом я успел схватить её за руку. Правой рукой, правой, левой сам держался за сиденье. Прикусив губу от боли в плече, втащил назад. Леталка без управления почему-то не опустилась на землю, а поднялась на высоту кроны дерева, да так и зависла.
Вообще-то, правила гонок допускают таран. При обычных условиях и пристёгнутых ремнях это абсолютно безопасно. А даже если пассажиры и не пристёгнуты, силовое поле летодрома не даст упасть, подхватит в полутора метрах над землёй. Ну, повисит выпавший четверть часа до конца сеанса, беспомощно барахтаясь на потеху случайным зевакам.
Но это — на гонках.
Никто и никогда не таранит леталки с парочками и красным огоньком, сигналом того, что ремни не пристёгнуты, что аппарат вне игры, что не мешайте, пожалуйста. Мало ли почему парень с девушкой не желают пристёгиваться к сиденьям в полумраке прогулочного маршрута. Финик совсем слетел с катушек.
Гад.
Ириску я пристегнул сразу, как втащил. Буквально тем же движением, на автомате. Сам не стал. Левый ремень провалился в щель между сиденьем и бортиком. Несложно достать, руку поглубже засунуть и нашарить. Было бы время. Но его-то как раз… две леталки, с двух сторон. Развернулись синхронно и снова на таран. Финик, сволочь, оказался не один. Вот же гады! Школы им мало! У меня аж в глазах потемнело от ненависти. И стало вдруг легко-легко.
И я прыгнул навстречу.
Наша леталка, избавившись от моего веса, рванула на несколько метров вверх, а я угодил прямо в машину Финика. Свалился буквально им на колени — самому Финику и ещё одному пацану из двенадцатого, кажется, «А». Не помню его имени. Не из компании Бороды, вообще не из хулиганов, так, шавка мелкая и почти незнакомая, любитель пнуть сзади и ударить в темноте. Расстегнуть их ремни и вышвырнуть обоих за борт оказалось несложно, хотя в плече снова что-то хрустнуло. Они так оторопели, что почти не оказали сопротивления. Леталка, опустившаяся было под перевесом, снова рванула вверх, я чуть и сам не вылетел. Удержался каким-то чудом. Да ещё злостью, наверное. Потом пристегнулся, догнал вторую и вышиб за пределы лётной площадки. Там канал вокруг, поддерживающее поле над ним как раз кончается, падать нестрашно, но мокро.
Торжество? Вкус победы и всё такое?
Фигня.
Пусть я и возвращался из парка героем, пусть теперь никто в школе и не посмеет даже косо взглянуть в мою сторону. Вся эта чушь из тупых боевиков не стоит того тёплого мгновения, той беспредельной радости, которую оборвали эти придурки.
Впрочем, не то чтобы совсем оборвали… когда я, всё ещё злясь (по большей части на себя, что не пристегнулся, отвлёкся, расслабился, потерял бдительность, подвёрг опасности и так далее), состыковал наши леталки и перебрался на соседнее с Ириской сиденье, мне в щёку вдруг ткнулись её губы.
Она. Сама. Ага-ага…
Какое там торжество над поверженным врагом? Какое злорадство?! Ха! Скорее — искренняя ему благодарность.
Спасибо тебе, Финик!
222-е сутки, последние сутки аренды
Мыслеотчёт постояльца
Мы ложимся на кушетку, медсестра подключает электроды к шлему. Моё новое тело рядом. Острый всплеск паники — оно такое маленькое! Лет пять-семь на вид, не больше… Почему не сказали, почему не предупредили, почему не дорастили до…
Сглатываю, пытаясь успокоиться. Нет-нет, всё понятно… лишнее время — лишний риск, семь месяцев и так край, предельно допустимый срок, я понимаю, и толку предупреждать. Просто снова проходить через все ужасы взросления, боже-боже, как давно это было… более тридцати лет назад. Не помню себя такой… Зубы! Когда молочные зубы меняются на нормальные? Не помню… Вот что хорошо помню: в шестнадцать опять бороться с ожирением, на этот раз со своим.
Отсчёт пошёл, через несколько секунд мы с Вовкой заснём, чтобы проснуться каждый сам по себе. Без утомившего компаньона. Моё. Только моё тело… Это будет только…Чёрт, почему так плохо видно? Расплывается… уже отсчёт? Режет глаза… А! Вот оно что… эх, Вовка, Вовка, был хомячком — так хомячком и остался, разреветься в такую минуту!
Когда рожу сына — воспитаю его настоящим мужиком, а не таким слюнтяем.
Может быть даже и двух…
А что? Чем чёрт не шу…
