Сергей Битюцкий
УНЕСЁННЫЕ СНАМИ
Возможно, ты уничтожаешь целый мир – каждый раз, когда выключаешь компьютер
Быстрыми хрупкими снами
Плыл я по призрачным Летам.
Тонкой материи пламя
Тлело под солнечным светом.
Ответ пришёл из белёсого ниоткуда:
— Потому, что память в этой фазе существования недоступна. Накопление информации не происходит.
— А на тебя, что ли, запрет не распространяется? Ты где?
— Да здесь я… И не один. Нас тут несколько сотен греется.
Перезвон смешков прокатился по пустоте.
— Греется? Холода не чувствую…
— А как это назвать? Пользуем, как внешнюю память то, до чего можем дотянуться в материальной фазе. Мыслим если не полноценно, то сносно…
В незримую беседу влились другие голоса:
— Без памяти загробная жизнь — не фунт изюма. Плывёшь по течению, рефлексируешь слепком личности, но не помнишь, что с тобой было секунду назад. Сон такой — без конца, без начала…
— Ага. Загробная… О как.
— Ну, не обессудь, мил человек, за дурную весть.
Звонница смешков.
— Хотя сюда и живой народ часто заплывает. Кто, когда спит. Кто в бреду или бухим. Наркоманы тут тоже пузырятся. Парапланеристы хреновы.
— А вы, нетленные души, почему думаете, что я именно того… ласты склеил? Может, я тоже сплю, и мне снится ваш рой мотыльков… Кстати, блин, жрущий ресурс моего винчестера!
— Гляди-ка, жаба душить начала! Поздно жадничать, чувак!
— Вот заснёт кто-нить неподалёку, сам разницу поймёшь.
— Новенький, ты бы при жизни мог попутать морковку, растущую из грядки, с лежащей кастрюле?..
— Эй, граждане, а ведь точно, это хозяин того компа, у которого мы ютимся!
— Да и впрямь, похоже, что он! Следователь же ответил на письмо в скайпе, что Павел у компа инсульт получил… В результате злоупотребления… Собеседник не поверил, решил, что это ты спьяну ахинею несёшь…
— Угу, меня зарезало трамваем, приезжай на похороны…
Смех, перезвон сосулек…
— Понимаешь, в чём фокус… Милиционер сейчас по твоим запасам порнофильмов шарится. Надоело ему. Дело, видимо, будничное, никакого криминала. Так вот, как он комп твой, Паша, выключит, так память у всех нас разом и отшибёт. Мы там, на твоём винтике, по шесть соток нарезали, ты уж не обессудь. Да ты и сам сейчас от него же, от винта своего, существуешь. Когитишь своё эрго. Обесточат комп — и поплывём мы по волнам нашего беспамятства. Унесёт нас астральным, понимаешь, ветром… Мы ведь уже не сможем запомнить, что память вернётся, когда комп включат. Что уходить нельзя. Да и комп ведь теперь могут раздербанить или продать…
— Нет, Паша, тебе реальное спасибо, что держал комп всегда включённым. Твои страсти по торентам нам дали несколько лет неплохой синекуры…
— Эй, народ! А как долго… после жизни… такие сны продолжаются?
— Дружище, а мы-то откуда можем знать? До того, как на твой комп наткнулись и присосались, откель мы знаем — кто мы и сколько порхали?
— Ну вот, мент, волчина позорный, жмёт выключение. Прощаться надо, пока при памяти…
— Эй, народ! Кому он в скайпе отвечал, скажите, мне нужно знать!
— Колокольчик83.
— Она всё-таки написала! Написала мне! Что же делать-то?!..
Смех. Ледяные колокольчики. Хрустальный звон. Я лечу…
Денис Фомин
ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЬ
Стоит ли охранять камни?
Ничего не происходит, все идет, как обычно, но изнутри словно нарастает ощущение неправильности. Оно гложет, заставляет озираться в попытках определить причину беспокойства. Тщетно. Все так же играют солнечными лучами струи фонтана, семенит за пожилой матроной стайка нарядных детишек, да водит по сторонам шарами запечатлителей разномастно одетая группа туристов под началом знакомого гида. Тишь и благолепие. Я же места себе не нахожу, как на иголках весь. Даже ладонь на рукояти успокоителя, хоть на моем посту это не полагается.
Я здесь такой же экспонат, как и охраняемый мной монумент. На моем фоне позируют, а некоторые и вовсе потрогать пытаются, или запечатлеться в обнимку. Неприятно, но пусть лучше меня трогают, чем к охраняемому объекту лезут. Пусть потом у себя дома показывают картинку «Я и недовольный гвардеец», а не «Я пишу на боку Камня Империи: «Здесь был Няо Мяо из царства Си Сяо» несмываемой краской». Появится такая надпись — и ее увидит вся земная твердь, со страниц газет и в хрустале домашних шаров. Так уж повелось, что камень этот является символом Империи столько, сколько стоит ее Столица. Огромная глыба, поставленная здесь, посреди города, столетия назад. Ни разу не коснулась ее рука иноземца. В Темные Века это значило, что ни один враг не смог преодолеть стен Столицы, сколь бы могучим он ни был. Сейчас же… Стоп, вот оно!
Неправильность, она все время маячила перед глазами, оттененная пестрыми нарядами туристов. Нечего делать в этой толпе двоим парням, одетым в простые студенческие сюртуки. Завернувшись в простыни, они уместнее смотрелись бы среди иноземцев, чем так. Незачем студентам Университета пялиться на Камень, он свой, местный…
Вот один из парней потащил из парусиновой сумки что-то большое, а второй пронзительно заголосил, отвлекая на себя внимание туристов. Непорядок, но опасность исходит именно от первого. Когда он сорвал печать сосуда, извлеченного из сумки, меня озноб пробрал от концентрации магии.
— Берегись «фараона»! — заорал второй, прервав свою ахинею и выхватывая из-под полы боевой чаромет. К счастью, первый лишь отвлекся на этот крик, обернулся, давая мне лишнее мгновение. Еще чуть-чуть…
Поток ослепительного света бьет меня в бок, ломая сопротивление брони, тело сводит единой судорогой, но в последний миг разряд успокоителя достается студенту, так и не успевшему бросить свою магическую заразу в Камень. Мы падаем одновременно. Лежу, чувствую, как расползается по телу онемение, и слышу сквозь гомон, топот и свистки истошные вопли психа, чаромет из рук которого выбил подскочивший гид.
— Долой военщину! Линкоры на слом! Молодежь за мир! Долой воинскую обязанность! Все народы — братья! Срыть этот проклятый камень…
Меня тащат на носилках, стараясь успеть в лазарет, а я все пытаюсь понять, как можно хотеть, чтобы твоя страна стала слабой, на радость иноземцам. Пытаться осквернить Камень, символ ее гордости и свободы. Зачем?
Екатерина Васильева
СТЕНА
Взрослые забывают, что сказка всегда рядом
По веранде расплескались ажурные пятна света. Зоя пересыпала нарезанный перец в миску с салатом и подала её Инне Павловне: та как раз докрошила зелень. Игорь всё ещё возился с телевизором.
На веранду влетел Данька, в волосах торчало пёрышко из подушки.
— Бабушка!
— Что, золотой? — улыбнулась Инна Павловна.
— А можно по саду погулять?
— Если мама с папой разрешат.
— Мам, пап, можно?
— Можно, — ответил Игорь. — Только, чур, соседских котов не переманивать. В прошлый раз Марью Петровну чуть с ума не свёл: она думала, пропал её Васька.
— Не буду, — буркнул Данька.
— И гулять только по саду, — крикнула Зоя вслед сыну, который уже исчезал за дверью. — За калитку не ходи!
— Игорька маленького тоже в дом было не затащить, когда на дачу приезжали, — сказала Инна Павловна. — Всё в саду играл. У него там была волшебная страна под яблоней.
— Да не под яблоней, а за стеной, — поправил её Игорь. — Видела, Зоя, у нас с трёх сторон нормальный дощатый забор, а с четвёртой — бетонная стена, жёлтая такая, крашеная? Это потому что у нас участок крайний, здесь дачный посёлок кончается. А я играл, как будто за этой стеной — волшебная страна. Там в одном месте, за яблоней, в краске были трещины, будто контур двери, и ещё углубление, как замочная скважина.
— Он тогда нам с этой дверью все уши прожужжал: «Где бы ключ найти!» В конце концов ему сосед Никич сделал ключ — большущий такой, как раз для сказочной двери.
— Да, здорово, — улыбнулась Зоя. — Своя дачная Нарния!
— Нарния, как же, — засмеялась Инна Павловна. — Воинская часть у нас там.
— Кстати, интересно, как там моя «дверь» поживает? — сказал Игорь. — Сейчас с телеком закончу, и сходим, посмотрим.
***
Ветви стелющейся яблони раскинулись широким шатром, на них уже красовались крепкие яблоки, пока ещё совсем зелёные.
— Раньше я прямо под ветками пролезал, — сказал Игорь. — А сейчас, наверное, лучше обойти.
Он отвёл в сторону ветку, преграждающую тропинку, и пропустил жену поближе к бетонной стене.
— А вот и ключик, — сказала Зоя. — Это сколько лет он здесь уже?
Из маленького углубления в бетоне рядом с одной из длинных вертикальных трещин торчал ключ. Большой, потемневший от времени, с головкой в виде переплетающихся ветвей.
— Странно! — отозвался Игорь. — Не помню таких узоров: там, вроде, обычное кольцо было.
Его рука потянулась к фигурной головке ключа, но замерла.
— Ладно, ну его, этот ключ. Пойдём лучше поищем Даньку, он же ещё не завтракал.
Они вышли из-за яблони и двинулись по тропинке.
Позади что-то зашуршало: из-под стелющейся ветки вылез лохматый Данька.
— Ты под яблоней сидел? — засмеялась Зоя. — А мы и не заметили!
— Нет, я не под яблоней. Я… это…
Вслед за Данькой из-под яблони появился большой рыжий кот.
— Мам… Можно его взять? Пап?
— Даня, — начала Зоя. — Ты опять?..
Но Данька повернулся к коту и вполголоса сказал:
— Ты что не здороваешься?
Кот спружинился и взлетел на Данькино плечо. Потом сложил золотистые перепончатые крылья и с достоинством мурлыкнул:
— Добрррое утррро!
Екатерина Васильева
ПОДРУЖКА
Не всех подружек можно знакомить с родителями
А, Витюшка пришёл! Не забываешь, значит, деда. Ты как подгадал: боль отпустила малость, сегодня могу почти без лекарств обойтись. Так что голова ясная, как раз с внучком поболтать. А то доведётся ли ещё, кто знает…
Ну что ты, Витюш, носом зашмыгал? Ты погоди реветь, я ж пока живой. Вот так.
Надо мне рассказать тебе кой о чём. Не будет мне покоя, пока не расскажу.
Тебе сколько сейчас? Четырнадцать? Да ты у меня большой совсем. А мне тогда восемь было. Батя воевал, всё хозяйство на матери, я ей помогал как мог. На огороде то-сё, в доме, ещё за козой ходил.
Как-то по весне захожу в сараюшку, где коза наша жила, и чую нутром: что-то не так. Коза стоит, морду в кормушку сунула, видать, сено жуёт. Потом гляжу — нет, не ест, а будто что-то в сено закапывает. Хотел посмотреть, а она не пускает, рога на меня наставила. Шуганул её и поворошил сено. А на меня оттуда кто-то глядит! Человек не человек. Глазищи тёмно-серые, без белков. И сама серенькая, маленькая. Я как-то сразу понял, что это она, а не он. Страшно отчего-то не было, даже любопытно и то не было. Ну лежит кто-то в сене и пускай себе лежит. Это она мне, видать, внушила, чтоб крик не поднял и не позвал никого. Она это умела, внушать.
Так и появилась у меня тайна. Подружились мы с этой серенькой. Сейчас-то понимаю, что она взрослая была, а тогда казалось — девчонка. Она ж росточком была меньше меня. Сколько она мне всего рассказала! Не словами, а будто мысли переходят из головы в голову. Она и меня научила так вот без слов с ней разговаривать, не научила даже, а как-то вложила это в меня.
Так я и узнал, что она из космоса. Мы-то в космос тогда не летали, даже спутник ещё не запустили. А они уже всё вокруг своей планеты обшарили и дальше пошли, интересно им было. Вот и до Земли добрались. Только случилась у них авария, из всей команды одна моя подружка и выжила. Хорошо, дошла до сараюшки нашей, никто не видел. Животные-то её и не тронули бы, а вот люди…
Я её подкармливал, кашу носил, картошку, соленья разные. Летом с огорода что-нибудь. А молока не пила, хотя коза — вот она. Выворачивало её, бедную, от молока.
Как мать её не нашла — сам не знаю. Видать, так уставала, что уж и не замечала ничего вокруг. А вот кошки наши так возле серенькой моей и вились. Полкан тоже, как его мать на ночь с цепи спустит, так он сперва в сараюшку шасть, подружку мою обнюхает, лицо ей всё оближет, и тогда только идёт двор охранять.
Так и жили мы до осени. А там — то ли продуло её, то ли что. Заболела, да так тяжко! Кашляла сильно, сама вся горяченная была — будто в ней кровь кипит, или что там у неё было вместо крови. А как лечить, я не знал. Мать мне, бывало, молока с мёдом давала, а ей-то молока нельзя. Травок заварить — не знал, какие травки.
Вот и решился привести фельдшерицу. Дня не прошло, чтоб не казнил себя за это. Да очень уж боялся, что помрёт моя подружка.
Не знаю, почему она фельдшерице не внушила, чтоб та молчала, как мне когда-то. Может, сил не было из-за жара. А может, надо ребёнком быть, чтобы понимать, что чужак не всегда враг.
Да только фельдшерица как её увидела, глаза выпучила, заорала. И бежать. Я за калитку выскочил — вижу, к телеграфу побежала. Я за ней, вслед ей кричу. Уж как упрашивал её не говорить никому, а только помочь моей серенькой — а она как и не слышит.
А наутро приехали за моей подружкой. Машина чёрная, сами в коже, с оружием. Мать меня в дом затащила, держит крепко-крепко, я рвусь, кричу, реву — а толку-то. В окно видел, как один вынес мою серенькую из сараюшки, а она как тряпочка, будто и не живая. До сих пор не знаю, живая ещё была или уже нет. И что из этого лучше, если ты в руках у этих кожаных.
С тех пор я её не видел.
А как-то взрослым уже шёл через лес — и вдруг уловил что-то: чью-то мысль, испуг, надежду. И так чётко — вот как, бывало, подружкины мысли разбирал. Стал озираться. И вижу — в кустах глаза блестят. Тёмно-серые, без белков…
Нет, это не она была. Другой. Тоже с её планеты. Я потом и ещё их находил. Видать, не раз они к нам прилетали. Не раз и аварии случались. Какая-то над нашим районом зона… как это? Аномальная, да.
Такая вот история. А теперь попрошу я тебя кой о чём. Ты, Витюш, Палыча знаешь, соседа по даче? Ты к нему съезди, скажи, мол, дед всё рассказал, прислал помощника. Мы с ним много лет уж спасаем таких выживших. У Палыча тоже в детстве был друг…
Ирина Орлова
КЛЮЧ НА СТАРТ
Иногда для того, чтобы слетать в космос, достаточно просто вовремя потерять ключ
Всё началось с того, что я потеряла ключ от клетки. Хотя клеткой-то это сооружение назвать сложно. Контейнер — точнее спецконтейнер-катапульта. Прежде были комбинезоны, которые с каждым полётом становились всё сложнее и сложнее, а потом появились скафандры. Ну, вы же знаете.
Да. Скафандры тоже запирались на ключ.
Потеряла ключ я по-глупому. Он просто выпал из сумочки. А я не заметила. Всё это было бы ерундой. Нашла бы я его утром перед подъездом. Легко бы нашла. Но…
Увидеть-то я его увидела. А достать — не получилось. Залили его. Бетоном. Надо было такому случиться, что вечером какому-то идиоту взбрело в голову отремонтировать наше крыльцо. Целый год ходили, об обломанные ступеньки спотыкаясь, и хоть бы хны. А тут… И нет чтобы посмотреть куда бетон льёт. Ума не хватило! Ещё асфальту поутру сверху добавили. Когда дорожку к подъезду асфальтировали.
Как увидела, спрашиваете? Так ярлычок же торчал. Приметный такой. Красненький. Но его, видно, за камешек приняли. В темноте. Пришлось мне добывать дубликат. А с дубликатами сами знаете, как бывает. Только на космодроме разобралась, что он не совсем подходит. Вот и провозилась в кабине дольше времени.
Да откуда я знала, что меня в ней уже обшили? Ещё Чернушка плакать начала. Я решила, что ей неудобно. Пока снова открывала-закрывала.
Не чувствовала я ничего! И не слышала. Пока поняла, что мне из головки не выбраться. Пока догадалась, какие тумблеры надо пощёлкать, чтобы связь включилась. Генеральный, небось, чуть в обморок не упал, когда мой голос услышал. Я ведь в эфир влезла на пятиминутной готовности.
Подумаешь — больше двух часов. Так сначала с ключом возилась, потом Чернушку обустраивала… Ей какой-то идиот шнуровку так перетянул, что бедняжке не повернуться было. Да и любит она, когда её приласкают. Удержаться невозможно, чтобы лишний раз не потискать — перед таким-то испытанием.
Дальше? Дальше… Хорошо, что щиток у Ивана Ивановича открытым оказался. Иначе не услышала бы.
Да. Именно: «Ключ на старт!»
Конечно, догадалась. Я же на предыдущих запусках присутствовала.
Да. Заорала. А вы бы на моём месте что сделали?
Потом? Главный — умный. Он быстрее всех сообразил. Командует: «Выкидывай Ивана Ивановича из скафандра и ложись на его место. Даю тебе две минуты».
Успела, как видите. Захочешь жить и не такое успеешь. Когда услышала: «Ключ поставлен на дренаж» — уже в ложементе устраивалась. А когда: «отошла кабель-мачта» — и говорить смогла.
Ну, да, ругался. А вы что думаете! Включение каждой ступени таким цветистым эпитетом сопровождал. Так под его «блин горелый» и взлетели.
Манекен? Конечно пристегнула. Не дура же! Пояском, от платья.
Орала. «Мамочка!» — орала. Что же ещё? А вы бы не орали?!
Из документов Секретной комиссии, созданной по факту
несанкционированного полёта человека в космос
на борту корабля «Восток ЗКА № 1» 9 марта 1961 года.
Ольга Дорофеева
СТРЕЛКА
Если не все так просто было с первыми космонавтами – то чьего щенка тогда подарили американскому президенту?
Королёв нахмурился.
— Повторяю вопрос. Разве физиологические процессы у собаки и у человека одинаковы? Мне человека надо отправлять, а не двух собак! Я же понятно говорил: че-ло-ве-ка!
— На место двух собак человек не поместится, даже маленький, — виновато ответил руководитель отряда подготовки. — И нету у меня таких коротышек…
— Может, невысокую женщину? — предположил зам генерального конструктора.
— Метр ростом? Это лилипут, а не женщина!
— А может… — донёсся робкий голос начальника лаборатории, — гнома?
Все повернулись и посмотрели осуждающе.
— Советская наука не признаёт существования гномов! — возмутился Королёв. — Хотя… здоровье у них богатырское. И рост подходящий! — оживившись, он оглядел помощников. — Надо только найти не слишком раскормленного! Щуплого!
— А как мы его оформим? — плаксиво спросил руководитель отряда подготовки. — К себе не возьму, у них даже паспортов нет.
— Раз паспорта нет, значит — животное, — уверенно объявил Королёв. — Проведём через лабораторию, как собаку. И чтоб через неделю уже нашли кандидата! Всё, возвращайтесь к работе!
Если въехать в Ивановскую область со стороны Гаврилов-Яма и километров через пять повернуть вправо на грунтовую дорогу, то мимо Моркушского водохранилища можно добраться до речки Шакши. Вдоль речки надо свернуть влево, потом ещё раз — и будет заброшенная деревушка, интересная тем, что все домики в ней маленькие, как на детской площадке. Старожилы припоминают, что вроде называлась она «Нома» — но это неверно, «Гномья» она была, и жили в ней гномы. Моего отца малышом возили туда дед с бабкой посмотреть на местную достопримечательность: гнома, который летал в космос. Звали его Нил Стрельцов; был он низеньким, меньше метра, но крепким и в плечах широким. Сидел на лавке, седые волосы кудрями до плеч, широкая седая борода с рыжиной, голубые глаза — хитрые и молодые. Стариков он знавал, поэтому потрепал отца по макушке и разрешил погладить свою беленькую собачку. Болтали они недолго. Сказывал он вроде: «Мы с Бельчонком, — собачка это была его, значит, — высоко летали, тебе знать об этом не положено». И ещё: «А меня Стрелкой нарекли, потому что Стрельцов». И смеялся: «Погляди, ну что я такое? Не дорос до человека, но и не собака вроде. Ну и что, что Стрелка? А с другой стороны, почти как Гагарин! Без меня и он не полетел бы, вот как!»
А деду жаловался, что жить стало тяжко, продуктовый фургон не доезжает, фельдшерскую в Октябрьском закрыли. Что гномы недовольны и хотят переехать под Челябинск — там ихнего народцу поболе, и посёлки там побогаче. Больше ничего особенного мой отец не запомнил. А сейчас уж ничего и не узнать: не только гномья деревня опустела, но и многие вокруг; а в других живет по три дряхлые старухи, а на месте третьих — близнецы-коттеджи за забором.
И только в небе, высоком чёрном небе космические корабли летают, летают, летают…
Татьяна Охитина
СКАЗКА НА НОЧЬ
Может быть, злобные пришельцы не среди нас, а вовсе наоборот?
Вечер. Сумрак. Детская комната. Легкое колыхание штор. Таинственный шепот листвы из открытой форточки. Отец, подоткнув одеяло, присел на стульчик возле кровати. Взял с тумбочки книгу.
— Где мы вчера остановились?
— Нет, — произнес сын, — лучше расскажи про инопланетян.
Отец кивнул, откладывая в сторону томик с цветной обложкой.
— Хорошо, пусть будет про инопланетян, — он устроился поудобней и начал рассказ: — Давным давно на одной далекой планете жили гуманоиды. Не то чтобы очень умные, скорее наоборот. Они постоянно враждовали между собой — делили земли, власть и сокровища, развязывая войны по любому поводу. И вот однажды они снова затеяли драку… — отец умолк, задумавшись. День был сложным, дела никак не выходили из головы.
— А дальше? — нетерпеливо произнес сын, возвращая его в реальность.
— А дальше эту планету захватили инопланетяне. Им даже не пришлось применять оружие — аборигены перебили друг друга сами. А пока они этим занимались, пришельцы наблюдали, создавая тела по их образу и подобию. Полиморфам все-равно какую форму принимать, но глупо придумывать что-то новое, когда тебе досталось готовое жилище со всеми удобствами. Поэтому инопланетяне стали «людьми», как именовали себя коренные жители планеты. Надолго забыв о тесноте прежнего дома.
— А когда нас опять станет слишком много, что тогда?
— Не переживай об этом, малыш, — отец потрепал сынишку по белобрысой макушке. — Космос большой, одна-другая планета с неспокойной цивилизацией всегда найдется.
Дмитрий Гужвенко
ТЕКИЛУ ОН НЕ ПЬЕТ…
Живет дальше всех, говорит не по-нашему, три руки имеет, да еще и текилу не пьет!
Отец высадил Ляну. Прохлада мексиканских гор, мелкая галька под ногами и приятное утреннее солнце.
Ляну поправил лямки рюкзака. Готов. Спускался медленно. Успел. Даже пришлось ждать старый школьный автобус.
— Доброе утро, — поздоровался Ляну.
— Ага, доброе. Садись на свободное место, — пошутил водитель.
— Дядя Роха, я ж не виноват, что живу дальше всех, — нахмурился Ляну.
— Ты не виноват, а мне каждое утро ехать лишнюю десятку, — ответил водитель. Сплюнул в окно. Продолжил:
— И где ж ты взялся на мои седые усы? Папа возить тебя не может?
— У папы нет машины, — честно сказал Ляну.
— Машины нет, текилу он не пьёт, живёте чёрт знает где… Лады, садись поближе — на дорогу всегда смотреть интересно. А подрастешь чуть, научу водить, — оттаял дядя Роха.
— Папа — метеоролог, его перевели на высокую точку на горе, — начал Ляну и спохватился, — правда, научите? Когда? Через недельку, да?
— Когда до педалей достанешь, — ответил водитель и заулыбался.
Парень ему нравился. Он был угловат, не похож на остальных детей. С Вьетнама, вроде.
Резкий вой огласил округу.
— Не бойся, это бык. Горы звук искажают, — засмеялся дядя Роха, — а вот и остановка, и второй пассажир!
День быстро пролетел. Лучи солнца сползли за горы. Автобус остановился. Дверь открылась.
— Конечная. Давай беги домой, — устало сказал дядя Роха.
— Спасибо!
Ляну спрыгнул с последней ступеньки. Пыль осела на его штанины. Двери закрылись. Он отошёл на несколько метров.
Рёв быка нарушил тишину вечерних гор.
Ляну остановился. Обернулся к водителю:
— Это точно бык?
Звук раздался совсем рядом. Не похоже на рёв. Если к визгу собаки добавить шипение змеи, то получится этот мерзкий звук.
Дядя Роха парня не слышал. Однако увидел в свете фар гротескную фигуру. Он щёлкнул включателем, дверь открылась, но парень не успевал.
Мерзкая тварь двигалась ему навстречу. Капли слюны текли по сплющенной морде, качающейся на змееподобной шее.
Дядя Роха вылетел из кресла. Передёрнул затвор дробовика.
Чупакабра отвлеклась на новую цель, Ляну резко остановился и сменил направление.
Жёсткая шерсть разлеталась от попаданий, но тварь не выглядела раненой. Кончились патроны.
Визг огласил округу. Дядя Роха отступил назад, тварь повернулась в сторону Ляну. Тридцать метров для неё — не расстояние.
Яркий луч пронзил голову твари. Ещё один. И ещё. Тварь рухнула в пыль.
Дядя Роха не верил самому себе.
— Папа! Йфв т и ии и и и иммпимиммр! — крикнул Ляну.
Его папа вышел из сумерек с луком в руках. Желваки, третья рука, пластины на голосовых связках.
Пнул чупакабру и что-то грозно прошептал. Подошел к сыну, потрепал его по волосам. С Ляну словно стянули маску, и он стал походить на отца. Они повернулись к водителю и помахали руками, прощаясь. Всеми шестью.
Дядя Роха опустился на землю и захохотал:
— Текилу он не пьёт!!!
Вскоре метеостанция превратилась в корабль и Ляну с папой улетели в космос. Домой.
Людмила Макарова
НАПАРНИК
Они пойдут за нами и в космос – если только вовремя открыть дорожную сумку и закрыть глаза
Левый маршевый двигатель транспортника потихоньку «догорал». Диспетчер Службы Спасения, видимо, решил, что раз движки заглушены, а команда эвакуирована, то с помощью можно и не спешить. Он сурово обронил c экрана:
— Принято, «Талый». Ждите, — и отключился.
Капитан Иван Шальков, оставшийся в полном вселенском одиночестве, плюнул с досады.
На третьи сутки неуправляемого дрейфа межзвездный грузовик, который состоял из четырёх кают и ходовой рубки, насаженных на движки, и по большому счету представлял собой мудрёную систему внешних захватов и манипуляторов, осточертел ему хуже горькой редьки, а монотонный гул вентиляции начал действовать на нервы точно новичку.
Чтобы внести в свою жизнь хоть какое-то разнообразие и имитацию деятельности Шальков решил проводить рабочий день в рубке. На четвёртые сутки его хватило только до полудня. Проклиная безделье, он вернулся в каюту и, развалившись на койке, бессмысленно уставился на рабочую схему звездолёта, светившуюся на стене капитанской каюты. Чёрточки индикации вспыхнули, перемешались, спрыгнули со стены и стремглав умчались в коридор.
Капитан тряхнул головой и медленно поднялся с кровати. Он был слишком здравомыслящим человеком, чтоб гоняться за призраками. И слишком опытным космонавтом, чтобы паниковать. Шальков хмыкнул, не спеша выругался вслух и пошёл за аптечкой.
Главное, что он вышел в коридор…
«Спасатель» пристыковался к «Талому» через шестнадцать часов.
Начальник аварийной бригады вынырнул из шлюзового отсека, оглядел раскуроченные стены и разобранный в трёх местах пол и присвистнул.
— Здорово, капитан. Чего такой прокопчённый — пожар тушил?
— Тушил, — подтвердил Иван и вяло пожал протянутую руку. — По силовым кабелям ползло, за панелями.
— Герой. Медпомощь нужна?
— Н-нет.
— Тогда собирайся! А мы тут осмотримся, чтобы при буксировке без сюрпризов обошлось,— предложил спасатель, и Иван не заставил себя долго упрашивать.
Собрался он быстро. Захватил из рубки давно приготовленный кейс с полётной документацией, из каюты — сумку со своими немногочисленными пожитками и уже шагнул в развороченный коридор, где совсем недавно боролся с огнём в одиночку. В одиночку…
Шальков сделал шаг назад и оказался возле перегоревшей схемы. Капитан прикусил губу, потоптался, покрутил головой и аккуратно поставил кейс на пол.
— Вот… — сердитым шёпотом сказал он, сдёрнул с плеча и открыл сумку с личными вещами. — «Талый» всё равно на списание, — он демонстративно прикрыл глаза, мысленно сосчитал до трёх и задёрнул молнию. После чего окинул каюту прощальным взглядом и, вскинув сумку на плечо и подхватив с пола кейс, с лёгким сердцем вышел за дверь.