Станислав Бескаравайный КАРНАВАЛЬНЫЙ ХЛОПОК ОДНОЙ ЛАДОНЬЮ
Настоящему счастью нужны хорошие тормоза. Иначе оно обгонит всех и умчится в будущее. Висеть за перилами крыльца, уцепившись пальцами за кованый орнамент, а носками упираясь в планку на пороге, было жутко неудобно. Начинала кружиться голова, болели пальцы, а проплывавший внизу ковыль щекотал ноги. — А вот и вижу, вот и вижу! — закричала Белла. Только Яромир не поддался, сестра уж слишком фальшивила и хотела выманить его из укрытия. — Вот ты где! — кричала она через секунду уже из другой комнаты. Но крики не приносят победы — Яромир самым краем уха расслышал из библиотеки: «Палец-тукалец Костя!»… Первый. Торопливый перестук сандалий и снова: «А вот вижу!». Тут дом вдруг начал разворачиваться, пальцы не выдержали, и наш герой полетел вниз — в кусты. Совсем рядом, блестя окнами и вращая флюгерами, поворачивался дом. — Помогите!! — Яромир кричал больше от обиды, чем от страха. Дом всегда слышал зов любого из своих жильцов. О том, чтобы оставить мальчишку посреди степи, и речи быть не могло. Через пять минут тот уже стоял перед отцом в его мастерской. Остальные дети толпились за дверьми. — Ну и? — отец любил мастерить башмаки самых неожиданных фасонов, и теперь забивал маленькие черные гвозди в подметки очередного обувного изыска. Яромир молча вздохнул. — Сколько раз было сказано — пока едем, никаких выходов. Отцу было всё равно, но мать боялась, что дети будут пытаться догнать дом или неудачно спрыгнут и обязательно что-нибудь себе сломают. — Я случайно, просто дом повернул. Прятки. — Ты бы еще под домом устроиться попытался. Вообще бы не нашли, — молоток цокнул по шляпке гвоздя. — Я… — Ты ни в чем не виноват, уже слышал, — отец добавил в голос язвительности. Яромир умолк. — Идёшь к деду, сидишь у него до конца дня. Только будь умнее прошлого раза и не изображай поноса, — снова вороненый молоток ударил по шляпке. — Прятки, хм… Ступеньки под ногами скрипели отвратительно. Дед с бабкой жили в башенке, на третьем этаже. Бабка ещё могла спускаться днём к остальным, но дед сидел как прибитый за своей математикой. И заставлял учить эту математику всех детей! Особенно мерзко было то, что дед расположился под самой крышей. Верх его кабинета был прозрачным, и видно было далеко, а детям приходилось тупо смотреть на дисплей. И даже множество занимательных вещиц на полках, вроде пистолетов или кинжалов, толком не удавалось разглядеть: дед не любил, когда их трогали. Лишь одна непонятная надпись — «Останься человеком!» — бросалась в глаза. — Та-а-ак-с, судя по мрачному лицу, прибыл новый жаждущий знаний? — Вроде того. — А в прошлый раз что у нас было? Дискриминант и много квадратов, — дед движением пальцев подозвал большой дисплей на ножке, и тот изогнулся перед человеком, как подсолнух. — Садись. Зачем в уравнениях используется дискриминант? И так — три часа подряд. Ещё пришлось самому решать задачи, а дисплей, как назло, не хотел думать вместо человека. Но ведь должен? А когда опускались руки и голова отказывалась работать, дед снова и снова капал на мозги, язвил. — Ничего, вот мы логарифмы скоро начнём, а через пару лет ты и до интегралов дорастёшь. А то, понимаешь, светлая голова непонятно чем занята, надо её к делу приставить… Незадолго до ужина дед прекратил нудное бурчание и поучительные рассуждения — можно было идти вниз. Семья всегда собиралась в центральном зале, где большой камин зажигали только по главным праздникам и на втором уровне пылились тысячи томов семейной библиотеки. Есть можно было только после того, как бабушка и тётя Настасья помолятся. — Уха не очень, — дед ещё не отошел от своего раздражения. — Игнатий Георгиевич, не я её готовила, — усмехнулась тётя Настасья. — Программу уж четвёртый день не меняли. — Тогда приелась. Пусть борщ будет. — На озёра заедем? — решил сменить тему отец. Наташа распахнула глаза и хотела закричать: «Хочу, хочу!», но Костя пихнул её ногой под столом. — Уже проплатили порт к Олешковым. На озера они и так заглянут. Лучше через Старобельск пройдем. Им будет полезно посмотреть, — дядя Михаил подвинул к себе грибы. — И не задержимся. — Значит, мы в гости идём? — не утерпела Белла. — Идёте, идёте, — успокоила её мама. Вызвали по телефону Маринку. Она только кивнула в ответ — заходите. Большая дверь слева от камина. Базальтовые, стеклянистые лутки, гранитный порог, сама дверь из листов меди. Открывать её могли только взрослые. — Возвращаетесь до темноты, — напомнил отец. — Кто опоздает, будет ещё и тригонометрию изучать. С той стороны Ядвига Марковна открыла свою дверь, и получился простой проход. Отсюда — туда. Все пятеро вбежали, торопливо поздоровались с хозяйкой — и вот уже Маринка, что ждёт их на берегу. — А через неделю мы ещё раз придем? Твоя мама разрешит нас пригласить? — спросила практичная Наташа после весело проведённого дня. — Да, — улыбнулась Маринка. — Только не сюда, тут полмесяца теплого времени кончаются, мы южнее откочуем. Со скрежетом начали открываться двери внутри дома… Пора.* * *
Утром следующего дня дом остановился над одним из древних мест. Ковыль здесь не рос, только мелкая трава и какой-то бурьян, похожий на крапиву. Домов вокруг не было, лишь остатки фундаментов выступали из-под земли, будто камни из-под воды при приливе — только вот отлив никак не начинался. И ещё было несколько асфальтовых и вымощенных плиткой дорожек, по ним и ходили. Если бы не редкие деревца, можно было взобраться на любую глыбу и рассмотреть все руины целиком. Яромиру стало скучно и немного тоскливо. Зато дед с бабкой оживились, переходили от одного железобетонного «надгробья» к другому и рассматривали на планшете, каким был раньше этот город. Родители надели очки с «виртуальностью» и ходили где-то далеко: им было интересно побродить по местам прошлой жизни, послушать разговоры тогдашних людей, посмотреть на них. Детям тоже выдали планшет, и Яромир увидел улицы, полные народа, машины. А ещё пустые переулки, разбитые фонари. — Дед этого уже не застал, — Мелитон был задумчив. — Так чего тогда ему всё интересно? — Из-за рассказов. Во времена его детства все разговоры были только об этом, — Мелитон обвёл рукой скелет города, по которому бродил ветер. Наташа потянула Мелитона за рукав: — Пошли вон туда, там посидеть можно. И точно — там, куда она показывала пальцем, когда-то был крошечный сквер. Уцелело две скамейки, но почему-то не выросло ни одного дерева. — Здесь хорошо картошку печь, — невпопад высказался Костя. Мелитон молчал. Он всегда был главным среди детей, и во всех сложных случаях остальные старались делать как он. Сейчас старший брат просто слушал ветер, редкие звуки голосов и скрип камня под подошвами. Иногда он вызывал на планшете фотографии или даже видео, но звука не включил ни разу. Прапрапрадед жил здесь, на улице Октябрьской. Работал на «токарном станке» — Яромир знал, что это такое. Ему совершенно не нравилось, что предок тратил день за днем на нудную и глупую работу. Ему много раз объясняли, что раньше так жили все, но услышать объяснения взрослых — это одно, а принять и почувствовать — это совсем другое. Мелитон говорил, что многое становится понятным после карнавала… Притихнув, дети просидели в сквере до обеда. Едва последний жилец поднялся на крыльцо, дом помчался на север. Бабушка, мама и тётя Настасья потратили весь остаток дня на приведение детей в порядок. Достали костюмы, платья. Вместо кед в дело пошли начищенные ботинки. Мелитону пришлось даже примерить галстук. Одновременно детям прожужжали все уши о том, что надо быть вежливыми — и обязательно, непременно с кем-нибудь подружиться. Яромир не понимал, как можно вообще ни с кем не подружиться в большой толпе, но если делать это под дедовским надзором, то наверняка ничего не получится. Старшие на вопросы не отвечали, только ещё старательнее наводили лоск на детские костюмы. Когда все пятеро вышли в большой зал и попытались чинно усесться за столом, Белла не выдержала и засмеялась — они так напоминали кукол из коллекции прадеда, что, казалось, их прямо сейчас можно рассадить за стеклом в старой комнате. И все расхохотались вслед за ней, но вот сверху вышел дед, и его худое вытянувшееся лицо не предвещало ничего хорошего. — Кроме Мелитона, главных событий прошлого карнавала никто из вас не помнит. Наслушались только много и ещё больше насмотрелись. Так вот, кто в неприятности влипнет, тот потом с развлечениями надолго завяжет. А главная неприятность какая? Дети молчали. Младшие не знали, что ответить, а Мелитон не портил игру. — Соображайте, — дед погладил седые бакенбарды, выдержал театральную паузу и объяснил: — А вот какая: если о семье плохо подумают. По отдельности — каждого из вас вытащу, никаких денег не пожалею. Но если через кого-то из вас беда для всех настанет, то всё. — А как узнать? — спросила своим серьёзно-старательным голоском Наташа. — Тут я посоветовать не могу, самому головой придётся работать… Совсем не так, как ожидали дети, начался карнавал. Не успели девочки повязать банты, а мальчики ещё раз вычистить туфли, как за окнами появились другие дома. Яромир бывал в гостях и видел очень разные дома, но страшно удивился одному — почти прозрачному, в виде бублика, и ещё какому-то, вроде разросшегося комка теста. Все дома, как пчёлы на мёд, летели в сторону старой Андреевской церкви. Там уже, будто из пустоты, начал возникать настоящий город. Дома строились в улицы, переулки, проспекты, водили хороводы над будущими площадями, а потом неспешно опускались на землю. Некоторые громоздились друг на друга, и получались карикатуры на небоскребы прошлых веков. Выглядело всё это очень весело. Вместо тротуаров были железобетонные плиты, которые Яромир видел в старом аэропорту. …Дверь рядом с камином как-то по-особенному ухнула, заскрежетала медь, а потом заскрипел камень. — На время карнавала порталы отключены, — бархатным голосом проговорил дом. Тогда родители открыли парадную дверь и парой, под руку, спустились с крыльца. Дядя Михаил и Настасья Ивановна тоже собрались выходить. — А мы? — удивилась Белла. — Делайте что хотите, — отмахнулся отец. — У нас свои дела. Мать отвернулась, и они быстро скрылись за углом. …Дети высыпали на улицу, а там было на кого посмотреть и чему удивиться. Такое количество людей они видели только в играх про старые времена. Но в каждой игре персонажи были хоть немного похожи друг на друга, а здесь все отличались! Одежда разнообразных фасонов, непонятные причёски… Им приходилось перекрикивать шум заполненной людьми улицы. — Что я вам ещё говорил? Ну-ка, вспомнили! Или будем весь день стоять? — Мелитон дёрнул за рукав Беллу, чтобы та убралась с дороги здоровяка, обвесившего себя целыми пластами зелёного искусственного жира. — Игрушки? — протянул Костя. — Аттракционы! — вспомнила правильное слово Наташа. — Тогда — за мной и не отставать! И тут Яромир понял, что следующего карнавала он будет ждать изо всех сил. Чтобы быстрее пришёл. Потому что никакая виртуальная игра, даже в очках или на подвесах не сравнится со всеми развлечениями города, который возник из пустоты. Они стреляли из пушек в дом-подушку, и ветер держал их над площадью. Они невредимыми прошли сквозь пламя и разгадали секрет подводного лабиринта. Пытались удержаться на большом скачущем пауке, боксировали с кенгуру, разрубали змей, ловили живых солнечных зайчиков. А ещё было много лакомств на каждой площади — их подавали приветливые роботы с мордами животных, а иногда и «живые» кусты. Взрослые вокруг тоже развлекались как могли — катались, взлетали, стреляли. Их, правда, было немного, зато все дети города ходили по улицам. Потом никто не мог точно вспомнить, как началось знакомство с йоликами. Может, Белла пошутила насчёт их шапок с бордовыми кисточками, может, Мелитон уступил в тире винтовку самому ловкому из них. Но не прошло и получаса с момента встречи, как они уже были едва ли не лучшими друзьями и знали друг о друге почти всё. Йоликов было четыре больших семьи, и жили они в самом настоящем замке. Абсолютно средневековом — даже ворота были с откидным мостом, а чтобы зайти внутрь, Зоил трижды протрубил в маленькую раковину, которую носил на поясе. Встретила их древняя, сгорбленная старушка, вязавшая на спицах. Равнодушно кивнула, и только. Три брата жили в башне, на одном из средних этажей. Они разожгли камин, поставили вертел, Рафаил сбегал за мясом с ледника. Гостей посадили на табуреты и ещё подвинули от стены сундук. — А математику вы учите? — первым делом спросила Белла. — Да я до тысячи считать умею, — не без гордости сказал Зоил. Наташа могла засмеяться, но Мелитон предусмотрительно пихнул её локтем в бок. — Зато мы в лесах охотимся, — Гастроил показал всем птичий череп. — Я сам фазанов уже во как хорошо стреляю. А как побольшаю, отец меня на тура возьмёт. — Вот ведь хвастун, — хмыкнул Зоил. — Ты б ещё медведя приплёл. — За медведя я не вру. А тура да, обещали мне. — Слушай, — Яромир только что занозил палец, — какой робот вам табуреты делает? Нельзя его перепрограммировать? — Сидýшки? Мы сами делаем, — удивился Рафаил, — тут вообще всё мы сами сделали. — А вот это — что? — Это? Светец. В него лучину вставляем, зажигаем. И вообще, давайте есть. Было много ягод, какие-то корешки, морковка и яблоки. Мясо жарилось на огне, и гости смотрели на него голодными глазами, хотя уже наелись сладкого в городе. — А спите вы где? — Вишь, веревки от гамаков? Отлично спать, и крысы не страшны. — Тут есть крысы? — Наташа удивилась совершенно искренне — она знала, что крыс надо бояться, но ещё ни одной не видела. — Иногда заводятся, — Рафаил понял, что сболтнул лишнего. Стали говорить о лесах — кто где живёт. У йоликов были обширные угодья и жили они самой настоящей охотой. Когда Яромир рассказал, что их дом кочует на многие дни пути, как захочется хозяевам, — удивились, зачем. Так же можно потерять свои угодья и не вернуться к ним. Рафаил полез за своим арбалетом, и они с Яромиром пересели на другой сундук: принялись выяснять, как ловчее стрелять дичь и как работает механизм арбалета. Йолик ровным счётом ничего не понимал в механике — стрелял всегда только на глаз, да и прицелов на арбалете не было. Рассуждения Яромира он воспринял как хвастовство и немного как магию — в ответ немедленно рассказал, что нельзя стрелять благородных оленей, потому что их двоюродный дед Рох превратился именно в оленя. Потом поспело мясо. Зоил разрубил его на куски большим тесаком и оделил каждого порцией на оловянной тарелке. Вилок не оказалось, поэтому все пользовались ножами. — И вы к нам приходите, — Мелитон произнес традиционную фразу ответного приглашения, как только был съеден последний кусок. — Непременно будем, — вежливо склонил голову Зоил. Когда дети выбрались на улицу, желание заговаривать с чужими у них куда-то пропало. Нет, Йолики прикольные ребята. С ними хорошо бы сыграть в футбол. Но жить так, как они, при лучине, с крысами и мечтой завалить быка всю свою жизнь… Тут было что-то не то. Даже Костя почувствовал. Всё же смутные детские опасения не пережили встречи с первым же аттракционом… если не считать задумавшегося Яромира, да ещё Мелитон был подчёркнуто равнодушен. А потом были «гигантские шаги», «проходы через зеркало», «мухлёж» и множество иных развлечений. В голове у Яромира кипело от впечатлений. С началом темноты стали зажигаться тысячи фонарей, выросших из стен и крыш домов. Они были такими же странными, как и сами дома: белые светящиеся верёвки, жёлтые шары в лакированных коробочках, синие пульсирующие комки, даже мраморные статуи, которые вроде бы не походили на лампы, но разгоняли тьму вокруг себя. Одна такая статуя, мраморная голова с резкими чертами лица, напомнила всем деда — дети засмеялись. Но, усмехнувшись, Мелитон спохватился и увёл всех спать. Дед, который, оказывается, никуда не выходил, встретил компанию довольным кивком и отпустил по спальням. Всем казалось, что они не уснут до полуночи. Будут вспоминать день. Однако завтра их ожидало не меньшее количество развлечений, и хитрые детские организмы сами поняли, что надо как следует выспаться. Второй день не то, чтобы разочаровал, но того сказочного удивления почему-то не принёс. Особенно Мелитону — все детские аттракционы вдруг начали казаться ему скучными и пресными. Он прибился к волейбольной команде, которая состояла пока только из восьми человек, зато у них была сетка, и с его приходом стало возможно играть четыре на четыре. Младшие дети поглазели на игру, поглазели — и разошлись в разные стороны играть и знакомиться. На третий день Мелитон вспомнил, что надо и к себе кого-то пригласить, выбрал для приглашения обвешанных финтифлюшками брата и сестру, почти своих сверстников. Туржаитов. Чтобы не разговаривать с ними в одиночку, Мелитон увёл с катка Яромира. Тот был жутко недоволен, но обязанности свои ещё не забыл. — Мы уже были в похожем доме, — сказал старший, Самарий. — Давно, через телепорт. Тогда прапрадедушка с кем-то договорился, и мы там целый день просидели. Хозяева почему-то ушли. — Ух ты, он у вас ещё живой? — удивился Яромир. — Почему живой? — пожал плечами Самарий. — Помер ещё до моего рождения. — У нас все предки до пятого колена в компьютерах живут. Своими делами занимаются, — Ольга чуточку хвасталась. — Как кто из наших помрёт, его в анабиоз кладут, ну это, в холодильник. А чуть позже оживляют. У нас, туржаитов, есть ещё свой, отдельный, не карнавал даже, а фестиваль. Слетаемся к острову Мёртвых. Там таинство и происходит — душу из тела в компьютер перегоняют. — А все эти предки — как вы с ними общаетесь? Сидеть в ящиках целую вечность довольно скучно, — осведомился Мелитон. — Так они всегда с нами. Через это, — Самарий дотронулся до обруча у себя на голове. –Смотрят, слушают и подсказывают. — Ээ… Того не ешь, туда не ходи? Чтоб со мной всю жизнь дед был? Нет, я лучше обойдусь, — скривился Яромир. — А они не ссорятся, я имею в виду предки? Если компьютерных личностей больше, чем таких, обыкновенных, то впечатлений на всех не хватает? — Мелитону было интересно. — Бывает, и ссорятся. Только не при нас, — засмеялись брат с сестрой. — Чем предки в астрале занимаются, нам знать не положено. Хоть стенка на стенку идут. Но с живыми они всегда порядок держат. — То есть в наушнике единственный голос, толпы нет? — Ха-ха, нет, конечно, этого никогда не было, — мотнул головой Самарий. — Занятно, занятно… Яромир заскучал. Он вдруг вспомнил, что дед с бабушкой так и не вышли из дома. Кивнул брату, гостям, выскочил из-за стола, но на лестнице, перед дверью в дедовский кабинет, услышал печальную, монотонную мелодию. Раз дед вытащил из шкафа виолончель, у него отвратительное настроение и он совершенно никого не желает видеть. Дверь в верхнюю мастерскую была заперта, оттуда доносился стрёкот швейной машинки. Тогда Яромир подумал, что они все аттракционы видели по сто раз, им скучно, и вообще, их лучше не трогать. Побежал на каток. Но катался он скорее машинально, раздумывая о вечной жизни в компьютерах. И ещё — о йоликах. В их дикой жизни было что-то граничное, предельное. Вот ещё чуть-чуть — и край, обрыв. Почему так получилось, Яромир не мог понять. После ужина он долго разговаривал с домом, выспрашивал подробности. А когда остальные дети ушли спать, остался в кресле у камина дожидаться прихода родителей. Они вернулись заполночь, разбудив его грохотом упавшей вазы. Мама поднялась к себе, а отец, увидев Яромира и сообразив, что у того возникли какие-то уж очень важные вопросы, прошёл, пошатываясь, на кухню. Спустя четверть часа вернулся совершенно трезвым, с бокалом зеленовато-коричневой булькающей жидкости. Устроился в кресле напротив. — Удивился чему-то так сильно, что решил поговорить со мной, не дожидаясь утра? — он отхлебнул из бокала и поморщился. — У нас в гостях были туржаиты, — начал Яромир. — И банда виртуальных предков оберегала их от несчастий, — кивнул отец. — Ихние прадеды и прабабки… — Их прадеды и прабабки, — поправил его отец. — А если совсем точно, то туржаиты верят в наличие виртуальных предков. Они много во что верят, только почти всё — полный бред и гарантированная ахинея. — Но ведь они помнят все события, это не подделаешь, — удивился Яромир. — И мы не знаем, правда это или ложь. Может быть, идёт сканирование только памяти, без воли и характера. А потом единственная программа изображает толпу родственников. Яромир наморщил лоб, не понимая. — Там, в компьютерах, не личности, а только их память. Технологически и юридически это куда проще. А люди как умирали, так и умирают, разве что с блаженной улыбкой на устах, думают, что им вечная жизнь гарантирована. Видимость есть, а человека-то, человека уже нет. — Это точно? — Понятия не имею. А вот насчёт йоликов наверняка скажу — превращение в зверей у них половинчатое. Немного характера и пару образов из памяти, чтобы своих узнавать, компьютеры закладывают бедным оленям… И всё. — Но почему не рассказать им… — Хватит, — отец залпом осушил бокал. — Кхе, какая гадость… Послезавтра мы гостей принимаем, взрослых. Будешь сидеть за столом молча — кое-что услышишь. Или они могут с собой кого-нибудь привести, тогда поговоришь… Ладно, сейчас — спать. Пошёл, пошёл, все вопросы завтра. И отец, мотая головой, поднялся с кресла. Дом напомнил Яромиру о приходе гостей за полчаса — надо было успеть повторить фокус с парадным костюмом, причесаться и вообще — превратиться в куклу. Гости были странной семьей. Хотя на карнавале Яромир успел привыкнуть к странностям. Говорили быстро, смотрели порой сквозь собеседника, и ещё — могли поменять за секунду несколько выражений лица, будто примеряли маски. Много улыбались, вполне искренне и тепло, но совершенно непонятно, чему. Их сын, на год или два младше Яромира, вёл себя точно так же. Расселись по разные стороны стола, но дети только слушали, а разговор взрослых укатился в намёках и цитатах так далеко, что Яромир понимал с пятое на десятое. Это его очень злило. — …что слышно в системе, Николай? — спросила мама. — Европу, что возле Юпитера, терраформировали, но для гоминидов подходят только два клочка-резервации. Остальное заточили под электронику. Не фонтан. Если будут предлагать перевозку — не советую. Марс — ещё куда ни шло, но Европа… — Думаете, зачистят? — При первых колебаниях котировок, — кивнул гость. — Биржа неустойчива. — У машин не было доказанных противостояний? — отцу тоже было интересно. — Локальные конфликты по Морю Ясности, свечение можно было наблюдать в стандартный телескоп. Нет, не взрывы и ничего похожего. Затравочное перепрограммирование? — Там были бы светлячки, они бы отжигали по двадцать пять ватт. — Что Земля? — Хомо-заповедники под контролем. Ни одна из сторон не размещает близко от поверхности сколько-нибудь ценные производства, — выдал скороговорку Николай. — Или размещает, — улыбнулась его жена. — Тот комплекс в Липках — это липа классическая. — А в каждой классической липе сидит настоящий… — она не договорила, но гости синхронно кивнули хозяевам, дескать, если что-то там и есть, то мы этого не подтверждаем. — Маргарита, появлялись крупные личности с человеческими чертами характера? — настала очередь матери спрашивать. — Ни один из жестяных мозгов первого ранга на человека не похож. Совершенно. Тут мы можем быть спокойны, ревность исключена, только бизнес. Николай на секунду прикрыл глаза. Бросил: — Если вас не интересуют окна из колодца наверх, то чего же вы ищете? — Они не будут расширять допустимый энергетический и технологический коридор возможностей, — холодно обронила Маргарита. Чёрные глаза на её треугольном лице вдруг показались Яромиру парой чёрных тараканов, которых он когда-то держал в банке. — Мы не так наивны, Марго, — улыбнулся отец. — Нас интересует демография и разнообразие человеческой комедии. Не собираются ли там, — он ткнул вилкой в сторону потолка, — прикрывать лавочку. — Антропоморфизм сохранится в прежних девиационных рамках. Корреляция с эталонными образцами продолжится регрессивным способом. Яромир закашлялся. Отец сделал вид, что не слышит, мать изогнула бровь. — Это означает, что людям не будут позволять окончательно оскотиниваться или преображаться в машины, а карнавал останется главным событием семилетия, — пояснил сидящий напротив мальчишка. Заметно было, что он не испытывает к хозяину тёплых чувств, но ясно, что и с кулаками на Яромира не набросится. — Отбор семейств — вот в чём основной вопрос. Будут ли они снимать фигуры с доски? В ближайшее время? — как ни в чём ни бывало продолжил отец. «Будут ли они убивать», — Яромир сам не понял, как додумал эту фразу. — В эти отчёты я не заглядывал, да и заглянуть туда человеку весьма проблематично… А вот вы не пользуетесь церебральным каналом данных, не общаетесь с машиной в прямом режиме, — он постучал себя по виску. — Учёба по старинке, с дисплея. И меня всегда удивляло, что вы не следите за внешним миром. — Тогда бы мы стали такими же как вы, а вернее, наполовину машинами, — улыбнулась мама. — Но это наш единственный шанс хоть что-то понимать, знать, быть свободными, — ответила ей Маргарита. — Не по плечу нам такая задача, надорвёмся мы от неё, — вздохнул отец. — И если опустить средние строчки в длинном решении уравнения, то я отвечу просто: среди вас многовато воплотившихся, тех, кто окончательно стал машинами. — Но и вы наш резерв, — Николай скопировал вздох отца. — Кто-то ведь жаждет знания, и регулярно оставляет расслабляющий досуг, чтобы окунуться в пену форвардных котировок на открытия в физике и, может быть, даже собрать немного настоящих денег. — Такое редко бывает, — ответила ему мать. — У наших семьи крепкие. — Но этот хилый поток позволяет нам закрыть недостаток в кадрах. Без вас мы бы зависели от лимита на клонирование, — парировала Маргарита. Они говорили ещё долго. Уже пришли братья и сёстры Яромира, их спровадили наверх, а разговор всё длился. Наконец, гости собрались уходить. Родители задержались с ними на крыльце — договорить… Яромир почувствовал, как его трясут за плечо. — Дед, ты спустился? А мама? — он протёр глаза. — Родителям сложнее, чем тебе. Детей и стариков карнавал почти никогда не забирает, так что говори пока со мной, — дед щёлкнул внука по носу. — Что с твоими бакенбардами? Тот посмотрелся в полированный бок сахарницы. — Зеленею? Завтра последний день, ты тоже вот-вот начнешь меняться. — Зачем? — внук сам побыстрей посмотрелся в кофейник. Он хотел, чтобы у него отросли клыки и можно было прикинуться вампиром. Но вопрос из головы не исчез. Дед сел на освободившийся стул, достал трубку, набил её и со вкусом прикурил от маленького свинцового дракончика, которого обыкновенно носил в жилетном кармане. — Нам надо как-то оставаться людьми. Ещё когда всё начиналось, мы никак не могли решить, что отличает человека от машины или от животного. И что делать с двухголовыми младенцами? А таких начинали программировать и рожать едва ли не десятками. Яромиру было грустно. Он понимал, что дед объясняет ему то самое главное, чего он не понял или не услышал в разговоре, но уж лучше объесться повидлом и просидеть весь день на унитазе… — Вот так появился карнавал. Машины уже стали главнее нас, и те, кто стали машинами, не очень любили тех, что остались людьми. Нам оставили Землю(?), но запретили иметь города, самим летать в космос и много чего ещё. Телепорты вернули, да и то — лишь по большим праздникам. А в день карнавала мы не можем быть самими собой. — Зачем? — Чтобы быть искренними в хлопке одной ладонью, понять других людей, — он подмигнул внуку янтарно-жёлтым глазом с вертикальным зрачком. Веко тоже изменилось, стало тяжёлым и посерело. — Каждый понимает мир по-своему, а договариваться надо. Вот все барьеры и падают, абсолютно все. — Но тогда для чего мне учиться, ведь всё только игра? Дед выдохнул колечко дыма. — Мелитон — отличный парень, за ним любой родич, как за каменной стеной. Но ему туго даётся учёба. А если мы перестанем разбираться в том, как работает дом, то рано или поздно станем очередными йоликами. Так что он всю жизнь будет играть и держать семью в кулаке, а ты — строить для него декорации и заниматься домом. Так оно лучше выйдет… Ещё одно колечко уплыло… — Иди спать, утро вечера мудренее. Яромир взглянул на свои удлинившиеся когти и решил, что лучше ему заснуть… Утро началось с визга Беллы. Запредельного, пронизывающего, истеричного — он сотрясал весь дом. А когда в спальню девочек прибежала мать, похожая на зеркальную куклу, визг только усилился. Девочку предупреждали о трансформации много раз, и она не боялась, но проснуться большой прямоходящей болонкой со злыми рубиновыми глазами в её планы совершенно не входило. Каждый мог рассматривать себя перед зеркалом. Мелитон стал похож на медного голема, тяжёлого, основательного, с широким ступнями и ногами на шарнирах. Костя стал жуком-бронзовкой. Яромир — деревянной куклой, вроде как липовой, с длинным носом и блестящими никелевыми когтями. Наташа пошутила, что он теперь может не мечтать о татуировке, как полгода назад, а вырезать её себе. Сама она обернулась мраморной статуей, и всё бы хорошо, да к её руками пристало яблоко, тоже мраморное, от которого она никак не могла избавиться. Отец почти не изменился, только иногда выдыхал из ноздрей синее пламя. Дед обернулся человеком-волком с одним выпавшим клыком. А бабушка — невероятной куклой из множества клочков материи и катушек с нитками. Дядя Михаил и тётя Настасья стали словно половинки человека: у каждого было по две ноги и по две руки, но вторые руки и ноги оказались прозрачными, и можно было, прижавшись срезами туловища, стать одним целым. За вздохами, ахами и привыканием к новому облику прошло всё утро, и когда раздался первый удар часов на башне — в день маскарада от полудня до захода солнца их слышал весь город — сообразили, что ничего не ели с утра, и было бы неплохо подкрепиться. Дел указал на дверь и первым спустился с крыльца. На улицах — буйство перьев, шестерёнок, щупалец, локонов, игл, лап, языков, колёс, клыков, хвостов, гребней, манипуляторов и всего, что только может обрести при карнавальном превращении человек. Буйство умопомрачительных оттенков и расцветок, разнообразие запахов и непрестанные крики-разговоры-шёпот… Вся эта масса недавних соседей, приятелей, совершенно незнакомых людей и ближайших родственников ела, пила, что-то вдыхала, нюхала, кривлялась и приплясывала. Не успела семья дойти до ближайшей харчевни, как Мелитон умудрился потеряться — наверное, он не хотел быть сейчас вместе с ними. Пообедали жареными осьминогами, орехами в масле и сливовым напитком. Со следующего часа включилась музыка, и дом перестал отзываться. Наташа было заплакала, но отец сказал, что всё в порядке и к вечеру это закончится. Музыка становилась всё громче, существа вокруг будто торопились пить: в воздухе всё ощутимее пахло спиртом и носились какие-то странные запахи, от которых кружилась голова. Толпа на улице танцевала, кто-то пел, иные пытались забраться на стены домов. Строения отрывались от земли и перемещались — очень медленно, чтобы никого не задеть, никому не переломать костей. — Меня зовут Гладиус! — крикнул им в лицо бирюзовый попугай и растворился в хороводе. — А меня — Тамара! — заорала багровая ящерица с глазами на длинных стебельках. Все вокруг начали выкрикивать свои имена, закричал и Яромир… Музыка гремела. Не было никакой усталости. Словно в чаду, не заметив, как, вся семья стала частью одного из хороводов. В центре круга стоял барабанщик с головой селезня, выдыхал большие мыльные пузыри, взрывавшиеся над головами танцующих. Перепончатые ладони заменяли ему палочки. На стенах домов стали проступать неясные фигуры, а высоко в небе замелькали лазерные лучи. Незаметно прошёл ещё час… и второй. Сознание перестало подчиняться — лишь хотелось всё больше веселья, плясок. Яромир заметил человека-улитку, странную брюхоногую тварь, на спине которой была сумка, вроде кенгуровой, откуда высовывалась ещё одна улитка — и как-то понял, что это мать с дочерью. Ноги сами плясали, руки прихлопывали — и иногда бросали в рот лакомства с проплывающих мимо лотков. А потом он вдруг оторвался от руки отца и умчался по улицам в хороводе созданий одного с ним роста. В это время на соседних улицах так же неистово кричали и плясали его недавние знакомцы. Йоликам казалось, что лучше этого тёмного, дикого танца нет ничего на свете. А недавний их гость, мальчишка с нейрошунтом в голове (имя его Яромир так никогда и не узнал) старался проглотить побольше сомы, потому что вымуштрованное сознание подсказывало ему, где начинается иллюзия, каким образом обманывают жителей города-однодневки. И разгадать секрет ему нельзя даже в собственной голове, потому что вслед за знанием придет отвращение к людям, которые этим знанием не обладают… Яромир не помнил, сколько прошло времени. Сколько он услышал имён и сколько раз выкрикнул своё собственное. Но вот заиграла самая быстрая, самая громкая и яростная мелодия, и танец стал похож на чечётку, только вместо щёлкающих каблуков хлопали ладоши. В такт, чтобы точнее попасть в щупальце, руку, или плавник соседа. Первый удар курантов — и облик вернулся к старому, привычному, настоящему. Упали маски. Второй удар — и память воскресла, будто её и не вытесняли животные страсти. А музыка длилась, ладони хлопали, и было ещё целых пять ударов, чтобы подумать о собственной судьбе. Яромир вдруг испугался, и левой рукой схватился, изо всех сил вцепился в соседскую ладонь, но правой промахивался, только хлопал ладонью в пустоту. Но вот, с очередным ударом курантов, девчушка справа сама схватила его за руку. Все вокруг лихорадочно пытались остановиться, прийти в себя и одновременно «заякориться», закрепиться на месте. Последний удар. Дома остановились, воздух стал чист и прозрачен. Вокруг всё больше улыбок и вздохов облегчения. Всё-таки был там одиночка — стоял у крыльца из тёмных перекрученных полос железа, держал руки в карманах и оглядывался на толпу. Слишком презрительно? Чересчур праведно? Просто лениво? Почти сразу вокруг возникла пустота: его сторонились как чумного. — Дети, возвращайтесь домой, дети, возвращайтесь домой, быстрее возвращайтесь, — голос дома звучал в ушах со всё большей настойчивостью. Яромир знал, что с закатом карнавала дети уходят с улиц, и это общее правило. Вокруг спешили разойтись маленькие силуэты. Навалилась страшная усталость, и ноги еле шли. Добрался лишь потому, что дом подсказывал, куда свернуть. На крыльце его ждал Мелитон, остальные уже вернулись и улеглись спать прямо в креслах и на стульях перед камином. Яромир решил, что ковёр тоже мягкий и об очередной загадке карнавала он подумает на нём, но сразу провалился в сон. …Спустя два дня дом пролетал мимо старой угольной шахты. Дед вывел молодняк наружу — от города следовало отвыкать постепенно. Они вместе облазили все уцелевшие механизмы. Однако потом им пришлось рассчитывать, сколько угля эта шахта производила, сколько электричества потребляла и сколько людей там трудились. Хорошо, что считали все вместе, по задачнику — удалось справиться за полчаса. А после дед позвал отца. Вдвоём они притащили из дома настоящий страховочный трос, лебёдку, лямки, упоры, собрали катушку и стали осторожно, по одному, опускать детей в ствол шахты на минутную экскурсию — дом признал её безопасной, в ближайшие годы там ничего не могло обрушиться. Когда спускали Костю, Яромир с отцом вертели ручки. — Что с этим одиночкой? Его убьют компьютеры? Он теперь чужой? — Чужой — это почти наверняка. Насчёт убийства сказать не могу. Но что-то неприятное с ним случится. Можешь мне поверить, — отец следил за скоростью спуска и не забывал прислушиваться к обрывкам весёлых криков из шахты, чтобы не пропустить момент, когда троюродному племяннику станет страшно. — Считай, что это единственная примета, в которую я верю. — А что нам делать? — То же, что и всегда. Учиться. Знать математику и технику настолько, чтобы приказывать дому, а не просто слушаться его советов. Иногда оглядываться на мир, узнавать, что делают сейчас компьютеры. И оставаться людьми. Не дикими и не заученными. Это занятие на всю жизнь… Да, Да!! Уже тянем!!! Подошла очередь Яромира, он с любопытством вертел головой, представляя, как надоедливо и тяжело было спускаться сюда каждый день. Но глупых шуточек с тросом и заевшим механизмом он не боялся — верил семье. Ещё — ухал, как филин, чтобы услышать эхо. Кинул камень в темноту. Рассмотрел записи на стенах, но не успел прочитать. Было интересно. Из глубин шёл еле слышный гул. Машины работали.Станислав БескаравайныйРодился и живу в Днепропетоовске. В 2000-м, работая на трубном заводе, видимо под воздействием окружающих индустриальных пейзажей и древних промышленных установок, начал писать фантастику. Почти одновременно — в 2001-м — ушел с завода в аспирантуру. Философия. Сейчас преподаю в Металлургической академии. Опубликовал сколько-то десятков рассказов, еще больше критических статей (именно за критику получил единственную свою премию — «Бронзовый Кадуцей»). Публиковался в журналах: «Полдень XXI век», «Реальность фантастики», «Меридиан», «Очевидное и невероятное», «Уральский следопыт», «Млечный путь», «Дніпро», «Порог». Был в нескольких сборниках: «Иду на мы», «Я и Я», «Трудный путь». Вышел роман «Жажда всевластия», написал еще несколько, однако же с крупной формой все идет не так бойко.
