Валерий Воробьев
С ДЕДУШКАМИ НЕ СПОРЯТ
Потому что глупо спорить с дедушками
1. За отвагу
Дед молчал, и папа с мамой молчали. Даже бабушка ни словечка не произнесла. Бабушка! Ужинали молча и молча разошлись спать, без «спокойной ночи».
Кто знал, что у деда намечается флэт… Хотя, если честно, ветераны часто так: кто-нибудь в социалке кинет клич, а на следующий день по всем паркам города уже хулиганят дедушки в беретах и тельняшках, при орденах и аксельбантах… Вот и сегодня: ещё днём никто ничего, а перед ужином дед начистил форменные берцы, погладил парадный китель. Достал коробку с орденами и, естественно, сразу заметил.
— Ну вот сами поглядите! «За заслуги» — на месте, орден Славы тоже. И святого Георгия — вот он. «За спасение Багдада», «За освобождение Аляски» есть. А «За отвагу» — нет.
— Папа, подождите, может, она осталась на рубашке. Помните? Вы надевали на утренник в школе. Устала, могла не посмотреть и бросить в стирку. Я сейчас, — мама волнуется, предвидит, предчувствует грозу. Она идет в кладовку, выключает стиральную машину, сливает воду. Кричит мне, — Пончик, поищи под шкафами, пока я бельё просмотрю.
Папа вскакивает вместе со мной, суетливо заглядывает под шкафы и диваны. Там темно, я приношу фонарик. Бабушка, как обычно, немного тормозит, обдумывает план действий. Включается в поиски стремительно, с неисчерпаемой энергией, свойственной бабушкам.
«За отвагу» — первая дедушкина медаль. Он получил её еще прошлом веке, когда защищали Персию от горных гоблинов. Дедушка пошёл воевать совсем молодым, ещё не брился. Только-только окончил школу, только-только начал служить, волосы не отросли после первой стрижки в военкомате.
Дедушкин взвод охранял караван из небольшого горного кишлака, женщин и детей эвакуировали на равнину. Мужчины оставались вместе с нашими солдатами, оборонять кишлак. Никто не знал, что как раз неподалеку гоблины разводили боевых драков. Увидели караван, решили натаскать.
Даже дедушкин лейтенант растерялся. Он тоже молодой был, как и дедушка, доброволец, военное училище экстерном. Гоблинские драки похожи на бронированных крылатых жаб, им автоматные пули — как москиты бегемоту. Что тут делать?
А дедушка не растерялся. Первого драка сбил из подствольника, очередью ранил сразу двух погонщиков. Тогда и остальные солдаты начали стрелять, так что и гоблинов отогнали, и никто из людей не пострадал. За это дедушке дали медаль и отпуск, а в отпуске он познакомился с бабушкой.
Так что медалью «За отвагу» дедушка дорожит больше всего.
Мне не по себе. Но, как это ни трудно — словно бежать по грудь в воде! — я признаюсь:
— Папа, мама… Бабушка… Не надо искать, её нет дома.
Сказал — и как в прорубь… И попробуй выплыви, если течение… Тишина, ты всех видишь, а они тебя — нет, и ты разеваешь рот, но ни звука, под водой ни звука, а тебя уносит, уносит, уносит. И так весь вечер. И за ужином, и после.
Когда я выскользнул из своей комнаты, все заснули, и в квартире — ни звука. Часы в кухне показывали полночь, но и они молчали, не решаясь нарушить эту тягучую тишину.
И дверь даже не скрипнула, а обувался я уже в подъезде.
Днём Тверская раскалилась — прямо Крым, не Москва — а за вечер так и не остыла.
Жара. Даже ночью.
Хорошо, что кольцевая линия работает круглосуточно. В метро прохладно, как дома.
Шаттл на Екатеринбург оказался почти пуст, и я занял лучшее место, возле кондиционера.
Кондуктор, немолодая стройная женщина в синей форменной рубашке, облегающих джинсах и балетках на босу ногу, окинула меня подозрительным взглядом:
— Чалмик, а почему так поздно? Каникулы пока не начались.
— Заигрался с друзьями, по Кремлю лазили, домой лечу, — от такого вранья я покраснел, но кондукторша, похоже, сочла это муками совести. Проверила пробитый талончик и ушла в кабину пилота.
Как только стартовые перегрузки закончились, я задремал и проснулся уже в Екатеринбурге.
Оказалось, что местные бусы улетают в парк в половине первого. Почти десять верст ночью по шоссе… Честно признаюсь, я начал беспокоиться, как только последний фонарь остался за поворотом. А спустя ещё пару минут стало страшно. Темнота на пустынной лесной дороге совсем не такая, как, скажем, даже в подвалах Спасской башни или Киевской Лавры. Когда ты один, когда не спрячешься за болтовню или браваду перед приятелями, становится не по себе. Память услужливо извлекает сцены из фильмов ужасов, лесные звуки обретают новые интонации, а силуэты придорожных кустов…
Старинная грузовая фура вывернула с проселка, ослепив на мгновение фарами. Но сразу затормозила, подала назад и подъехала ко мне. Шофёр, чёрный, лохматый и клыкастый орк, опустил стекло:
— Тебе куда?
— В Ягодный. Это прямо по дороге.
— Залазь. Невелик крюк. До ограды подброшу, дальше сам, там улицы узкие, на моём динозавре не развернуться.
— Спасибо вам, огромное спасибо! — окрыленный неожиданной удачей, я взлетел по откидной лесенке в кабину.
Оказалось, обыкновенная кабина, совсем как в бусе или грузовом шаттле. Рядом с водительским — еще одно место. Мягкое кожаное кресло, потёртое, но уютное. Смешной вентилятор на пружинке. Над стеклом амулет: клык смилодона, украшенный рунами. У меня аж дыхание перехватило от восхищения. Редкость! Орки добывали их в честном бою, голыми руками и зубами. Хотя надо признать, ещё неизвестно, кто клыкастей… Водитель заметил мой интерес и довольно улыбнулся.
В общем, всю дорогу я пялился на талисман.
Гаврош гостил у родни, в посёлке Ягодный. Вкусное название! Аккуратные двухэтажные коттеджи с плоскими крышами, один — как другой. Мне такая похожесть не нравится. Взять каждый дом по отдельности — и красивый, и удобный. Но когда все вот такие одинаковые — скучно. И попробуй, найди ночью нужный адрес!
Но отыскал. Помог знакомый флюгер, который мы делали вместе с Гаврошем и Чанга-Чуком. Жестяный петух, хвост — пучок разноцветных ленточек.
Дверь открыл сам Гаврош. Сонный. В полосатой, как из старинного фильма, пижаме и вязаных тапочках. Увидев меня, обрадовался, сразу проснулся:
— Пинни, ура! Тебе разрешили у нас ночевать? — схватил за руку и потащил в дом, — Мама, Ренат, к нам Пинни-Вух в гости!
Ренат — дядя Гавроша. Высокий, смуглый, худой. Черноволосый и черноглазый, похож на маму Гавроша, только высокий. В такой же пижаме и такой же сонный. Из дверей выглядывала мама Гавроша, в халате поверх ночной рубашки.
Тут я наконец осознал свою бестактность. Ну сам не сплю, ладно. Но людей разбудил посреди ночи, стыдно-то как… У них еще время на два часа сдвинуто, почти утро, самый сладкий сон. А тут я вламываюсь со своими проблемами.
Медаль я Гаврошу одолжил днём. Мы играли в «войнушку», вот я и взял дедовы погоны, берет с кокардой и медаль, а вечером забыл забрать. И как оно вышло нехорошо…. Да что уж теперь. Я вздохнул и вежливо поклонился:
— Здравствуйте. Простите меня, пожалуйста. Я только за медалью, к Гаврошу. Дедушке завтра, то есть сегодня, на ветеранскую тусовку, никак без медали. Извините за беспокойство, не подумал, что всех разбужу…
Медаль Гаврош притащил сразу, но так просто меня не отпустили. Напоили чаем с вареньем, нагрузили домашними апельсинами из теплицы и клубничиной размером в арбуз.
Когда я со всеми попрощался, и ночь закончилась. Посёлок, освещенный розовым светом утреннего солнца, оказался вовсе не столь однообразным, как в темноте. Все дома украшены росписью, во дворах разные зеленые скульптуры и замечательные цветники. На крышах теплицы. Очень приятный посёлок.
— Пинни, подожди, — дядя Ренат догнал меня у ворот, — подброшу, сам сегодня в Москву собирался.
Подбросить — это хорошо. Легковой флайер — не тихоходный допотопный шаттл. У дяди Рената шестиместный «ГАЗ-А-3909», цвета морской волны, круто! Корпус — керамопластикат, форсированный двигатель, индивидуальные гравикомпенсаторы в каждом сиденье. Ни перегрузок, ни невесомости, и тишина в салоне.
Так что я сразу заснул и полёта вовсе не помню. Разбудил меня дядя Ренат, когда припарковался на крыше нашего дома.
На Тверской пока не рассвело.
2. Свинг
Что вспоминать приятнее?
Утро! Летнее воскресное утро!
Двор слегка, словно из распылителя, подкрашивают оранжево-зелёные лучи утреннего солнца, настоянные на листве секвойи и баньяна. Ноздри щекочет резковатый аромат полыни, смешанный с запахами липы, клумб, котлет, горячего хлеба и свежевыстиранного белья. Склочницы-белочки в финиковой рощице гневно стрекочут, ссорятся с лемурами и голубями. И ещё проснулись в траве кузнечики, а колибри соперничают с пчёлами в их летней цветочной одиссее…
Лето! Утро! Воскресенье! Последние два года двор оглашался радостными криками:
— Ребя-я-я-я! Все сюда! Гаврош вышел! Ребя-я-я-я! Свинг вышел!
Если Гаврош ленился и спал слишком долго, то надежнее будильника дверной звонок и вопрошающий хор: «Здравствуйте, простите за беспокойство», — мама у Гавроша строгая и давно приучила воскресных визитёров к вежливости, — «а Гаврош выйдет, а он со Свингом выйдет, а полчаса — это сколько, а мы успеем сбегать в булочную, а вы скажете Гаврошу, что мы приходили?»
Гаврош вздыхал и вставал. Натягивал шорты, футболку и кроссовки, умывался, одевал повизгивающего от счастья Свинга в упряжь. И, наконец, чалмик и драк спускались во двор, где их поджидала толпа разнокалиберной детворы.
Гаврош держался солидно, строго, как и подобает почти тринадцатилетнему перцу в компании малышей. Свинг в поддержку хозяина глухо рыкал, раздувал ноздри и хлопал крыльями. Эта показная суровость никого не пугала: мелюзга набрасывалась на друзей как муравьи на гусеницу, валила в траву и Свинга, и его хозяина. Куча мала! Трое маленьких кубинцев из четвёртого дома. Пара малознакомых эстонцев из соседнего двора. Димка, Серёжа, Нгуен, Тишка-тихоня, Леночка, Гюльнара, Эдик, Азиз, Вовка, Сарочка, Фатима и ещё несколько совсем маленьких, не разглядеть за остальными. Рыжие, чернявые, белобрысые, лохматые, смуглые, бледные, тощие, крепенькие. Панамки и каскетки, сандалики и кроссовки, курточки, колготочки, шортики, джинсы, комбинезоны.
Гаврош хохотал и осторожно вырывался. Осторожно. С малышами Гаврош ощущал себя совсем взрослым и относился к ним с нежной осторожностью сильного мужчины. Свинг столь же аккуратно переворачивался на спину, подставлял детям горло и мягкий пушистый живот для почёсывания.
Воскресный утренний ритуал.
Когда дворовая мелкота уставала тискать Свинга, тот вставал, отряхивался. Лизал Гавроша в щёку тёплым языком, елозил мордой по траве: просил снять намордник. Намордник Свингу не нравился, а кому бы он понравился? Если во дворе не случалось нервной бабушки из третьего дома, Гаврош уступал. Свинг радостно мотал головой, хлопал крыльями, припадал на передние лапы и хватал зубами уздечку. Но в этом Гаврош непреклонен: поводок можно отцепить только на холмах, за каналом, где находится официальный выгул. Там, где разрешено летать без паспорта, прав и правил.
Яйцо со Свингом Гаврош принёс домой после своего одиннадцатого дня рожденья, в конце марта. Долго копил деньги, хотел всех обрадовать, да. Только вот бабушка целый час то кричала, то плакала. Папа вернулся, когда кричала, так что автоматически попал в число «виноватых», а Гаврош обзавёлся в его лице весьма серьёзным союзником. Именно папа положил яйцо в печку СВЧ и включил максимальную мощность, так что к маминому появлению Свинг уже вылупился и лакомился пламенем газовой плиты. Мама не кричала. Как только увидела на кухне крохотного кетцалькоатля, ушла в спальню, погасила свет и весь вечер ни с кем не разговаривала. Смотрела в окно.
Потом вернулся с работы дедушка и всех помирил. С дедушками особо не поспоришь.
Вот не совсем обычный факт: хотя в семье Гавроша есть и дедушка, и бабушка, они не муж и жена. Дедушка — папин папа, бабушка — мамина мама, каждый занимает отдельную комнату, и обращаются они друг к другу только на «вы» и по имени-отчеству. Игорь Николаевич и Линь Зунговна.
А Свинг — драк, пернатый змей, кетцалькоатль династии Чичен, питомник «Чемпион». Боевой и охранный драк, пастух, работяга, не для слалома или воздушной акробатики. Оперение цвета пожухлой травы. Длинное гибкое тело — как на старинных уханьских гравюрах, задние лапы мощнее и короче передних, размах крыльев больше четырёх метров. А Гаврош пошёл в маму: круглолицый, чернявый и худенький. Невелик груз для взрослого кетцалькоатля.
Пернатых коатлей, как и всех остальных драков, приобретают в яйце, а чтобы дракошка вылупился, яйцо следует поместить в открытый огонь. От характера пламени зависит и характер будущего драка, а от температуры — его способность к извержению пламени. К примеру гоблины выводят боевых драков в напалме, а драконологи стратегических ВВС — в бешенстве термоядерных реакций. Свинг вылупился в печке СВЧ, подкармливался от газовой плиты с электрозажигалкой, так что плеваться огнём не любил, зато умел пускать разноцветные молнии. На Новый год безо всяких петард и ракет устроил на крыше такой фейерверк! А в грозу всё норовил забраться на громоотвод, и попробуй, пойди, стащи.
Ой, вспоминать можно много и долго…
Как объяснить: что такое «своё» место? Уголок сквера, скамейка на людной площади, неприметный кафетерий на задах гипермаркета, остановка на окраине, обрыв над морем. Да что угодно и где угодно, у каждого — своё. Сердце там стучит как-то иначе, твёрже и увереннее, заботы утрачивают значимость. Для Гавроша со Свингом — это одуванчиковая полянка: круглый пятачок в пригородном ельнике, десяток шагов в поперечнике, не больше.
Полянку обнаружили случайно. Свингу тогда не исполнилось и года, размах крыльев, как у взрослого драка, но в полную силу пернатый змеёныш ещё не вошёл. «Приполянились» вполне прилично, а взлететь без разбега не получалось. После десятка неудачных попыток пух со всех одуванчиков поляны перебрался на шевелюру Гавроша и оперение Свинга, ёлочки изрядно растрепались, а друзья смирились с перспективой пешего пути сквозь бурелом.
Из-за облаков вышло солнце и повисло прямо над полянкой. Огромное солнце, во всё небо! Свинг подобрал крылья, опрокинулся спиной на зелёный матрас густой травы, задрал все четыре лапы и замер. Гаврош? Гаврош не умеет объяснить, но… Время остановилось. А когда оно вновь начало своё неторопливое движение, Свинг легко взлетел с места, вообще без разбега, будто бы провёл это бесконечное мгновение не на солнечной поляне, а в протуберанце сверхновой. Позже Свинг с Гаврошем не раз прилетали сюда, посидеть и посмотреть на солнце.
И когда на такой вот «своей» полянке видишь незваного незнакомца, трудно относиться к нему с симпатией. Тем более, если это незнакомый мальчишка, ростом чуть поменьше, но крепенький, лохматый, в грязной и потрёпанной одежде. Неприятный тип. Он очень не понравился Гаврошу. Особенно тем, что избивал хлыстом своего мелкого драка.
Понятно, что Гаврош не сдержал раздражение:
— Эй, малой, а если я вот сейчас так тебя самого?
Это ёмкое словечко «малой»! Если кто-то позабыл, в мире чалмиков обращение «малой» означает: «я старше и сильнее, если мне что-то не понравится, или просто придёт такая фантазия, то я тебя, малого, обижу, унижу или изобью».
Неприятный тип медленно опустил хлыст и столь же медленно повернулся. О, сколько презрения, какую нескрываемую наглую издёвку могут выразить простые, казалось бы, движения!
Гоблин. Это был вовсе не мальчишка, а кочующий гоблин. Страшилка для детсадовцев. Молоденький: когти на лапах короткие, клыки из-под верхней губы выпирали совсем чуть-чуть. Зато под жалкими кустиками зелёной щетины на щеках багровели грубыми стежками ритуальные шрамы посвящения во взрослые.
Гоблин оскалился и поинтересовался яростным полушёпотом:
— Это меня ты назвал «малым», щенок?
Сквознячок пробежал по спине чалмика… По слухам любой намёк на низкий рост — смертельное оскорбление для гоблина.
Гоблин зашипел, сплюнул, резко пнул Гавроша по голени и с размаха ударил кулаком. В лицо.
Надо сказать, что за годы нормальной, цивилизованной, человеческой жизни Гаврош отвык от подобных «приёмчиков». Не то, чтобы чалмику вовсе не случалось драться… Но эти драки начинались (а чаще и заканчивались) ритуалом взаимных обидностей, пиханием друг друга в плечо, хватанием «за грудки». С принятия боевой стойки, наконец, и обсуждения условий поединка!
Гаврош сам не понял, как оказался на земле. И пропустил тот миг, когда Свинг ринулся на защиту своего чалмика. От удара пернатым крылом гоблин улетел в ёлочки, на чём дело могло и закончиться… Но — этот мелкий драк! Гнусный гоблинский драк! Крылатая зубастая жаба пренебрегала приличиями честного боя в той же мере, что и её хозяин. Тварь прыгнула и вцепилась в плечо Свинга.
Намордник! Гаврош не успел снять с драка намордник…
Свинг взвизгнул от боли, попытался стряхнуть зверюгу, но не сумел. Рычащий ком покатился по поляне. Гоблинский драк мёртвой хваткой впился в плечо пернатого змея, а намордник мешал Свингу пустить в ход собственные клыки или ударить противника молнией.
Теперь уже Гаврош кинулся другу на выручку, но тщетно: что для двух взрослых драков худенький чалмик?
Из зарослей ельника выбрался гоблин и, к чести зеленокожего, без промедлений бросился Гаврошу на помощь. Даже вдвоём они с трудом сумели удержать раненого кетцалькоатля и разжать челюсти гоблинскому дракону.
Потом? Потом…
Вот какие-то события жизни вспоминаются в мельчайших деталях, последовательностях и взаимосвязях. А иные — что смятые в пластилиновый ком фигурки, что бессвязный, обрывочный кошмар — поди разберись, где, что и откуда, да и случилось ли вообще?
Остаток того дня Гаврош помнит плохо, так, будто всё это происходило и не с ним. Гоблин помог и перевязать Свинга, и донести до города. Хорошо, что мама оказалась дома. В районной клинике бурлила скандалами очередь: заканчивался рабочий день, ветеринар велел не занимать… Всё же дождались. Раздражительный красноглазый толстячок бросил брезгливый взгляд на рану и предложил «усыпить».
Помчались в дежурную городскую. Таксист ругался, что Свинг запачкает салон, отказывался лететь, запросил вдвое.
В дежурной ветлечебнице повезло больше: и хирург на месте, и никакой очереди. Операция продолжалась почти два часа. Оказалось, что ветеринарам медсёстры не положены, так что асисистировали Гаврош и мама. Держали маску для наркоза, подавали лекарства, разные страшные инструменты, помогали бинтовать и накладывать шину.
Усталый немолодой доктор промыл рану, удалил осколки кости, поставил спицу, наложил швы. Помог вынести спящего Свинга из лечебницы, закурил, пока ожидали такси. На прощание пожал Гаврошу руку и, пряча глаза, сказал то, что запомнилось дословно:
— Плечо заживёт, но летать не сможет. А без неба драконы долго не живут.
Попробуй, попробуй забыть, не выйдет забыть… Да и вправе ли забывать?
От Эйфеллевой башни до Останкинской верхом на драке не больше пяти минут. Или четверть часа на метро. Или с утра до полудня пешком, если рядом ковыляет пернатый инвалид. Некоторые прохожие ругаются, что без намордника, ну да ладно.
А к морю? С Тверской по Немиге пересечь Манхеттен, потом два квартала Вильгельмштрассе и свернуть на Крещатик. По лестнице, что рядом с фуникулёром, до Монмартра, выйти на Дерибасовскую и по Невскому до Трафальгарской площади. Сразу за Пер-Лашез ограда Останкинского дендропарка, а там — Пуэрта-дель-Соль, рукой подать до пляжа Капарике, полчаса быстрым шагом до Гейрангер-фьорда. Это тем, кто может передвигаться быстрым шагом.
Но чалмик и драк не ходили к скалам. С холмов вид на море ничуть не хуже.
Несмотря на мрачный прогноз, Свинг прожил год. И ещё один. Подолгу сидел на крыше, но в грозу предпочитал прятаться дома, под кухонным столом. Не боялся грозы, просто грустил… Дети любили драка по-прежнему. Хоть и не играли теперь в «кучу-малу», опасались растревожить раненое плечо, но не изменили воскресной традиции утренних встреч.
На третье лето, дождливым вечером в конце августа, пернатый змей вдруг забеспокоился, запросился на улицу. Дожди шли третий день. Свинг хандрил, кушал неохотно, Гаврош подкармливал друга с ладони шоколадом и огоньком зажигалки. На дворе дракон потащил за собой чалмика на задний двор, к запруде у Ниагары.
Когда Гаврош отстегнул поводок, Свинг захлопал крыльями — обоими крыльями! — напролом, сквозь заросли ивы и камыша, прорвался к водопаду, на миг оглянулся и прыгнул. Спланировал метров на тридцать вниз и вперёд, и исчез в пучке разноцветных молний.
Ни в одном музее мира вы не сыщете ни чучела, ни скелета настоящего дракона: после смерти они предпочитают сгорать дотла. В полёте.
Гаврош давно перерос возраст, когда чалмики плачут, это всё дождь, это всё дождь.
Память! Эта непослушная память! Щемящая пустота сквозняком бродила по дому до самой весны, а в начале мая бабушка…
На майские праздники бабушка принесла яйцо кетцалькоатля.
3. С дедушками не спорят
Пинни-Вух уныло трусил по дорожке вдоль леса и ругал сам себя.
Глупо спорить с дедушками! А если некоторые непослушные внуки засиживаются заполночь, то утром не слышат сигнал будильника. И когда этакие возомнившие о себе Пинни-Вухи наконец просыпаются, то обнаруживают, что папа с дедушкой убежали на зарядку, не дожидаясь всяких полуночников. И теперь поди догони! Папа с дедушкой вечно соревнуются: кто больше подтянется, глубже нырнёт, выше прыгнет. Почти девять. Небось успели добежать до моря, а то и переплыть Гибралтар…
Парило. Щедрое июльское солнце не скупилось на коктейль из жары и коротких бурных гроз. Пинни-Вух свернул в тень, на лесную тропинку, продирающуюся сквозь бурелом молодого ельника к зарослям малины у оврага.
Но и в малиннике чалмика поджидало очередное утреннее разочарование.
Всем известно: где малина, там и крапива, с голыми ногами и не полакомишься особо. А тут… На единственном безопасном пятачке, загодя выполотом и вытоптанном, возле лучшего куста с самыми крупными и сочными ягодами сидел на корточках Чанга-Чук. Как всегда нахальный, лохматый, босоногий, без майки и в зелёных трикотажных шортах. И объедал заветную ветку, намедни оставленную Пинни-Вухом на предмет дозревания.
Пинни вздохнул, да что теперь? Вольно было долго спать! Чалмик подобрал с земли пригоршню сосновых шишек, предусмотрительно укрылся за сосной и запустил поверх головы друга «предупредительную очередь».
Любопытный кенгуру выглянул из овражка, оценил ситуацию и предпочёл ретироваться с театра военных действий. Баньши, дремавший в ветвях засохшего вяза, проснулся и с невнятным ворчанием улетел в еловую поросль. Сороки радостно заскандалили с безопасной высоты окрестных сосен, их стрекотание подхватили окрестные попугаи и пересмешники.
Чанга-Чук немедленно откатился под защиту огромного пня и ответил мощным еловым залпом — только поспевай уворачиваться. Пинни не остался в долгу. Пень — не сосна, «огонь» по Чанга-Чуку можно было вести «навесом», и чалмик не преминул воспользоваться этим тактическим преимуществом. Чанга-Чук осознал слабость своей позиции, выскочил из укрытия и бросился в отчаянную атаку. Наследник могикан и семинолов яростно улюлюкал, размахивал над головой мотагавком и мчался тем знаменитым зигзагом, которым делавары уходили и от стрел гуронов, и от пуль бледнолицых. Но что те стрелы, что те пули в сравнении с еловой шишкой в руке Пинни-Вуха, лучшего снайпера во дворе? Чанга-Чук поймал грудью еловый «снаряд», честно рухнул на землю, изображая погибшего, но тут же вскочил. Крапива, крапива вокруг малинника!
Крапива крапивой, но наследник могикан и семинолов умел проигрывать с честью: держась за грудь, чалмик проковылял до сосны и, признавая поражение, пал на спину.
Вообще Чанга-Чук не индеец, а алеут. Настоящий. С Аляски. В далёкой древности, ещё когда воевали по-настоящему, а не только в сети, дедушка Чанга-Чука, было дело, сражался против дедушек Пинни и Гавроша. Дела давние, но не всеми забытые… Когда чалмики были совсем маленькими, дедушка Пинни-Вуха, после очередного спора на исторические темы, даже вызвал дедушку Чанга-Чука на поединок. На дворовом ринге натянули новые канаты, пригласили рефери из федерации и девять раундов дедушки молотили друг друга руками и ногами. Зрители собрались со всего района. А к началу десятого раунда вернулась с работы бабушка Чанга-Чука и турнир немедля завершился боевой ничьёй. По причине обстоятельств непреодолимого характера. С рассерженными бабушками тоже особо не поспоришь. Даже дедушки не рискуют.
Внуки, в отличие от дедушек, дружили всегда, и даже ни разу не ссорились.
Пинни подошёл к поверженному противнику и протянул руку:
— Чук, вставай, муравьи в штаны понаползут.
Чанга-Чук не заставил себя упрашивать, вскочил и хлопнул друга по пятерне:
— Привет, Пинни. Не побежал со своими или как?
— Проспал, — вздохнул чалмик. — А ты что тут?
— За дедом приглядываю. Мама сказала.
— Да ну, гонишь, деды — они сами за всеми приглядывают, ещё попробуй спрятаться, — засомневался Пинни-Вух.
— Это кто гонит? Зуб даю, — Чанга-Чук щёлкнул ногтем по верхнему резцу, — вторую неделю каждое утро за дедом слежу. Он на поляне йогой занимается.
— И что?
— И то! Зимой дед раскопал в сети старый фильм, про каратистов. Там один крутой чёрный пояс приходит к другому, тоже крутому, а тот сидит в «лотосе». Сидит, сидит, а потом взлетает и висит в воздухе. Ну и первый тоже в лотос садится, и тоже взлетает. Так вот дед с папой заспорил, что такое на самом деле бывает, не только в кино.
— Так при чём тут йога, если каратисты?
— Я и сам сперва недопонял, фильм на японском, с финскими субтитрами. Дед сказал, что типа все крутые каратисты обязательно занимались и йогой. И ваще, в додзё медитируют в позе дзадзен, а тут, я же сказал, в «лотосе». В сидхасане[3] то есть, — Чанга-Чук не удержался щегольнуть «непонятными словечками», чем, естественно, спровоцировал друга на ироничную интонацию.
— Ну и?
— Ну и ну, баранки гну. Так вот дед рассердился и пообещал всем доказать. С февраля каждое утро асанит, пранайамит и типа медитирует.
— И как, взлетел?
— Пинни, кончай, это не смешно. Понятно, что сказки. Но ты представь, что это твой дед зарёкся ужинать вместе со всеми, пока не взлетит?
Пинни-Вуху, обладателю двух прабабушек, а также целого выводка бабушек и дедушек, тема разнообразных капризов, сумасбродств и взаимообижаний была куда как близка. Чалмик понимающе вздохнул и дружелюбно хлопнул друга по плечу:
— Это… Прости, больше не буду. Так а зачем ты утром за дедом следишь?
— Так вот, на прошлой неделе мы с мамой на поляне, где занимается дед, закопали антиграв с дистанционным управлением. Короче, мама деда приподнимала во время этой его медитации. Каждое утро на сантиметр выше. Тайком от него, чтобы взлетел и перестал на всех обижаться. А вчера у неё с папой годовщина свадьбы, так они улетели в Крым до понедельника. Ну и сказала мне приглядывать за дедом. Во, видал? — Чанга-Чук вытащил из кармана дистанционку от антиграва. — Короче, как он свои заклинания затянет, я антиграв включу. Пошли со мной, сам посмотришь. Только никому не рассказывай!
— Никому! Зуб даю, — теперь уже Пинни исполнил древний чалмиковый ритуал зубозакладывания.
Чангачуков дед занимался на пригорке, где вековые сосны приютили небольшую поляну, укрытую от невнимательного взгляда смородиной и орешником.
Но чалмики опоздали.
Дед успел допеть все мантры и, завязав мускулистые ноги в узел падмасаны, висел в воздухе, в метре над землёй. Безо всякого антиграва.
Старый алеут довольно улыбался, а на левом его плече чистил пёрышки нахальный молоденький воробьишка.
4. Р-7 № М1-5
Гроза собиралась весь день, да так и не разразилась. Успокоилась, разнежилась, разленилась на солнцепёке, разлеглась где-то невдалеке, за лесом. Её детишки, проказливые мелкие облачка, за день устали шалить и попрятались под крылышко мамы-тучи, как цыплята. Даже неугомонный ветерок обленился, лишь чуть-чуть пошевеливал тополиный пух на асфальте и ластился к прохожим. Солнце выглядывало из-за горизонта не закатным багрянцем, но алой половинкой молодой клубничины, ломтем неспелого арбуза, так, что немудрено и спутать с рассветом…
В такой вечер особенно остро ощущается нестерпимая потребность осчастливить всех, всех, всех: от гиганта левиафана до мельчайшего ночного мотылька.
А вот Пинни-Вух затаился в непролазных зарослях акации возле мостика через канал и боялся шевельнуться. Дедушка, самый главный дедушка во Вселенной, стоял по стойке «смирно». А рядом с дедушкой Пинни переминались с ноги на ногу и дедушка Гавроша, и дедушка Чанга-Чука. И краснели. Как нашкодившие школьники перед завучем, как бандерлоги перед питоном Каа, как…
— …та-ак, картина маслом: Пинчук, Гаврилов и Чангаев. Кто бы мог сомневаться! Не навоевались? Не наигрались? Пинчук, глазки-то не прячь, нечего. Тут стушевался институточкой, а как теперь внуку в глаза посмотришь? — Бабушка Эля, рослая и громогласная, славилась умением перемежать пренеудобнейшие риторические вопросы лексиконом из книг и старинных кинофильмов. Молчаливая бабушка Аля по обыкновению не произносила ни слова, но и сурово поджатыми губами, и негодующим взглядом глубоко посаженных карих глаз выражала поддержку разносу дедушек. Бабушки Гавроша и Чанга-Чука в бабушкинской табели о рангах числились младшими, и потому также помалкивали.
Наконец Пинни-Вух не выдержал: тягостное напряжение ситуации стало непереносимым и превозмогло любопытство. Чалмик по-пластунски, осторожнейше, не потревожив ни веточки, ни травинки, просочился между колючих кустов, прошмыгнул на мост и улизнул домой. Только годы спустя, уже взрослым, он разобрался в том, что тогда произошло. Как оказалось, истоки этой истории находились в незапамятной древности, когда и сам Пинни, и Гаврош, и Чанга-Чук были ещё совсем-совсем маленькими, даже не совсем чалмиками, а почти ляльками…
Так вот, начнём.
А ну-ка, отвечайте: сколько на свете дворов? Не счесть! Солнечные и тенистые, зелёные и пустынные, малюсенькие и огромные — дворики, дворы, дворищи. В большинстве дворов с раннего утра до самого вечера бурлит жизнь, но случаются и такие, в которых никто не живёт. В любом случае, в каждом дворе свои загадки, свои чудеса, свои истории…
Двор Пинни-Вуха и его друзей просто великолепен. Настоящий замок! Четыре стареньких высотных «столбика» по углам — как четыре сторожевых башни. Крепостными стенами их соединяют разноэтажные цветные террасы современного кондоминиума, а внутри этой крепости — огромный двор.
И какой двор! Зелёное кружево живых изгородей сплетается с разноцветной вышивкой клумб, узором детских площадок, орнаментом спортивных комплексов. А посреди этого великолепия — горка, а на горке — полукругом пятиподъездная девятиэтажка, в которой и жил Пинни-Вух со своими лучшими друзьями. А с крыши девятиэтажки открывается вид на окрестности двора-замка: на хрустальное ожерелье оранжерей, на магистраль для колёсных тяжелогрузов, на скверик, ведущий к школе, на саму школу, на канал, на джунгли за каналом, на ангары за джунглями и дальше, дальше, дальше, на города, страны, океаны, острова и континенты… Замечательный двор!
Но как в самых чистых озёрах случаются пиявки, так идиллию лучшего во Вселенной двора несколько нарушала троица записных хулиганов.
Хулиганы обитали в юго-восточном столбике и были старше, выше и крупнее всех остальных чалмиков. Крупнее как раз настолько, чтобы попытки мятежа регулярно разбивались о неоспоримое превосходство в грубой силе.
Настоящие имена «плохишей» история не сохранила. Сами себя они именовали не иначе, как Good, Bad и Ugly[4], не расставались с пробойными[5] пистолетами (в их-то возрасте!) и играли только в «войнушку» по самым жестоким правилам.
Между собой Пинни с друзьями наградили недорослей прозвищами Хитрый, Злобный и Глупый.
Хитрый изображал пай-мальчика: волосы аккуратно стрижены и зачёсаны на идеальный пробор, рубашка и брюки выглажены, туфли начищены до блеска. Всегда и везде — только туфли! Если Хитрый замечал взрослых, то немедленно преображался в лучшего друга и защитника малышей. А ещё Хитрый постоянно хвастался, жульничал в играх и врал. За жульничество и враньё Хитрого, случалось, поколачивали собственные товарищи. И поделом.
Злобный стригся наголо, облачался исключительно в камуфляж и украшал левую щёку татушкой-черепом. Не настоящей татушкой. Переводной картинкой. Если в процессе хулиганско-злодейских дел Злобный всерьёз потел, татушка иногда размазывалась. Конфуз! Но никто Злобного не жалел, а Хитрый и Глупый так и вообще не упускали случая для жестоких насмешек над приятелем.
Глупый щеголял ярко-красным ирокезом, цветастыми гавайками, изобильным пирсингом и огромными туннелями в мочках ушей. Глупый вечно одевался не по погоде: в жару натягивал свитер, а зимой выходил в лёгкой куртке, без шапки и шарфа. Прозвище Глупый заслужил даже не за нелепый внешний вид, но несуразными выходками и всякими гадостями: плевал вверх, ждал, пока упадёт и дико хохотал, обливал прохожих из окна подъезда, натягивал нитки поперёк дороги, закапывал в песочнице кирпичи и убивал кузнечиков. И всё время грыз ногти. Грязные ногти.
Хитрый, Злобный и Глупый представляли серьёзную опасность, с которой приходилось считаться всем чалмикам двора. Впрочем, Пинни давно заметил, что хулиганствующая троица никогда не появляется ни в библиотеках, ни на стадионах, ни в музеях. Чалмики ощущали себя в полной безопасности в спортзалах и в кружках, на субботниках и гуляньях. Но стоило друзьям, к примеру, отправиться в экспедицию на свалку, начать «войнушку» против соседней улицы, или затеять какую иную проказу, естественную для чалмиков, но не одобряемую взрослыми…
Так вот, продолжим.
Однажды весной, когда акации и баобабы уже зазеленели, но ещё не расцвели, в погожий субботний вечер, когда угли заката уже отпылали, но ещё не остыли, в тот час, когда двор уже отужинал, но пока не уснул…
Пинни-Вух, Гаврош и Чанга-Чук выбрались на пустырь, за каналом, когда сумерки уже расползлись по зарослям ивы у воды, но одуванчики ещё перемигивались с закатным солнышком. Благоухала липа. Любопытная мартышка наблюдала за чалмиками из пустующего аистиного гнезда. Енот-подросток волок куда-то здоровенный картонный ящик. Ящик цеплялся за молодые побеги ползучей лианы, и хвостатый хозяйственник недовольно ворчал что-то неразборчивое.
Вечер! Чудесный летний вечер, ласковый пятничный вечер, волшебный вечер, щедрый даритель добрых чудес и милых диковин!
Гаврош пришёл раньше и ожидал друзей возле трёх старых лыжных палок, вкопанных в землю. Гаврош считал себя самым организованным чалмиком во дворе, гордился собственной пунктуальностью и имел обыкновение ворчать по поводу неаккуратности товарищей. Вот и сейчас он скорчил недовольную мину, топнул ногой и изобразил преобидную пантомиму на боевом языке жестов: «Неуклюжие бледнолицие младенцы запутались в длинных юбках старых скво». Пинни и Чук пресекли дальнейшую дискуссию о возрасте и цвете кожи неоспоримым аргументом в виде двух исцарапанных кулаков. Впрочем, не всерьёз: между собой друзья сражались исключительно на стадионе, татами и шахматной доске.
А к этому вечеру они готовились полгода, с прошлой осени.
Чалмики притащили на пустырь ракету.
Ракету! Не какой-то вшивенький фейерверк из арсенала дошколят, а настоящую действующую, модель первой в мире космической ракеты Р-7 № М1-5 с первым спутником. Двухступенчатую, с жидкостным двигателем, безотказной оптоэлектроникой управления и миниатюрными антигравами. Миниатюрными, но вполне достаточными для того, чтобы по-настоящему вывести спутник на орбиту.
Ракету чалмики строили почти полгода в школьной мастерской под руководством дедушек, «трудовика»[6], «физицы»[7] и «классухи»[8].
Официально ракета не предназначалась для запусков. Точнее, не предназначалась по мнению учителей. Победительница районного и городского конкурсов, модель-копия (в масштабе 1:60) вот уже целый месяц, до самого этого вечера, парила на антигравах под потолком школьного выставочного павильона. Гордость завуча по детскому творчеству, объект восхищения первоклашек и предмет зависти юных техников всех окрестных школ украшала и впечатляла, но…
Но какой чалмик удержится от спуска на воду бумажной каравеллы, склеенной силикатным клеем и скотчем? Разве настоящий чалмик станет вечно держать на привязи под потолком пластмассовый истребитель и лишит его единственного, короткого, но настоящего полёта с балкона? Или кто-то смеет сомневаться, что Пинни-Вух, Гаврош и Чанга-Чук — настоящие чалмики, благородные и мужественные, дерзавшие и доказавшие?
Ракету из школы чалмики увели без проблем: загодя оставили открытой фрамугу в фойе и воспользовались дистанционным управлением.
На пустыре установили на стартовую площадку, заблаговременно подготовленную Гаврошем, залили в баки ступеней керосин и окислитель, поменяли батарейки в антигравах. Отошли на безопасное расстояние, отсчитали в обратном порядке от десяти и одновременно нажали кнопки «Старт» на своих смартфонах. На всех трёх. В одинаковых программах дистанционного управления. Чтобы никому не было обидно.
Красивого запуска, как на старинных кинолентах, не получилось. Ракета сшибла хлипкие импровизированные направляющие из старых лыжных палок и улетела не вверх, а влево и вниз, под мост через канал, где и взорвалась.
Увы, на этом неприятности не закончились.
Из-под моста, прямо сквозь пылающие кусты на пустырь выбралась добрая дюжина[9] некрупных троллей. Изрядно обгоревших и обозлённых. Нет, ну понятно, что огонь троллям что циркулярный душ: у каменюк в молекулах тела вместо углерода кремний. Но кого порадует вынужденный душ, после которого одежда превращается в лохмотья?
Нет позора для самых бесстрашных чалмиков, даже для почти десятилетних чалмиков, даже для видавших виды чалмиков, в том, чтобы спастись бегством от полчища гоблинов или вурдалаков на войне, в сражении. Но тропинка! Путь к спасительному мостику с одной стороны преграждали заросли кактусов и молочая, с другой — тролли. Для отступления оставалась узкая тропинка: двое прорвутся, третий попадёт в лапы кремниевых болванов.
Вот такая невезуха…
Даже самый маленький чалмик никогда не забывает: мы, люди, сильны не только своей воинской доблестью, гордимся не только наукой и культурой, не только своими успехами, да даже и не столько ими… Мы, Человеки, славимся среди всех обитателей всех миров верностью дружбе.
Это гоблины при отступлении бросали своих раненых под копыта конницы противника. Это морлоки заваливали телами собственных легионеров крепостные рвы. Это орки-отступники в осаждённых логовищах жрали друг друга почём зря.
А мы — Люди. Хоть сам погибай, но товарища выручай, в том наша сила.
Именно эта истина, усвоенная с рождения, и удержала чалмиков от бегства.
Они остались на месте, встали спина к спине и приготовились вступить в неравный бой с неизбежным поражением.
Но тут, прямо как в «боевиках», на пустырь вылетел Хитрый. Да, да, тот самый Хитрый, главный тиран и мучитель троицы друзей, в извечной белой рубашке, смешных облегающих брючках, прилизанный и наодеколоненный. Мокрый, похоже, через канал перебрался вброд. В лаковых туфлях… Так вот каблуком этих самых лакированных позорищ Хитрый (да, да, тот самый презренный подхалим и хиляк) влепил шикарнейший уширо-гири точненько в челюсть самому рослому троллю. В прыжке и с разворота.
Сказать, что Чук, Гаврош и Пинни были удивлены — ничего не сказать. Но дальше — больше. Тролли — крепкий народ. Неповоротливый, даже неуклюжий, но крепкий. Свалить тролля — что перевернуть дорожный каток, что опрокинуть чугунную ванну, что положить на лопатки гиппопотама. Но от удара Хитрого тролль в красном не только сам отлетел, как кегля, но и увлёк за собой ещё троих. И всё бы ничего, вот только упали они в канал. А поскольку кремниевые увальни куда как тяжелее воды, то сразу и пошли ко дну. Не шуточки! Когда Злобный и Глупый подоспели на помощь приятелю, короткая потасовка уже превратилась в спасательную операцию. Доводилось вытаскивать из болота даже не бегемота, а, к примеру, экскаватор? Так что помощь двух здоровяков весьма пришлась ко двору.
В итоге всё закончилось благополучно. Хитрый с перепугу вызвал было «неотложку», но когда медицинский флайер приземлился на островке, потерпевшие успели прийти в себя, отплевались мутной водой канала и вяло ругали и Хитрого, и чалмиков, и собственных товарищей, и даже строителей моста. Так что помощь врачей не понадобилась.
Но и замять инцидент не удалось. Суровая врач «Скорой», миниатюрная красавица эльфийка, и раздала всем по серьгам прямо на месте, и немедленно связалась с родителями и чалмиков, и каменных балбесов.
А вот с родителями ни Хитрого, ни Злобного, ни Глупого не удалось связаться, зато выяснилось, что родителей у них и вовсе нет. Нет, Хитрый, Злобный и Глупый не были сиротами. Оказалось, что троица хулиганов — вовсе не люди, а андроиды. Симулакрумы. Суррогаты. Куклы. «Аватары», как в старинном фильме, или как в рассказе Пола Андерсена[10]. Многофункциональные автоматы с адаптивной программой и дистанционным управлением. И управляли этими автоматами дистанционно никто иные, как дедушки. Дедушка Чанга-Чука. Дедушка Гавроша. И дедушка самого Пинни-Вуха.
Ну и как воспитывать напроказивших дедушек? Дедушкиных родителей дома не оказалось, вот и пришлось эльфийке обратиться к дедушкиным бабушкам. К маме дедушкиной мамы и маме дедушкиного папы.
Так вот.
С бабушками не спорят даже дедушки.
[3 Чанга-Чук путает, «поза лотоса» — это падмасана]
[4 Хороший, плохой, злой — хулиганы воображали себя героями одноименного старинного вестерна]
[5 Самодельные деревянные муляжи пистолетов, на которые натянута резинка-«моделька». Стреляют «пробоями» — кусочками алюминиевой проволоки, согнутой в форме латинской буквы V.]
[6 «Трудовик» (чалм.) — учитель труда]
[7 «Физица» (чалм.) — учительница физики]
[8 «Классуха» (чалм.) — классная руководительница]
[9 Доселе неразгаданная наукой загадка: как целая толпа здоровенных троллей ухитряется разместиться под любым, даже самым маленьким мостиком?]
[10 Рассказ Пола Андерсена «Зовите меня Джо», хоть и не удостоился красочной экранизации, но имеет неоспоримый приоритет в области фантастического допущения, положенного в основу фильмов «Аватар» и «Суррогаты»]