Наталья Духина Я НЕ ЗОМБИ!
Темно. Абсолютная чернота. А глаза-то у тебя открыты, милая? Похлопала веками — открыты. Так темно или ослепла? Тело! У меня должно быть тело, помню точно. Сжала кулаки — сжимаются. И ноги шевелятся. Подозрительно странным образом — но шевелятся. Я разозлилась. Меня что, в гроб определили? Собралась с силами и изо всех сил ломанулась встать. Получилось вроде. Значит, не в гробу. Уф, аж сердце зашлось — а ну как, и вправду, похоронили заживо? Прошлась по периметру ареала обитания. Это ж бокс! Наш родной бокс для подопытных. И я в нём. Почему? Милая, памятью ослабла, что ли? Ты ж сама предложила Петровичу, чтоб он мозг твой считал и записал на носитель. Прикольным казалось — создать свою копию. Стоп. Копию… а если я копия и есть? В обезьяньем, допустим, теле? Да ну, не может быть. Хотя… показалось или нет? Будто пальцы прошлись по волосатому покрову вместо гладкой кожи… Чёрт-те чего мерещится. Отложим версию как маловероятную. И кончаем морочиться, работаем. В боксе имеется такая ма-аленькая штучка-дрючка — для случайно запертых сотрудников. Сотруднички у нас раззявы те ещё, обезопасились втайне от начальства. Ага, нащупала. Нажала строго определённым образом. И свалилась испуганно от хлынувшего из люка света. Дурёха, глазки-то прикрывать надо! Но разглядеть себя успела: никакая я не обезьяна. Обычная женщина. Наверное, что-то пошло не так во время процедуры: считывание производят в удобном кресле, в нём же пациент и очухивается. А не в боксе. Я спокойна, спокойна. Сотни раз проделывали, ни разу никаких эксцессов. Но то ж с другими… а с тобой, Наталья, всегда эксцессы, сколько себя помню. Не распыляй мозг на вторичное, сосредоточься. Если меня заперли — значит, нефиг объявлять всем, что я отперлась. Потихоньку действуй… Закрыла бокс с внешней стороны на известный код. В окошке наблюдения, настроенном на инфракрасный режим, подправила картинку: стёрла свой выход, скопировала мувик на полчаса, где я безжизненно валяюсь, и поставила его крутиться — зациклила. Ха, Лёха, это тебе привет от меня, потом вместе поржём. Стащила халат из закутка уборщицы, накинула и, пригнувшись, обходными путями пробралась к своей каморке. Да, у меня собственный кабинетик. Маленький, но сам факт приятно греет самолюбие. Шеф по счастливому стечению обстоятельств оказался не только моим работодателем, но и научным руководителем — после окончания аспирантуры оставил у себя, помог защититься и вообще — помог… Петрович у нас хороший. А институт — престижный. И сама я непростая штучка (хвалить себя, повышая самооценку, рекомендовал наш штатный психолог). Запустила комп — просто по привычке, руки сами сработали. И обалдела. Кто смел касаться моего сокровища?! Почему фон другой, что за новая папка в рабочем разделе?! Запаролили папочку, вот ведь гады… Ввела поочередно свои секретные пароли, и на третьем — самом интимном, если можно так выразиться, — директория открылась. Сердце ёкнуло. Кроме меня, этот пароль не знал никто. Считали мой мозг и воспользовались? Но зачем? Изучай содержимое, милая, думать после будешь. По прочтении снова облачилась в халат, повязала косынку и, для пущей конспирации прихватив из угла веник, неспешно побрела в душ. Женщин у нас мало, мужики в основном работают, дамская часть санитарной зоны обычно пустует. И в этот раз — никого. Заперлась, скинула с себя одёжку. Встала перед большим зеркалом, всмотрелась придирчиво. Сомнений нет — тело моё. Белое, тощее… Зачем так грубо, Наталья? Не тощее, а стройное. Грудки что надо, пусть маленькие, зато упругие, дольше не обвиснут, как у некоторых. Родинка на пузе, шрамик надо лбом под волосами. Волосёнки жидковаты, зато светлые, стригу коротко. Всё моё и на месте! Ф-фу, отлегло. Но что-то не так. Что? Ёлы-палы, я ж не чувствую. Когда трогаю рукой вещи — кажется, что чувствую. Но если шарить не глядя… Мама! Спокойно. Прими как данность, милая, и не хлопайся в обморок. Анализируй, ты же учёный. Какой, к чертям, учёный… так, на подпевках… Ныть кончай, а! Работай! Имеем следующий расклад. Если верить компьютеру, с момента считывания мозга — последнего события, которое я реально помню — прошло полгода. Полгода! Господи, а кто и что с Танькой? Я её на две недели в круглосуточную группу определила, неужто там и живёт до сих пор? Она ж с ума сойдёт, ребёнку пять годиков всего, ребёнок без мамы не может! Погоди гнать волну, думай ещё. Час на фоне полугода — не время. Итак, согласно отчёту, помещённому в папку, считывание мозга прошло нормально. Полгода после я вела обычный образ жизни. Работала над темой. Тема моя касается телепортации. Не в общем и целом, а конкретно маленького кусочка, выделенного с барского стола больших учёных. Мы работаем, они едят. Спокойно! Про взаимоотношения больших и малых не будем, заводиться и злиться ни к чему. Три недели назад что-то произошло: безо всяких на то предпосылок — по крайней мере, они не отражены в предыдущем материале — вдруг бросила вести отчёт! Со мной такого просто так, с бухты-барахты, произойти в принципе не могло. На седьмой день после перерыва следовала безумная запись: «Я успела! Прости и прощай!» Произведена две недели назад, если верить датам на компе. Чисто в моём стиле. Да, моём. Красиво и изысканно излит вопль души, о чём конкретно — непонятно, но веет болью. Такой болью, что на всякий случай я запись ту стёрла. Ибо личное. И всё, больше в отчёте ничего нет. Пусто. Итак, имеем в наличии факт: моё нечувствующее тело, оклемавшееся в боксе для телепортированных, и сознание, помнящее события лишь до момента считывания мозга, случившегося полгода назад. Что это значит? Согласилась на телепортацию, пошла-таки на эксперимент? Или меня пошли? Вынудили? Опыты по телепортации животных проходили успешно. Сначала крысы, потом собаки. Благодаря неслабой работе рядовых сотрудников (намекаю на себя в том числе) институт вышел на первые позиции в научной гонке. Мы сумели переместить живой объект на метр, потом в соседний отсек с бетонными перегородками. Отличные результаты, премии сыпались одна за другой. Но… Существовало маленькое «но»: перемещённые особи становились какими-то… странными. Будто с ума сошли. Именно. Падали и лежали, лапами дрыгали. Спустя какое-то время поднимались — и начинался концерт: кто бегал как заведённый по кругу, а некоторые бросались на человека. Потому-то меня, наверное, после телепортации и заперли в боксе, вдруг в буйство впаду, покрушу имущество, сильная же, не рохля какая. А я, по всему, не пришла в себя, валялась недвижно — и тогда мне в мозг закачали память. Иначе почему ничего не помню после момента считывания мозга — полгода будто не жила? Телепортированных у нас забирали биологи. Меня передёрнуло — не хватало оказаться в их безжалостных лапах! Вовремя сбежала! Что не совсем дела благополучны — поняли мы с Лёхой ещё по первым экспериментам, когда подопытных забирали не сразу. Потом начальство очухалось, навело секретность на всё и вся. Ты работал — а результатов не видел, плоды труда изымались. Что там конкретно происходило с «плодами» — оставалось лишь гадать. Биологи молчали, будто воды в рот набрали, даже на неформальных встречах в курилке. Лёшка жаловался: его друг — и тот словечка не вымолвил. Теперь понятно, почему работы засекретили: у испытуемых ломалась нервная система. Неприятно. На весь свет раструбили — подошли, мол, вплотную к освоению нового метода перемещения человека — и вдруг такая подлянка. Кому нужен транспорт, хоть самый распрекрасный, если он калечит пассажира! Погоди, Наталья. Мозг передаёт мышцам приказ на движение именно по нервным волокнам. Если нервная система, по твоему утверждению, терпит крах, то каким образом ты сама двигаешься? Вон, захотела махнуть ножкой — и махнула… Ого, цельный шпагат вышел, а ведь я отнюдь не гибкая… И где тут крах? Наоборот, ещё лучше двигаться стала! Что-то я запуталась… так работают нервы или нет? А-а, дошло — работают, но в одну сторону! Процесс становится однонаправленным, исчезает обратная связь. Не чувствую ничего, потому что назад оно не отдаётся. Если вообразить боль от удара — ой, тогда и больно. А не воображать? Не воображать сложно, ежели знаешь, что должно быть больно. Вообразишь обратную связь — срабатывает, не вообразишь… Запуталась. Отложим, не до умствований. Вывод? Наиболее вероятный вывод прост. Меня успешно (или неуспешно) телепортировали, а потом закачали в мозг сохранённую полгода назад копию. Да, именно так. Но я не могла так просто согласиться на эксперимент: насмотрелась на подопытных. А главное, у меня Танька. Господи, что с ней? Что с Танькой? Неужели… Я метнулась к двери, споткнулась и растянулась на полу раздевалки. Поднесла к носу пораненную руку и чуть сознание не потеряла от испуга. До обмирания. Крови не было! Мясо разодрано, а кровь не течёт. Охренеть. Я что — зомби? Не только нервная, но и все остальные системы гикнулись? Ха! Отложу эту мысль на потом, а то свихнусь. К Таньке! Танечке моей ненаглядной, крошке розовощёкой, пупсику сладкому… Бежала в садик изо всех сил. И получала прямо-таки животное наслаждение от процесса: выходило очень быстро. И совсем не уставала! И не задыхалась! Вообще могла не дышать… но нельзя. Потому что нельзя! Начнёшь думать, что мёртвая, мёртвой и станешь. А я живая. Живая! У меня сердце из груди выскакивало от страха: вдруг что ужасно непоправимое с дочерью случилось, и я в отчаянии пошла на убийственный эксперимент… Возможный сценарий? Вполне. Именно так я бы и поступила — жить без ребёнка смысла нет. Одна она у меня. Мужик предал, к другой ушёл. Родители тоже предали — взяли и погибли в авиакатастрофе. И мне больно вспоминать. А зомбям не больно, им всё равно, их ничто не колышет. Я не зомби! Что такое телепортация, в сущности? Это когда из точки А отображаем атом в точку Б. Образуется точно такой же атом. Такой же — да не такой. Новый. Хотя и абсолютно идентичный. Пропало в одном месте, родилось в другом. Набор перешёл в набор. А душа? У меня же перешла! Ой ли, Наталья? Тебе ж в мозг закачали старую копию! Получается, что телепортация — эффективный метод превращения человека в зомби?! Да ещё с возможностью закачать любые мозги?! Ба-а, да это ж Клондайк, кое-кто с руками-ногами оторвёт изобретение! Прилипла к ограде, где гуляли детки из круглосуточной группы. Полина, Данила, Егор — все на месте. А Таньки нет. Проползла ужом сквозь крапивные заросли. — Егорка! — окликнула белобрысого пацанёнка, сосредоточенно сопевшего в сторонке над самолётиком. Игрушки он развинчивал на составляющие — хобби такое нестандартное, недаром отец его — теоретик, академик, выдающаяся личность, перед которым я робела до онемения, — умный слишком. — Тётя Наташа! Во дела! — удивился мальчик. — Таня тебя так ждала! Так плакала! Чего ж ты не пришла! — Тс-с! Нельзя, чтоб меня видели, я из больницы тайно ушла. Где, говоришь, Таня? — Ты с психушки сбежала? Папа сказал, ты сумасшедшая и тебе место в психушке. — Ну да, оттуда! — согласилась покорно, лишь бы скорее перейти к главному. Кстати, тоже версия. — Про Таню скажи, не мучь больную тётю. — Её папа забрал, давно уже! — соизволил расколоться малыш. — А ты иди обратно. Из больницы убегать нельзя! — Какой такой папа? — удивилась. — Егор, с кем ты там? А ну, отойди от ограды, быстро! — хлестанул по ушам окрик воспитательницы. Задним ходом я вильнула назад в заросли. Гадёныш украл моего ребёнка! Но зачем? Зачем ему Танька? Может, его новая богатая пассия бесплодна? И они решили удочерить? Подкупили шефа, уговорили его создать из Натальи Петровой идола — первого на Земле телепортёра. Типа космонавта Юрия Гагарина. А заодно избавились от настоящей матери. Потом ещё и наживутся на моём имени и славе, какие-никакие, а родственники… Я гнала себя в направлении коттеджного посёлка, где, по слухам, обитал мой бывший, и взвинчивала мозг всяческими догадками. Но в целом отпустило — ребёнок жив. И это главное. А с остальным разберёмся. За свою кровиночку порву любого, не задумываясь. Силищи во мне теперь немерено, с охраной справлюсь. Пуль не боюсь, ножей тем более. Ха! Придумали — отнять дитя у матери. Держитесь, гады! Бывший смотрел на меня во все глаза, будто на мертвеца ожившего. Хотел — и не мог произнести ни слова. Лишь рот открывал, как выкинутая на берег рыбина. Большая, загорелая и накачанная. Холёный, паразит. — Где спрятал Таньку, спрашиваю в последний раз! — я бешено выпучила глазищи, раскрыла пасть, обнажив клыки. А что, хороший ход подсказал Егорка — косить под сумасшедшую. Тесак прижала остриём к его голому животу. Капля крови скатилась вниз. А у меня ничего никуда никогда уже не скатится… — И-у! — икнул козёл. — Ах, так! — рассвирепела я уже по-настоящему. — Погоди! — услышала вдруг сзади. Плавно повернула голову, сохраняя на месте орудие давления. Передо мной стояла его новая жена. Красивая, не мне чета. Даже в таком расхлябанном спросонья виде не потеряла стать. Лицо белое. Губы трясутся. Волосы растрёпаны. Но главное — главное! — пузатая! Боже ж ты мой, беременная! Стройная версия сыпалась в прах. Я обессиленно опустила руки. А ведь ни к чему им моя Танька, свою скоро родят. — Где — мой — ребёнок? — отчеканила. Заранее зная ответ. — У нас её нет, Наташа! — прожурчала Жанна-д-Арк и загородила расплывшимся животом мужа, оттеснив его тушу себе за спину. — Правда, нет! Давай, проведу тебя по дому, любую дверь открою. Откроет она… любую… Губы у меня задрожали, в носу защипало. Из глаз покатились слезинки. Вот это да! Слезы! Разве зомби плачут, скажите мне — плачут? — Где она? — повторила я с безнадёжностью попугая. — Не знаем мы, не знаем! — ожил вдруг бывший. Осмелел, вишь, когда я ослабла. — Ну и хрен с вами. Резюмировала и растворилась в ночи. Столько усилий — и всё зря. Погоди, как Егорка сказал, дословно? «Её папа забрал!» Почему я решила, что «папа» — мой бывший? Да он ни разу в саду не был, мальчишка его знать не знает! Получается — что? Вот именно, дурашка. И я галопом ринулась напрямую через горы обратно, к институту. К дому, где проживали академики. На полпути тормознула. Рассвело, день входил в свои права, обнажая тёмные углы и потайные тропы, того и гляди засекут. А мне надо отдохнуть. Да, отдохнуть — я человек, а не зомби, и должна вздремнуть. Даже если собственно телу всё равно — мозг не может работать сутками. Мозг у меня точно живой! Присмотрела пустой дачный домик на окраине, вошла. Двери гостеприимно не заперты, на столе стопарик с водкой и записка: «Уважаемые воры, угощайтесь! А ценного у нас ничего нет!» Я хихикнула. Ну да, нет… Аптечку нашла быстро. Полила рану перекисью и залепила пластырем. Потому что положено так. На консистенцию внутри старалась не смотреть. А ведь зря я к академику намылилась. Если б Таня была у него дома, Егорка так бы и сказал. Не врут дети, не умеют. Нет у них Тани. Что делать-то? Решу после, на свежую голову. Проспала я до полудня. Идти пора, хозяева скоро нагрянут. Подошла к зеркалу, вгляделась. Черты лица обострились, цвет потускнел, приобрёл отвратительный землисто-серый оттенок. Прислушалась. Сердце стучит? Не стучало. А если заставить? Представила себе гладкие мешочки и как они начинают — медленно! — работать. Вроде что-то зашуршало в груди. Могу завести моторчик, могу. Только что он гнать по венам будет, идиотка, у тебя же кровь свернулась. В носу засвербило, захотелось плакать. Не будет крови — не будет и внешнего вида. Совсем скоро. Где Танька? И тут меня осенило: надо к Лёхе! Лёха всё знает, он мой друг и соратник, работаем рядом рука об руку. Простите, хозяева, прихвачу вашу аптечку и ещё кое-что. Потом верну сторицей. Если оно будет, это «потом». Понимала ли я, что могу попасть в ловушку? Понимала. Если где и организовывать засаду, не считая собственного жилища, то именно у Лёхи. Потому подготовилась. Шла аккуратно, как тень. На третий этаж проникла, взобравшись по трубе с противоположной стороны коридора. Коридорная система общежития оказалась весьма на руку. Ничего подозрительного не заметила, как ни вглядывалась. Дверь в его комнату была открыта. Она всегда открыта, парень считал, что воровать у него нечего. В абсолютной тишине привидением я скользнула внутрь. И увидела Лёху. Он сидел на стуле в центре комнаты, одетый в белую рубаху с длинными рукавами, точь-в-точь как в психушках. Руки крест-накрест крепко привязаны к телу, рот залеплен пластырем. Я остолбенела. Он поднял голову, будто почуяв меня, а ведь ни звука, ни шороха не произвела, воняю уже, что ли? И отчаянно мотнул в сторону окна. Поняла, не дура. Стрелой метнулась к окну. Возникшие ниоткуда фигуры в чёрном не успели меня коснуться, опередила я их. В прыжке разбила телом стекло и рухнула вниз. Наверное, я сломала ногу — бежать быстро не получилось. Но больно не было. В поднявшемся вдруг гвалте и всполохах света ужом юркнула в кусты и залегла в яму, заранее предусмотрительно вырытую, всё-таки я умная женщина. Накрылась плёнкой и дёрнула рычаг, обрушив на себя землю. А чего, дышать мне теперь не обязательно. Пусть ищут. От собак тоже обезопасилась: перед тем, как идти на дело, рассыпала вокруг на десятки метров толчёный перец из пакетиков. Выползла из укрытия-могилы лишь через сутки. Вгляделась — нет дыры в окне. Заделали. И подмели. Тишь да благодать. На карачках тихонько уползла подальше. Всё-таки надо идти к академику, отцу Егорки. Он увёл Таньку. Это ниточка, других нет. Знать я его не знала — так, шапочное знакомство, сталкивались в садике по утрам, господин любил лично сопроводить сына до группы. Преследователи и помыслить не должны, что очередной моей целью станет какой-то посторонний академик. Я теперь ночной кошмар. Меня ищут полиция и всяческие службы, облечённые правом убивать, чуть не военное положение объявили по округу. Еле пробралась к элитному дому — просочилась там, где живые не пройдут. Ещё сутки наблюдала, закопавшись в землю: ошибиться с квартирой — недопустимая роскошь в моём положении. Звонкий голосок Егорки чётко указал местоположение. — Ну, здравствуй, Наталья! — сказал академик, когда я возникла перед ним в его собственном кабинете. Будто и не испугался вовсе, железные нервы у мужика. Я ведь теперь… э-э, как бы помягче… страшненько выгляжу. — Ждал тебя. Ага, ждал, как же, верю на голубом глазу. — А чего ж тогда охраны нет? — Специально убрал, чтоб не мешала. Боялся тебя спугнуть! — чуть не шёпотом произнёс, да этак проникновенно. — Поговорить надо! — Ну, говорите. Слушаю! — процедила лениво, поигрывая тесаком. И рассказал он мне историю, связную и логичную. Будто несколько недель назад случилось несчастье: наши с Лёшкой головы попали под облучение. Каким образом? Отключилось электричество во всём корпусе, мы дёрнулись взглянуть на объект — а оно возьми и включись. Головушки наши переместить — не переместились, ибо в задании вектора сдвига стоял нуль. Но, видимо, как-то обновились. Повредились умом, одним словом, сразу и оба. И нас увезли в больницу. Откуда я сбежала через пару дней. Пять дней меня ловили всем составом и поймали, куда ж я денусь. Поскольку я была совсем плоха, ничего не соображала, решились на эксперимент: телепортировать на нуль ещё раз, но уже всю целиком, а не только голову. И в обновлённый экземпляр вложили прежний мозг, неповреждённый, считав информацию с сохранённой полгода назад копии. У Алексея копии не было, потому шанс выпал только для меня. Надеялись таким образом возродить к жизни. — Возродить? Вы это называете возродить? — язвительно прохрипела я, срывая пластырь и обнажая рану, полученную во время столкновения с оконным стеклом. — Да, возродить! — невозмутимо подтвердил он, мазнув острым взглядом по обнажённому мясу. — Мозг же у тебя в порядке! — Допустим, мозг в порядке. А тело? — С телом проще. Наладить работу систем — реально. Двигательная ведь работает! Ага, работает, ещё как работает. И зрение будь здоров. Ещё слёзы… но об этом ему знать не обязательно. Я прилепила пластырь обратно. — С кровью просто — пустим временно заменитель. Потом наладим дыхание, — продолжал он ласково и убедительно. — Ты станешь полноценным нормальным человеком, гарантирую! Пойдём со мной, Наташа, хватит уже бегать. А то поздно будет. — Где Таня? — спросила в упор о главном. Пока лапшой мозг не завешал. Он дёрнулся. Дёрнулся! И в сердце у меня бухнуло. Что с моим ребёнком!? — В надёжном месте. — Где именно? — Пойдём — покажу. Издевается. Определённо, издевается. — Скажите, где она? — устало попросила я, сменив жёсткий тон на мягкий. — К тебе её приведут, когда сдашься. Ясно. Это называется «шантаж ребёнком». Ну, погоди, ты первый начал. — Егорка! — прокричала, подойдя к двери и приоткрыв её. — Иди сюда, папа зовёт! Академик изменился в лице, самодовольство как ветром сдуло. — Ты не посмеешь! — просипел. Голос пропал, ага. — Ещё как посмею! — ухмыльнулась. — Говори, собака, где Таня? Ну, он и сказал, что не знает, где моя дочь. И никто не знает. Он действительно забрал её из садика и определил в «Тёплый дом» — приют для попавших в сложную жизненную ситуацию детей. А через пару дней она оттуда исчезла. Я печёнкой почувствовала — не врёт. Потому что за дверью стоял и стучал Егор, единственный поздний долгожданный и желанный ребёнок в семье. Папаша аж вспотел и посинел от страха. Я не монстр. Покинула их по-английски. Раскинув руки, лежала в лесу и думала. А что, если всё так и есть, как академик рассказал? На правду похоже… И про сумасшедшую с психушкой верно, Егорка тоже упоминал. Но тут вспомнила отчаянный взгляд Лёхи. Не был он сумасшедшим, хоть режь меня. Больные собачьи глаза замученного человека ясно кричали: «Беги!» Нет, что-то здесь не то… Проверить надо. Но как? Что нового я узнала в результате визита? Два дня меня держали в психушке — раз. И пять дней за мной бегали — два. И тут я аж подскочила. Два плюс пять равно семи! А ведь именно на седьмой день и выпадала та запись из компьютера: «Я успела! Прости и прощай!» Ведь это я себе писала! Я! Себе! Зная, что вот-вот схватят и уничтожат! Что я могла «успеть»? Да Таньку спрятать! В старой ли, в обновлённой, но главная мысль в обеих моих головушках всё равно одна-единственная — про дочь. Ура-а-а!!! Это я спрятала Таньку! Пустилась в пляс. Господи, пусть будет именно так! Отсюда, кстати, автоматом следует, что врёт академик про несчастный случай. Не сходили мы с ума. Лёха в плену. А меня ищут совсем не для того, чтобы помочь. Что-то мы с напарником отчебучили выдающееся, и нам мстят… Или собирались отчебучить, и нас изолировали… И даже подозреваю, в какой-такой области — в Клондайке! Решились-таки, небось, донести до общества кое-какую информацию, вопреки генеральной линии… Пора навестить шефа. Дурында, там наверняка ловушка! Второй раз уйти не дадут, отловят. Оставь шефа в покое! Мозгуй лучше, куда Таньку дела! Ни одного безопасного места вот так, с кондачка, придумать не могу, ничего не подходит! Ну не знаю! Не знаю! Куда могла «успеть» спрятать? И я вновь углубилась в думы, вертя в мозгу так и этак слова последней записи. «Прощай» — ясно, прощалась. Покоя не давало «прости». За что прощения просила? Она (я бывшая) сделала всё возможное и невозможное, не сомневаюсь даже. Это мне у неё прощения просить надо. А сантименты разводить — не в нашем стиле. Не заметила, как уснула. Да, спать мне необходимо, хотя бы изредка. Потому что я человек, а не зомби. «Прости» я раскусила во сне. Родителей увидела: они укоризненно качали головами. Вот именно. Укоризненно. Просить прощения я могла только из-за них. Потревожила, небось, их прах. Это ж просто как дважды два — надо идти на могилу и искать знак. Сразу и потащилась, благо недалеко и до рассвета долго. К тому же наверняка меня там ждали — придётся соображать, как обойти засаду, и лучше это делать ночью. По счастью, кладбище — не квартира в городе, где со мной легко справиться. Кладбище — моя теперь вотчина, на которой я смогу играть на равных. Быстро бегать уже не получалось — колено-таки гикнулось при падении с третьего этажа. Наложила стальные брусочки вокруг, чтобы дальше не разрушалось, обвязала крепко. Нога теперь не сгибалась. Этакая хромая зо… Нет-нет, не зомби! Баба Яга. Ха! Машинку засекла сразу. Неприступно-закрытую. Сидят, поди, перед экранами, в ушах наушники, ждут, когда приборы сработают. Правильно делают: не у могилы же в траве лежать — холодно и сыро. А приборчики я найду, с приборчиками не один пуд соли съела, работа у меня такая. Видеть в темноте стала как днём, даже лучше, хоть какой-то плюс от нового состояния. Ползла и всматривалась. Группа детекторов плотно перекрывала зону. И это всё? Я чуть не рассмеялась. Бросила на плиту змею — прости, отец. Змей и прочих гадов я теперь не боюсь, да. Тварь извивалась, того и гляди уползёт. Странно — ноль эффекта. Почему тишина? И тут как включились прожектора, подвешенные высоко на деревьях, как завыла сирена… Вдобавок сверху упала металлическая колючая сетка, накрыв большую площадь. Меня краем задело, едва успела выдернуть ногу, сдирая кожу, и отступить. Народу набежало, ох… Змею чуть не под микроскопом рассматривали. Матюги стояли — аж воздух загустел, топор вешать можно. …Когда всё успокоилось, я беспрепятственно проникла к родителям. Сетку заново устанавливать не стали, отложили на утро, а мне того и надо. С лучиками, снующими туда-сюда, худо-бедно справилась. Знак и вправду был. Меленько, ручкой, на отцовом постаменте в самом низу сзади выведено «ZNP1298785». Наш с Петровичем опознавательный шифр, использовали в ключевых моментах общения, когда я кандидатскую ваяла. Никто, кроме нас двоих, не знал. Вот это да! Получается, шеф на моей стороне! Настроение не просто повысилось — до небес подскочило. Не всё так плохо, значит. Он помог и вывез Таню в безопасное место! В эйфории лежала и дёргала сердцем и лёгкими, а желудок сам булькал в кадрили. А руками-ногами — ни-ни: датчики! Хорошо, сообразила стереть послание, а то ведь могла на радостях и забыть. Первую букву оставила — знак Петровичу, что прочла и осознала. Пусть ждёт и готовится. Ну вот, дело сделано. Цифры расшифровала, подставив в особую формулу. Получила координаты. Спёрла географический атлас, без него никак. И дрожащим пальцем вперилась в точку, где пребывает роза души моей — ненаглядная Танька. Погрустнела: далеко больно. Сотни и сотни километров суши и воды. Подозреваю, что и Петрович там. Или не там? Не удивлюсь, если он Лёшкину маму вывез, он такой — способный, но ленивый, с детьми сам сидеть не будет. Добираться придётся своими силами, людской транспорт недоступен. Хотя… а если закрыться одеждой? Подумать надо. Борода, усы, развевающиеся белые волосы, просторная хламида и посох в руке — чем не вариант? И побреду я аки странник. И поплыву по морям аки рыбина. Заманчивая перспектива, да. Хватит рассуждать, действовать надо. А как же Лёха? И Лёху вытащим. Найду Петровича — и обмозгуем, как. Я иду. Плыву. Двигаюсь к цели, одним словом. Сама с собой разговариваю. Люблю потрындеть о себе, любимой. — Наблюдатель и охранник из меня — изумительные. — Угум-с, да, что есть — то есть. Особенно пугать у тебя выходит изумительно. Но дочери своей ты никогда не покажешься. — Не покажусь, да. И плевать. Главное, чтобы у неё всё было хорошо. — Угум-с, согласна. — Тане за меня не будет стыдно. Я уникум, первый на земле телепортёр. И плевать, что человечеству останусь неизвестна, а первым назовут другого, более удачливого. Зато могу не дышать, не есть. Переплыть океан. Жить в океане. Или в земле. — Угум-с, можешь… пока не истлеет тело. — Обычный труп давно бы истлел. А у меня процесс медленный. — Угум-с, зато верный. — Это как сказать… Мозг без подпитки кислородом умирает. А мой — живёт. Почему? Да потому, что у меня особый мозг — телепортированный. Компьютеру, например, нужен кислород? Нет. Вот и моему не нужен. И буду я жить до-олго. — Угум-с, логично. Кстати, откуда ты берёшь энергию? — Хороший вопрос. Давай вместе ответ искать. Вот так и болтаю, дорога длинная. И я дойду. Доплыву. Обязательно. И буду рядом с моим солнышком, охранять негласно. Всегда. И пусть кто когда хоть пальцем… Поднимусь из-под земли и удавлю. Поняли?!Наталья ДухинаПетрова Наталья (Духина Наталья Германовна) закончила физический факультет ЛГУ и работает ведущим инженером теоретического отдела на оборонном предприятии, имеет в активе семь патентов и более двух десятков статей. На литературном поприще новичок: публикации в журнале «Химия и жизнь», сборнике «Аэлита-9».
