Елена Ивченко АНГЕЛ С КОРОТКИМ КРЫЛОМ
— Что у тебя в правом кармане? Мы только что вышли в зимний холод, громада центральной библиотеки провожает нас мудрыми взглядами сотни освещённых окон. На дворе 93-й год, троллейбусы ходят редко, а о маршрутках никто пока и не слыхивал. — Дырка… — мне ужасно стыдно, моя рука через прореху в подкладке проникает в шубное подполье и, слепая, шарит там среди крошек и свалявшихся комков искусственного меха. Моя поза неудобна, моё положение комично, и я прячу неловкость за смехом. Его глаза за стёклами очков, как всегда, кажутся беспомощными и беззащитными. В такие глаза трудно смотреть, и я отвожу взгляд, продолжая яростно орудовать в недрах шубной полы. Наконец рука натыкается на что-то твёрдо-ощутимое. Я извлекаю на свет коробочку, обтянутую несолидным кожзамом. В таких обычно продаются украшения, и мне становится щекотно где-то в желудке. Я открываю: на псевдо-бархатной подкладке — немудрёное мельхиоровое колечко с капельками бирюзы. — Когда мне было 22, я купил его и сказал себе, что подарю той Единственной, которую полюблю когда-нибудь… — слова так же беспомощны, как и глаза за стёклами, и мне хочется закрыть уши: я почти не в силах выносить эту беззащитность, эту откровенность, граничащую с выворачиванием души наизнанку. Я ворочаю глыбы слов в голове — и никак не нахожу ту, что мне нужна. И тут подъезжает троллейбус. Я сижу в аудитории среди сорока таких же барышень, бог знает почему пожелавших «сеять разумное, доброе, вечное». Я такая же, как они, — скромно говорю я себе. Но писклявый голосок внутри протестует: нет, я не такая, я особенная, во мне есть что-то эдакое, если он среди всех выбрал именно меня. Я снисходительно улыбаюсь этим мыслям и не сразу замечаю наступившую паузу: я поднимаю глаза и — о боже, он опять! — ну, опять остановился на полуслове, и ничего не говорит больше про «полнообское оканье», и с идиотски-счастливым лицом смотрит, смотрит — на меня! Ещё секунда — и все успеют проследить за его взглядом! Я яростно киваю ему, машу рукой — «продолжай!», он спохватывается, шуршит бумажками на кафедре, и лекция по самому ненужному на Украине предмету — диалектологии русских говоров — продолжается. Открытка выглядит очень пошло и банально, розовые цветочки-ангелочки, но меня это вполне устраивает. «Дорогой Андрей Николаевич, приглашаем Вас на нашу свадьбу, которая состоится 29.01.1994 в 19.00 в кафе «Глория». Марина и Сергей». Меня толкает под руку злой бес (никакой свадьбы, конечно, на самом деле нет и в помине), я кладу открытку на стол перед ним и надеваю самое невинное из своих лиц. Я смотрю на него и впервые убеждаюсь, что выражение «стал белым, как мел» — вовсе не «художественное преувеличение». Он поспешно выходит из аудитории, прихрамывая чуть заметнее обычного. Семинар отменяется, ура! Мы сидим в дешёвой кафешке на набережной, ветер треплет полосатые тенты, локти прилипают к недовытертому столу, и пластик стула неприятно холодит голые ноги, далеко не вполне прикрытые мини-юбкой. Я сосредоточенно потягиваю молочный шейк, он смотрит на меня, замерев, как всегда, на полуслове. Мы знакомы уже три года, и столько же тянется этот нелепый односторонний роман, прекратить который у меня всё не хватает духу. Я нервно тереблю свои кольца (нет, конечно, среди них нет того, дешёвого, с бесхитростными капельками бирюзы). Он накрывает мою руку своей ладонью. Это что-то новое! Я возмущённо отодвигаюсь от стола вместе со стулом. Тогда он начинает говорить — вопреки моему всегдашнему запрету: «Я люблю тебя, Машенька. И я буду любить тебя всегда, до самой смерти. И после неё. И это — самая правильная и естественная вещь на свете — любить тебя. И…» — я пробираюсь между столиков, слова, как камни, продолжают стучать мне в спину, и я ускоряю шаг. В этот раз Новый Год я встречаю одна: Игорь уехал со своей командой «бомбить по ночникам» («Слушай, Машка, за ночь можно объехать три-четыре точки, ну, смотри, как здорово, мы сможем потом поехать в Египет, ну, ты же хотела!»); Сашка отправлен на каникулы к бабушке-дедушке в Киев («Маняш, ты не волнуйся, ребёнку нужна смена обстановки, новые впечатления, да и всё-таки столица, мы в цирк с ним сходим, в зоопарк…»). Жизнь сложилась так, как сложилась, и я ни о чём не жалею: в общем-то, если разобраться, у меня есть все основания, чтобы чувствовать себя счастливой. Но я почему-то не чувствую. Но, впрочем, я рада, что сегодня осталась одна. Я залезаю на табуретку и достаю с антресолей коробку, в которой хранится моё неразумное, неразменное прошлое: школьные дневники, грамоты, какие-то открытки, газетные вырезки, письма. Я перебираю весь этот драгоценный хлам, и мне не верится, что всё это — я. Вот — конверт, на конверте — его старательный мелковатый почерк, обратный адрес — Киев, улица такая-то, Секацкому А.Н. Я прекрасно помню, что там, в этом письме, но всё равно достаю наивно-клетчатый листок: «Милая Маша! Твоё известие о предстоящей свадьбе не огорчило меня. Оно меня просто убило…». Дальше — всё те же его обычные, не позволенные мною слова: люблю, буду, всегда… Он предлагает выйти за него замуж. Помню мой лаконично-сдержанный ответ, уместившийся на новогодней открытке. Да, всё было правильно, всё сложилось так, как сложилось. Я ни о чём не жалею. И всё же — интересно, а как сложилось у него? Небось, всех этих «всегда и никогда» хватило ровно до следующего смазливого личика в девичье-студенческом цветнике… Я достаю из той же коробки старую записную книжку, набираю междугородний номер: «Алло, Светка? С Новым Годом вас! Ха, не узнаёшь? Ну, ещё бы, созваниваемся раз в 300 лет… Ага!… Ну да… Да нормально, всё хорошо… Да ему уже восемь, какой садик… А твои как?… Ясно… Слушай, а помнишь, у нас был такой Андрей Николаевич в универе, ну, ты, кажется, ещё потом с ним отношения поддерживала, ты не знаешь, как там у него, женился он таки?..Что?.. Ой, да ты что… Надо же… Ага… А я и не знала… Да-а-а… Ну, ладно, празднуйте там, Славика поздравь от меня… Целую… Ага, давай, пока-пока…». Новость бьёт меня по голове, берёт сердце в тугие тиски: воспаление лёгких, запустил, вовремя не обратился к врачу. Умер давно, оказывается, ещё до рождения Сашки. Смерть заставляет увидеть прошлое словно сквозь цветной фильтр — или, скорее, наоборот, без всякого фильтра: дешёвое кольцо, открытка с розочками, смешная прыгающая походка («Ты видела, как он ходит? Ага, Майкл Джексон отдыхает!»), прозрачно-удивлённые глаза за стёклами немодных очков… Я молча закрываю коробку и заталкиваю её в самый далёкий угол. Болтаю с сестрой по скайпу, она толкует мне о прочитанной недавно книге, о каких-то там ангелах, кошках, медиумах… Я смеюсь, удивляюсь, интересуюсь, с каких это пор она читает такую махровую эзотерику, раньше я за ней такого не замечала. Она не обижается — мы с ней вообще почти никогда друг на друга не обижаемся — и предлагает мне всё же покопаться в прошлом, повспоминать — может, отыщутся и в моей жизни доказательства ангельской активности. Я, конечно, фыркаю, но, закончив разговор, начинаю перебирать в памяти все мои счастливые «случайности», большие и малые, которых со времени моего замужества стало как-то особенно много. Вот я на кухне слежу за поднимающимся в кастрюльке молоком и вдруг чувствую, будто кто-то деликатно трогает меня за плечо… Я бегу в комнату и вижу, как трёхлетний Сашка свесился по пояс из окна, заинтересовавшись происходящим там, внизу, на улице… Вот мы с Игорем собираемся в долгожданное путешествие на Яву — деньги собраны, тур оплачен, завтра нам вылетать; я выхожу в магазинчик на углу — и вдруг, откуда ни возьмись, подскакивает ко мне безумная цыганка, хватает за одежду, кричит страшное: «Со-о-олнышко… на со-о-олнышко захотела? Дава-ай, езжа-а-ай…Бу-у-удет тебе солнышко, навсегда там останешься, и хоронить будет не-е-ечего!» Я с плачем вырываюсь, бегу домой. Игорь злится, но меня не переубедить, и мы сдаём билеты, а через два дня узнаём о цунами в Индонезии… А вот — я, решившись-таки сменить надоевшую работу корректора на что-то поинтереснее и поперспективнее, иду на собеседование в фирму, куда давно зовёт меня старый знакомый. Когда мне перебегает дорогу кошка (разумеется, чёрная, какая же ещё!), я только весело хмыкаю и иду дальше. Когда я вижу на заборе обрывок плаката, оставшегося ещё с последней рекламной кампании очередного «кандидата в», на котором теперь можно разобрать только «…но… не пойти…», я призадумываюсь. Когда на выходе из метро мой каблук попадает в щель канализационной решётки и ломается, я понимаю, что таких совпадений не бывает и, махнув рукой на новые горизонты и карьерный рост, возвращаюсь домой. Вскоре я узнаю, что старый знакомый, так желавший заполучить меня в качестве секретаря-референта, находится под следствием, что счета фирмы арестованы, и прокуратура активно «интервьюирует» всех моих несостоявшихся сотрудников… Что ж, если верить сестре, все эти «случайности» — дело рук моего ангела-хранителя. Интересно, какой он? Что он думает обо мне? Наверняка считает меня простодушной дурочкой… Мне ужасно хочется наладить с ним «обратную связь»: в конце концов, у меня накопилось к нему немало вопросов и «рацпредложений» по улучшению моей, в сущности, неплохой, но столь далёкой ещё от совершенства жизни. Но как побеседовать с ним? Ответ приходит сам собой: конечно, во сне! В тот же вечер я укладываюсь в постель с твёрдым намерением этой ночью познакомиться, наконец, с тем, кто там дёргает меня за ниточки, — и высказать ему все мои «пфе». Ну, и поблагодарить кой-за-что, не без этого же…***
Маша спит, раскинув в стороны руки, будто летит куда-то. Ей снится говорящий хомяк, рассуждающий о романах Фитцджеральда; и как они с Игорем валяются на камнях у абсолютно фиолетового моря; и как она вспомнила, что умеет летать, — ну, там нужно только такой специальный орган внутри напрячь! — и пару раз у неё получилось; и что у Лены-редакторши в ванной живёт орёл; и что Сашка вдруг начал говорить басом и в школе на труде собрал вечный двигатель — в общем, обычная милая дребедень. И, конечно, никаких ангелов. А он, замерев, как всегда, на полуслове, смотрит на Машу со своей невообразимой высоты, и нелепо топорщится на затылке нимб, и одно крыло чуть короче другого. Он улыбается — беспомощно и беззащитно, и несколько беспечно потерянных перьев, вращаясь, опускаются всё ниже и ниже, в прозрачную пустоту.Елена ИвченкоРодилась в Киеве в 1975, закончила филфак киевского педагогического института, с 2009 живу в Бельгии, преподаю русский язык в университете Льежа. Стихи пишу с детства, а недавно решила попробовать себя в жанре рассказа. Публикации: киевский журнал «Единственная», чикагский еженедельник «Обзор», немецкий журнал «Edita», альманах «Блогопадт».
