Андрей Федоров
БЕЗ ИМЕНИ
Не спрашивай у судьбы, почему на этом гробу нет имени – она может ответить
С востока шел пылевой шторм. Крыша дребезжала, песок шлифовал ударопрочные стекла. Ветер, хоть и стремился, не мог войти и кричал обидные слова сквозь дрянную шумоизоляцию. Спалось ужасно. Я мерз, но идти включать котел было лень. Жидкое одеяло не грело, но спасало от обжигающего холода, который уж точно пощекочет мне ребра, стоит вылезти из кровати. Вот и ворочался с боку на бок, не в силах заснуть.
А потом все изменилось. Ранним утром — еще и солнце не взошло — начался акт творения.
Меня било и рвало, затем я плавал на волнах страсти и блаженства. Все это приятно пахло керосином, я растворялся в нем, потому что всем известно: керосин — хороший растворитель. Сознание блуждало по лабиринтам чьей-то, возможно, даже моей, души.
Настало утро, и оказалось, что я сделал даже не один, а целых два гроба. Значит, в ближайшие сутки умрет не один, а два человека. Вот напасть!
Прежде чем узнать имена бедолаг, я выпил травяного настоя. Это практически ритуал: видишь сделанный в припадке гроб — выпей настоя. И только успокоившись, принимайся за выяснения. Я поднял крышку первого гроба и под крышкой нашел имя — Мэр Даль. Что ж, старый друг, видать, зажился ты на этом свете.
Так уж вышло, что мне досталась полезная мутация: я предсказываю смерти людей, изготавливая им гробы. Именные. Происходит это так: я сплю, со мной случается припадок, душа отправляется вверх по реке керосинового блаженства, а наутро оказывается, что я сделал гроб. И подписал его маркером. Само собой, надпись я стираю, чтобы родные усопшего не подумали лишнего. Например, что я знал об этой смерти заранее, но предупредить забыл, хотя часто так и есть: не хочется огласки. Как показывает практика, предсказателям живется так себе: их рубят топором, они умирают от подагры или слепнут к чертям. Лучше уж я буду молча делать две вещи — гробы и лицо кирпичом. Дар у меня наследственный, а предсказание сбывается в течение суток. И, раз я сделал гробик своему другу Мэру, значит, он точно откинет копыта еще до завтрашнего рассвета. Если, конечно, я не помешаю.
Так, ладно, что там со вторым?
Второй оказался безымянным.
— Этого не может быть, — уверенно заявил я, но гроб не ответил.
Он стоял и буквально бросал вызов своей чистотой. Я обшарил его, прошерстил каждый сантиметр, но надписи не нашел.
Ха! Может, все дело в маркере? Он хоть и реликвия семейная, но мог же войлочный кончик засохнуть? Мог ведь я оставить его случайно открытым? Сдернув колпачок, я лихо мазнул по руке и с негодованием уставился на жирную черную полосу.
Ага.
Не в кончике дело.
Ритуал был нарушен: я приложился к травяному настою еще пару раз.
Итак, я сделал безымянный гроб. Что из этого следует? Что кто-то не дождется от меня шанса на спасение и умрет сегодня-завтра? Не велика трагедия, на самом деле. Пару раз в месяц я делаю гробы бедолагам, которые работают в руднике, так что их смерть не предотвратить. Гробовщик быстро мирится со смертью незнакомцев.
Другое дело — Мэр. За него точно стоит побороться.
Когда спасаешь жизни, это не проходит незамеченным. Меня не носят на руках толпы поклонников, просто провидение, понимая, что тебе не все равно, старается в меру сил помогать. Вот и сейчас, не успел я толком подумать, как именно мне спасать Мэра, в дверь постучали.
Как был — полуголой пожилой обезьяной — я пошел открывать. В наши дни минута промедления может стать решающей для того, кто снаружи. После хим-ядерной переделки мир стал чертовски неуютным. За дверью переминался в ожидании пыхтящий гигант с красными эполетами и золотистым шлемом. Как ни увижу скафандр штурмовика-конфедерациста, так в дрожь и бросает. Щиток слегка приоткрылся, явив мне старчески-прозрачные водянистые глаза.
— Тебе письмо, — прогудел Джером, наш почтальон. Ходят легенды, что настоящий голос Джерома ласков и мягок, но звук из скафандра просачивается через древние речевые модули. А голым нашего почтальона не видали уже лет десять, а то и двадцать. Мир таков, что единожды оказавшись в безопасности, пусть относительной, стремишься там и остаться. Джером стремится изо всех сил. Думаю, он даже дома не снимает скафандр. Только отдавая почту, слегка приоткрывает щиток, чтобы мы поняли: это он, а не какой-нибудь заезжий конфедерацци.
— Спасибо.
Джером кивнул, захлопнул щиток и ушел, не предложив расписаться в квитанции, за что я был чертовски благодарен. Письмо оказалось от Мэра. Он приглашал сыграть в покер вечерком. Говорил ведь, само провидение помогает!
***
Легкий прочный комбез, пусть слегка запятнанный, позволит добраться живым в гости к другу и украсит любую вечеринку. В качестве презента я прихватил последнюю бутылку импортного вина. А завершающим штрихом к образу денди решил сделать близнецов Сэма и Фишера. Только полный идиот спасает жизни в одиночку. Чем больше народу — тем больше шансов, поэтому первым делом я двинул к ним.
Не знаю, чем там молодежь в наши дни занимается по вечерам, но близнецы в подвале стреляли по мишеням. Едва я вошел, они тут же без вопросов собрались. Хорошие ребята. Их после прошлой зачистки оставил отряд конфедерацистов. Наш городок пострадал меньше соседнего, в котором убили вообще всех. У нас в живых осталось десятеро. Уже потом, когда прибыли переселенцы и шахтеры, отстроили заново город. А тогда, сразу после зачистки — дымящиеся руины, воронки, стеклянные лужи напалма… И десять человек. Им конфедерацци и всучили двух пятилеток. Нет, я не жалуюсь, ребята мне жизнь спасли, просто такое детство не могло на них не повлиять. Они преданы городу и готовы умереть за его благополучие. Вот такой веселой компанией мы и явились.
— Ты зачем притащил детей? — проскрипел Мэр. — Совсем крыша на старости поехала?
Это наш любимый Мэр Даль. Кстати, Мэр — это и имя, и должность. Его мать назвала так сыночка из экономии. Тогда у нас за регистрацию новых членов общины приходилось платить, причем побуквенно за каждое имя. Что-нибудь модное и звучное вроде «Брюс» или «Кэмпбелл» могли позволить себе только толстосумы или конфедерацисты. Мой-то папаша справил мне имя хорошее, а вот Мэру не свезло. Впрочем, когда город отстраивали заново, люди подумали: какого черта у нас два мэра — мэр и Мэр? Что за путаница, пусть будет один! К моему удивлению, повеса Даль оказался неплохим городским главой. Первым же, кстати, делом он упразднил плату за регистрацию.
— Этим детям четвертый десяточек, — буркнул я. — Впусти нас уже!
И он пустил, конечно, но осудил.
Как выяснилось, мы пришли последними. За круглым карточным столом уже сидели священник Кожаное Весло, Перекати Поле — наша местная журналистка — и… Анжела. Да-да, именно она. Выглядит, будто ей по-прежнему двадцать, а не кхе-кхе-десят; бледность — даже не аристократическая, а истинно королевская; тонкие, подлые, но красивой формы губы; глаза, вызывающие дрожь даже спустя много лет. Вот и теперь вызвали. Увидев ее, я застыл от неожиданности. Хотя, чего удивляться, солнце ведь село, а она — свободная женщина и может ходить, куда хочет.
Энжи ничего не сказала мне, даже не кивнула. Отец Весло учтиво поздоровался, зато сволочная журналистка не пожалела слов:
— А вот и наша престарелая звезда! Как дела, как здоровье?
И тут же в сторону Мэра:
— Ты почему не сказал, что его позовешь? Я бы блокнотов побольше взяла.
И опять мне.
— Ну, что расскажет наш Дон Жуан? Сколько женских сердец планируешь разбить?
— За свое не переживай, — заявил я и уселся рядом с ней. — Бабушек обхожу стороной.
Перекати скривилась, но промолчала, зато Весло неодобрительно покачал головой.
— Угомонитесь, — сказал Мэр. — Все и так прекрасно все знают. Не первый год знакомы.
Не первый — это уж точно.
— Давайте уже играть.
Ох уж этот ее голос с легкой хрипотцой! Бр-р-р! По коже побежали мурашки.
— Давайте, — обрадовался Весло, и мы дали.
Старинная люстра — только у одного Мэра была такая — отбрасывала на стены изящный параноидальный узор. Свечи, которых в комнате было в достатке, плясали под дудку сквозняка. Цигареты дымили, нервы плавились.
Святому отцу, как обычно, не доставало выдержки. Он легко пасовал даже на удачных комбинациях. Перекати играла хорошо, но слишком опрометчиво. Мэр предпочитал выжидать — самая опасная тактика. Сэм ставил наобум, а вот Фишер играл сосредоточенно. Трудно было угадать, что происходит в его голове. В какой-то момент остались только мы с Анжелой. Она повысила, я уравнял. У меня была вшивая пара королев, я блефовал, и она знала, что я блефую. Обстановка накалилась, и первым не выдержал Мэр:
— Пора выпить.
Он встал, шагнул к серванту. Это и спасло меня от полного разгрома.
Раздалось дребезжащее мяуканье, пыль на шкафу взметнулась, а потом из нее соткался мимикот. Тварь, мимикрирующая под что угодно и что угодно жрущая. Мявкнув еще раз, она кинулась на Мэра.
Вот он — момент истины!
Я не успел, рефлексы уж не те. Вроде тело и рванулось вперед — помочь, спасти — да ум одернул. Мол, неча скрипучими костями соваться, только все испортишь. Зато успел Фишер. Взвыл ионный револьвер, и мимикот обратился в пыль. И ошметки. И кровь, конечно, тоже.
Глаза Энжи странно полыхнули и погасли, будто кто-то внутри зрачков развел и тут же затушил мощный костер. Никогда такого за ней не замечал.
В тишине прозвучал мой голос:
— Ну, Мэр, все еще недоволен, что я привел детей?
— Иди ты, — отозвался Мэр, и краска вернулась на его лицо. — Вот иди ты!
Я, кряхтя, поднялся, отряхнулся.
— Да и правда, пойду. Домой пора.
— Это всего лишь мимикот, — дрожащим голосом сказала Перекати. — В штаны наложил?
— Ага, — согласился я. — На мне ж комбез, просто так не вытряхнешь.
Перекати только выругалась, а Весло перекрестился.
— Староват я для такого, — сказал я. — Не провожайте.
Сэм вопросительно посмотрел на меня, но я мотнул головой. Пусть лучше здесь остаются, а то вдруг мимикот тут не один.
Но в холле меня догнала Анжела. Я, не оборачиваясь, узнал ее шаги.
— По-прежнему играешь в героя? — спросила она.
Когда я говорил, что ни одна живая душа не знает о моем увлечении, то не имел в виду Анжелу. По разным причинам. Хотел было ответить резко, но понял, что в ее голосе нет насмешки. Медленно повернулся.
— Здравствуй, Энжи.
— Не знаю, — сказала она, — почему даже спустя столько лет твой дурацкий крестовый поход меня до сих пор…
— Возбуждает? — спросил я, заранее готовясь к скандалу, но охнул — Анжела кинулась и прижалась ко мне.
— Не хочешь переехать? — шепнула она.
В который раз.
— Хочу, — выдохнул я.
— Подожди здесь, — сказала она и отступила. Забежала обратно в комнату, шумно чмокнула каждого в щеку, и мы покинули этот дом. Держась за руки, дошли до заветного перекрестка и поспешили каждый к себе. Она — приводить свое гнездышко в порядок, а я опрометью похромал домой за чемоданом.
***
Мама, бывало, говорила: если что потерял, ищи под диваном или за шкафом. Увидев Энжи, я потерял покой, но ни под диваном, ни за шкафом его не нашел. Еще до того, как она стала бледнее смерти, до того, как превратилась в изящное чудовище, я влюбился как мальчишка, хотя именно мальчишкой я и был. В тот же день я признался ей в любви, и она ответила: «Что, и ты тоже?» Сначала я оскорбился, подумав, что до меня успели признаться все остальные наши парни, но она имела в виду другое. Да, с выражением мыслей у нее беда, как у любой женщины. Мы стали парой, и жили долго и счастливо, целых три месяца. Я делал гробы и спасал людей от смерти, а она мне помогала. А потом в город пришла армия конфедерацци и сожгла его к чертям. Оказалось, среди жителей тишайше буйствовала механо-оспа, и из пятисот человек двести пятьдесят были автоматонами. И никто не догадывался, пока не явились конфедерацци со своими псами-ищейками. Не так страшна механо-оспа, как искореняющая ее армия. Из этой заварухи мы все вышли несколько другими. С тех пор наши отношения напоминают синусоиду. Я переезжаю к Анжеле, потом мы ссоримся, и она меня выгоняет. Но я всегда жду следующего раза, поэтому держу чемодан наготове.
Ставни дома Энжи были плотно забиты, кое-где даже заварены. Ни капли солнца в дом, что логично, если ты кровосос со стажем в десятилетия.
Мутантом ее сделали конфедерацци. Один солдатик не устоял перед ее красотой и помимо поруганной чести оставил еще и кровососный вирус. С тех пор Анжела без человеческой крови не прожила и дня. Стала врачом, лечила всех без разбору, а кровь ей давали в благодарность. Как-то приехали крепко сбитые молодцы, стащили с телеги несколько ржавых канистр и сказали, что отныне сами будут возить ей кровь. Но и лечить она будет только их клиентов. Старик Жупел разошелся, принялся лупить молодцов клюкой, но ионная картечь его заткнула. Да так успешно, что потом пришлось чуть не веником в гроб сметать. Ну, а Энжи зарычала и утащила молодцев в дом. Крови ей хватило на неделю, а то и на две.
Я позвонил в дверь, она тотчас распахнулась, насколько вообще применимо к этим шлюзовым дверям понятие «тотчас».
— Заходи, — хрипло сказала Энжи и втащила меня внутрь — в запах мандаринов. Не знаю, почему, но ее дом пах именно так. Одежды на ней было не так уж и много, и я посчитал это хорошим знаком. Она выглядела обычно: бледность, ночная рубашка, заляпанная кровью, и золоченые часы на шее — ее личная ценность. Как-то раз она пошла в душ, забыв их на столике, а я не удержался и рассмотрел. Оказалось, что часовая стрелка отломана, соскоблены все цифры и деления. Я так удивился, что даже забыл сделать вид, что ничего не трогал. За это она меня тогда и выставила за дверь.
В другой раз, гораздо позже, я пришел к ней переезжать с вином. Да, достал вино, а это чертовски трудно. Но месяц был урожайный — много людей умерло от взрыва в руднике, я заработал незаживающую мозоль на руке, но всех обеспечил гробами. Не бесплатно, конечно. В итоге денег хватило на ящик хорошей выпивки. В общем, я пришел к ней с вином, мы его уговорили, и она рассказала, что часы — это специальная такая вещь, чтобы не поддаваться внушению. Анжела где-то услышала, что настоящая душевная боль длится всего 15 секунд — все остальное иллюзия. Обижалась Энжи часто. При разговорах со мной она всегда косилась одним взглядом на часы.
Мы не виделись довольно давно, поэтому и кончилось все быстро. Десять минут стонов, копошений, вздохов, потом еще пять — попыток вымотаться из проклятых простыней. А дальше — тишина, заполненная бешеным стуком сердец и рассматриванием потолка. Который стоило бы побелить, кстати. Если не выгонит, завтра займусь обязательно.
В такие моменты у нас принято курить. Даже пепельница специальная имеется. Я подарил Анжеле эту вазу черт знает когда. Отец нашел ее на кладбище, копая место под новую могилу. Это была настоящая древность с какими-то нарисованными голыми человечками. Лак помутнел, но все еще поблескивал. Может быть, когда-то в нее ставили цветы. Но с цветами теперь у нас напряженка, а с цигаретами — порядок.
— Наверняка, со стороны это выглядело мерзко, — довольным голосом прошелестела Энжи. Ее почему-то всегда забавляли такие вещи.
— Ну, — сказал я, — не всем же трахаться очаровательно.
— Не всем, — соглашается Анжела, и мы снова молчим.
Тишина, потолок, цигаретный дым и ваза со смешными голыми человечками. Потом Анжела встала и пошла в душ, а я уснул. Чтоб не дать ей возможности закатить скандал и выгнать меня в холодный, ветреный мир.
***
Шумоизоляция дома Энжи была гораздо лучше, чем в моем. Я спал мертвецким сном, и ночь прошла отлично — мы не скандалили. Утро тоже задалось: когда я встал, она уже уснула. Вот — идеальная совместная жизнь. Главное, не давать повода или времени на ссору, и все будет отлично. Я быстренько собрался и вышел. Сегодня воскресная служба в церкви, такое пропускать нельзя.
Дома у меня уже были близнецы. Жилище в городе никто не запирает — вдруг кому понадобится переждать ненастье?
— Да ты переехал что ли? — сказал Сэм, и близнецы принялись ржать.
Мои отношения с Энжи — что-то вроде местного анекдота. Старая кошелка Перекати Поле посвящает нам целую страницу в своей газетенке.
— Да ты никак шутить научился? — говорю я, всплеснув руками. — Может, в циркачи подашься, Сэм?
— Я не Сэм, — брешет Сэм.
Фишер кивает, брехло молчаливое.
Таки да, этих близнецов друг от друга хрен отличишь. Только один говорливый, а другой — молчун. И никто в городе не знает, кто из них кто, кроме меня. Если пролежал в гробу несколько дней, то уж точно запомнишь лицо и имя человека, откопавшего тебя. Эффект утенка, не иначе.
Желания перекидываться шуточками не было, поэтому я просто махнул рукой.
— Стареешь, — заключил Сэм.
— Я уже давно постарел, сопляк.
— А Энжи в курсе?
— Сам у нее спроси. Лучше скажи, как вчера посидели?
Посидели они отлично. Мэр был настолько ошарашен случившимся, что играл из рук вон. Священник снова пасовал при каждом удобном, а журналистка была чертовски плоха в блефе. В итоге мои парни остались в выигрыше. Мы отпраздновали их победу глотком настойки и отправились на службу. Не стоит опаздывать на единственное в городе развлечение. Надо только в рабочей тетради, которую до меня вел еще отец, сделать приятную пометку: «такое-то число такого-то года. Гроб Мэру. Не пригодился.»
Мы пришли вовремя, но у церкви вытянулась длинная очередь. Она гудела, разговаривала, перемывала косточки — все как обычно на воскресной службе. У двери стоял Мэр и с любезной улыбкой протягивал каждому входящему в церковь пожелтевшую от времени книгу и ручку. То, что я вижу живого Мэра, меня обрадовало, все-таки я переживал. А вот книжка в его руках — не очень.
— Прошу, — улыбнулся он, наконец, и мне.
— Что это? — спросил я осторожно.
— Книга посещений служб, — ответил он.
— Такая есть?
— Старая традиция. Несправедливо забытая.
— И?
— Распишись.
Я поперхнулся и мрачно взглянул на Мэра. Вот ведь дурацкая шуточка для человека, которому ты вчера спас жизнь! Мэр был одним из тех, кто знал о моем досадном недуге. В глазах потемнело, заломило в висках. К горлу подкатила тошнота, и я обрадовался, что не завтракал.
— Не могу, — выдавил я из себя.
— Подпиши, — велел Мэр. — Ты можешь.
— Нет!
Мэр посмотрел на меня очень внимательно. Голос его был спокоен и сух.
— Значит, ты отказываешься выполнить законное требование официального главы города?
— Мэр, да что с тобой?
Близнецы позади меня зашушукались.
— Повторяю вопрос: значит, ты отказываешься выполнить…
— Да, да! Отказываюсь! Да что с тобой вообще?!
Глаза Мэра сузились, хотя лицо по-прежнему оставалось каменным.
— Тогда умри.
Это прозвучало так неожиданно, что я даже не успел среагировать. А мой старый друг уже дернул из кобуры импульсный револьвер. Разум завопил от страха, а тело продолжало, застыв, стоять. В следующий миг вокруг начался кромешный ад. Меня толкнули, я грохнулся на землю. Раздался короткий вой — выстрелил револьвер Мэра, на том месте, где я только что стоял, брызнула в стороны красноватая земля. А затем взвыли еще два ионника — почти синхронно — и, Мэр, всхлипнув, отлетел к стене.
Кто-то закричал пронзительно и тонко.
— Мэра убили!
Церковь разом будто вспучилась от воплей, внутри принялись вопить и спорить. В дверях возникла давка. Очередь за мной, потеряв стройность, рассыпалась. Сэм рухнул на колени и зажал глаза руками. Казалось, он и сам при смерти: первая кровь на руках.
— Сэм, глянь! — пробился сквозь гам голос Фишера, и столько было в нем ужаса, что все разом затихли. А потом заголосили с новой силой.
У них был повод.
Выстрелы парней угодили в Мэра дважды — один в грудь, другой в голову. Но из ран не лилась кровь. Оттуда будто сыпалась мелкая латунная стружка. Внутренние органы уже наполовину состояли из сложного набора маятников и шестеренок всех мастей. Предсказание было верным. Мэр умер часов двенадцать назад, и вовсе не от ионных разрядов. А от механо-оспы. Она вернулась.
***
Механо-оспа. Проклятие нашего и так не слишком дружелюбного мира. Человек превращается в механическую куклу — автоматон. Микроскопические механо-боты копируют повадки носителя и доводят их до абсолюта. Но им не под силу воссоздать сложность человеческой натуры. При жизни Мэр бывал чуть педантичен. Проклятые боты сделали из него абсолютного педанта. Вот откуда взялась эта «несправедливо забытая» книга. Автоматон, получившийся из моего отца, положил, следуя сценарию, меня в гроб и закопал. Долбаные жестянки способны на ужасные вещи. В прошлый раз наш город едва не стерла с лица земли механо-оспа вкупе с отрядом конфедерацци, которые повсюду ее искореняют.
Я смотрел на хромированные останки своего друга, а вокруг царила истерика. Служба была сорвана. На улицу выбежал отец Весло и постарался успокоить народ. Народ успокоился тем, что разбежался по домам. Все ясно понимали: если эпидемия вернулась в город, то скоро придут и конфедерацци.
Я сидел на земле и не мог пошевелиться. На моих глазах погиб старый товарищ, пытавшийся меня застрелить. Нет, я понимал, что сам Мэр уже был мертв, а целился в меня ходячий труп, нашпигованный шестернями. Но легче от этого не становилось.
Близнецы же восприняли происходящее спокойно, будто не они только что убили человека, который их вырастил. Ладно, одного из таких людей. И будто бы не Сэм стоял на коленях в ужасе.
Члены отказывались двигаться. Наверное, что-то похожее чувствует автоматон, если в его шестерни попал песок? А они вообще способны что-то чувствовать? Тот же Мэр даже глазом не моргнул, когда вытащил револьвер. Я зажмурился, и меня начало трясти.
— Але! Ты слышишь меня? Эй!
Ага, меня не трясет, это меня трясут. Я открыл глаза и увидел озабоченное лицо священника.
— Я в порядке, отец.
— Знаю, что ты в порядке, — сказал Весло. — Я о другом хотел спросить. Есть в чем похоронить Мэра?
Вопрос не праздный. Так уж случилось, что теперь хоронить умерших можно только в гробах. Иначе земля быстро переработает и превратит в какую-нибудь дрянь. Вроде механо-оспы. Такая уж она стала, матушка-земля.
— Так что? Гроб есть?
Я с усилием кивнул.
— Хорошо, — выпрямился Весло. — Возьмите мою тачку, и гоните гроб сюда. Похороним быстро, пока не началось.
— И еще, — добавил он. — Перекати видел?
Я подавил в себе желание оглядеться по сторонам. Понятное дело, что нет, раз Весло спрашивает. Припомнил очередь: толпа фермеров, шахтеров… А журналистки нет.
Мотнул головой.
— Я тоже не видел, — кивнул священник. — Зайди к ней, позови. Думаю, нам нужен новый мэр. А, значит, нужно созвать совет… или выборы устроить… Пресса должна присутствовать.
Тень усталости набежала на морщинистое лицо Весла.
— В общем, зайди к ней.
***
До моего дома мы шли втроем. Сэм — катил тачку, Фишер поддерживал меня. Братья часто помогали, поэтому знали, что делать. Оставив мои кости ныть дома, они забрали гроб и увезли его в церковь. Я же собрался с силами, взятыми большей частью из настойки, и отправился к журналистке. Как бы мы друг к другу ни относились, дело есть дело.
Дверь в ее дом почему-то была распахнута настежь. Порог замело песком, шлюз и прихожая покрылись мини-барханами. Перекати решила проветрить жилище?
На самом деле, я понимал, что ничего хорошего меня внутри не ждет. Двери всех домов в городе закрываются автоматически. С опаской я заглянул в прихожую и обомлел. У Перекати стоял замок на двери, старомодный магнитный засов. Он блокировал пневматику и позволял запирать дом. Вот так чудеса. Неужели журналистка кого-то боялась?
Пахло паленым.
С самыми дурными предчувствиями я зашел в гостиную, но там не оказалось ничего. То есть совсем ничего. Пол был весь в пыли и песке, обои пошли лоскутами, пластиковые вставки причудливо оплавились. Будто взорвалась плазменная граната. Но гранаты не крадут книги и не обыскивают дом. Книжные полки пустовали, ящики были вырваны из обугленного стола. То, что я принял за песок, оказалось толстым слоем пепла. Дом был пуст, похоже, все, что составляло жизнь журналистки, сгорело в этом странном пожаре.
— Поле? — позвал я. — Перекати?
Никто мне не ответил. Без всякой надежды я обошел соседей, но никто ничего не слышал. Ветер на улице смог бы скрыть даже звуки приближающейся армии.
И не зная, что делать, я просто ушел.
Домой вернулся поздно вечером. Мэра мы похоронили быстро. Большую часть времени обсуждали, что делать дальше. Избрать нового главу было жизненно необходимо, хотя бы для координации действий. Так уж вышло, что из городского совета остались только я да Весло. После долгих препирательств решили провести голосование. Не самый быстрый способ, зато самый безопасный. Почтальон Джером разнесет по домам бланки, а потом соберет их. Когда мы закончили готовить бланки, солнце уже и забыло, что вообще находилось на небе. Я устало хрустел суставами, и Весло смилостивился — отпустил меня домой, пообещав, что сам отдаст бланки Джерому. Я не стал предлагать помощь.
Дома сил хватило лишь на то, чтобы-таки включить котел. Энергия накопленного за долгое лето тепла рванулась по проводам, уютно зашумели нагреватели. Воздух быстро потеплел. Ну вот, настоящие тропики. Вот бы еще и шумоизоляцию, как у Анжелы… Да, по идее, надо было идти к ней, ведь я переехал, так? Но мне не хотелось очередного поединка умов, не хотелось ждать скандала и следить за ее взглядом — упадет на часы или нет? Мне хотелось просто отдохнуть и понадеяться, что Энжи меня поймет. Я упал на подушку, пообещав себе подумать обо всем этом завтра, и уснул.
Подумать, само собой, не вышло, потому что, проснувшись, я обнаружил перед кроватью свежий гроб.
«Весло Мэри Кожаное».
Поначалу я даже растерялся. Понятия не имел про второе имя Весла, но, черт побери, я совершенно не удивлен, что он его скрывал. Мэри Кожаное Весло звучит гораздо хуже, чем просто Кожаное Весло.
А потом пришел тихий ужас. Да, однажды человек стареет настолько, что понимает: бегать и кричать уже не солидно. Отыне он будет только цепенеть и разевать в ужасе полный стальных зубов рот. В другое время я бы пошел к братьям и попросил их об очередной услуге. Они привыкли. Но теперь… Если Весло заболел механо-оспой, мы ему не поможем. Более того, можем заболеть сами и… Так, стоп. Предыдущие разы, когда я шел спасать кого-то — это тоже был риск. Так ли отличался мимикот от механо-оспы? Отличался. Мимикот не способен убить весь город. А оспа — способна. Вопрос в масштабах. Непонятно откуда взявшаяся ответственность за целый город тяжким бременем свалилась мне на плечи. Хотелось сесть и больше не вставать.
В дело пошла травяная настойка. Какое-то время я безобразно пил из горла, и, когда меня чуть не стошнило, посмотрел на ситуацию немного помутневшим, но более спокойным взглядом.
Итак, Весло не сегодня-завтра умрет, и я, скорее всего, ничего не смогу с этим поделать. Хорошо. Точнее, ничего хорошего. Я должен к нему сходить и сказать правду. Так или иначе. Это мой долг.
И я пошел. Мы встретились, я все ему рассказал про гробы и его имя на крышке. Не утаил почти ничего. По мере рассказа лицо Весла темнело. Когда я закончил, он долго сидел молча. Сцепил руки на коленях и взглядом бурил пол.
— Что ж, — наконец сказал он. — Многое становится понятным.
Цвет лица его вернулся к норме.
— Ну, — сказал он. — Мне тоже есть, что тебе поведать.
Вообще, мы были с ним почти ровесниками. Лет на десять он меня опередил, но сейчас я чувствовал себя мальчишкой перед старцем. Может быть, религия и правда дает какую-то мудрость или рассудительность.
— Ты знаешь, как действует механо-оспа? — спросил Весло.
— Убивает. Превращает в автоматоны.
— Да. Но как именно?
— Понятия не имею.
— А я тебе расскажу. Я тогда исповедовал одного конфедерацци. Парень не жилец был — автоматон его крепко зацепил.
— И?
— Не перебивай. Я тут, если ты не заметил, святость исповеди нарушаю. Так вот. Как думаешь, почему мир до сих пор не превратился в одно большое такое царство автоматонов?
А может и превратился. Что там за этой пустыней — черт его знает. Я там не был.
От таких мыслей я поежился, Весло это заметил.
— Боишься? Правильно делаешь. Но шанс спастись есть.
Он встал, хлебнул из фляги и кинул мне.
— Взбодрись.
Я отказался. Во мне еще плескалась травяная бодрость.
— Так вот, — сказал он. — Механо-оспа действует не как обычная, например, оспа. Она не заражает всех подряд, иначе мы бы все уже были мертвы. Понимаешь? Обычно есть кто-то, кто заболел раньше всех, конфедерацци его называли заразителем. И уже от него заболевают все остальные. Только от него. Даже если я сейчас рассыплюсь на шестерни, а ты наешься их до отвала, далеко не факт, что заболеешь. Для этого нужен контакт с заразителем.
Надежда вспыхнула во мне сверхновой, но затем притухла на несколько миллионов порядков.
— Да, — сказал Весло. — Если я заразился, то умру. Вычислить, кто именно меня заразил, нельзя — вчера в церкви было полгорода. Но выход есть. Найдите заразителя, убейте и похороните его.
— А что же с теми, кто заразился?
— Они умрут, — тихо сказал Весло. — Но у всех остальных будет шанс.
Мы помолчали.
— А этот твой конфедерацци не упоминал, как найти заразителя? Как отличить его от других автоматонов?
Священник покачал головой, и лицо его снова омрачилось.
— Извини, друг, пожалуй, больше я ничем тебе помочь не смогу.
— Но Весло! Ты еще не умер!
Он поднялся.
— Иди. Спасибо, что заглянул. Верю, наша встреча была необходима нам обоим.
— Но…
— Иди! — рявкнул он.
Лоб священника в испарине, руки подрагивают. Ему страшно, очень страшно.
— Ступай, — уже спокойнее сказал Весло. — Мне еще нужно подготовиться ко встрече с Господом.
Я развернулся и пошел прочь.
— Захвати тачку, — сказал он мне в спину. — Привози вечером мой гроб.
— Хорошо, — шепотом ответил я. — Хорошо.
«Такое-то число такого-то года. Гроб Кожаному Веслу. Доставлен.»
***
Близнецы хоронили Весло без меня. Я не хотел знать, как он погиб, поэтому трусливо остался дома. Парни возражать не стали, хотя и переглянулись тревожно. Они ушли, а я не мог найти себе места. Если заразитель — кто-то из горожан, не ясно даже, кому доверять. Автоматон способен на обман, если изначальная личность была лжецом. Я ходил взад-вперед по дому и думал, думал, думал. Это были размышленья того рода, когда ничего путного не придумывается. Мысли, как ленивые конемедведи в загоне, бродили кругами, без цели и результата. Пройдя, наверное, по дому миль десять, я понял одно: нужно собрать всех, кому я доверяю. Таких оказалось очень немного.
Дождавшись близнецов, я первым делом направился в дом Мэра. В шесть рук мы быстро изъяли небольшой городской архив с именами горожан. Свою тетрадь я, конечно, тоже захватил. Не помешал бы еще и архив Перекати, но его, похоже, больше не существовало. И вот со всем этим богатством в руках я, Сэм и Фишер пошли к четвертому человеку, достойному доверия.
— Ты? — в ее голосе слышалась радость, и это было чертовски приятно.
— Привет, Энжи, — сказал я. — Не возражаешь, мы войдем?
— Мы?! — поразилась она, но все-таки отступила.
Все выглядело как обычно: неприбранная двуспальная кровать, древняя пепельница на окне, запах мандаринов и… холод. А и правда, зачем Энжи тепло?
— Так, — мрачно сказала она, глядя на нас, — говорите, что происходит.
Я попросил всех усесться — хоть на пол — а потом уже второй раз за день рассказал все. Про свой дар, про безымянный гроб, про механо-оспу и про заразителя. Для Энжи история об именных гробах новостью не была, но близнецов я рассчитывал ошарашить. Много лет помогали мне спасать жизни, и теперь вот она — разгадка! Но они отреагировали странно. Вообще никак. Заметив мой недоуменный взгляд, Фишер сказал:
— Мы знали.
А Сэм добавил:
— Давно знали. Да полгорода знает, чо уж там.
Меня это сразило. Я-то думал, что хорошо охраняю свой секрет, а оно вот как вышло. Хотел даже разозлиться, но меня перебила Анжела.
— И что теперь? — спросила она.
Хороший вопрос. Такой простой и сложный.
— Найти и убить заразителя.
— И как его искать?
Тут все посмотрели на меня. А я что? Мне и самому, блин, интересно.
— Пороемся в архиве, — предложил я. — Поищем что-нибудь странное.
Не могу сказать, что эта идея встретила горячую поддержку. Но других вариантов не было.
Джордж Первый. Родился, умер. Джордж Первый младший. Родился, умер. Джордж Первый Третий. Родился, умер.
Читал я, читала Анжела, читали, шевеля губами, братья.
— Знаете, — вдруг сказала Анжела, с отвращением отбрасывая очередной альбом. — Мне кажется, ключ к разгадке — тот безымянный гроб.
— Чо это? — спросил Сэм.
— Самая первая жертва механо-оспы — Мэр. Но ведь кто-то должен был заразить его, так?
— Угу, — согласился Сэм, а Фишер кивнул.
— Но и сам заразитель, выходит, стал автоматоном? Значит, хозяин безымянного гроба и есть наш парень.
— Сечешь! — восхитился Сэм.
Анжела надменно вскинула подбородок, а я в который раз восхитился ей. Моя женщина — чудо.
— Значит, — сказал я, — все дело в том, чей это гроб?
И все снова посмотрели на меня.
— Я не знаю, — сказал я. — Я его только сделал.
Снова повисла тишина. Фишер сосредоточенно листал списки жителей, совершенно не представляя, видимо, что именно искать.
— Не ну, — подал голос Сэм. — А это. Вы гробы-то куда деваете?
— Закапывает, Сэм, — сказал Энжи. Она еще не привыкла к тому, как общается парень.
— Да не, — отмахнулся он. — Понятно. Я о другом. Ну вот, спасли вы кого-нить, да? А гроб потом куда деваете?
— Никуда, — пожал я плечами. — В подвале лежит, ждет своего часа.
— Во-от!
— Ты к чему ведешь? — разозлился я.
— Ну как, вот вы это. Спасли, да? Гроб в подвале. А дальше?
— Дальше? — я задумался. — Ничего. Человек умирает, я отдаю родным гроб, они хоронят.
— То исть… Коль у человека гроб уже есть, то вы того. Не предскажете ему смерть, ага?
— Нет, не предскажу. Помрет в свое время как миленький.
Энжи нахмурилась, Фишер внимательно глядел на брата, а Сэм морщил лоб, пытаясь выразить такую важную мысль.
— Ну вот, — заключил он. — А если у человека уже есть именной гроб? На руках. Мог ить ему достаться этот. Безымянный, а?
— Откуда у него именной гроб?
Сэм запнулся и развел руками. Мысль кончилась. Но тут оживилась Энжи:
— Отец твой сделал, например.
Хотелось фыркнуть, но я задумался.
А и правда. Я понятия не имел, как сочетался мой дар с даром отца. Может ли быть два именных гроба на одного человека? Я всегда думал, что имя на гробе — это такая метка от провидения. Может ли оно пометить человека дважды?
— Это должен быть кто-то из счастливой дюжины, так? — сказала Энжи. — Кто пережил ту эпидемию и чистку.
Я кивнул. Кто остался тогда? Включая близнецов, в городе и правда осталось всего двенадцать человек: Энжи, Мэр, Весло, Перекати, Сэм, Фишер… остальные уже умерли от старости и болезней. Это если не считать меня. Я — тринадцатый.
Во рту мгновенно пересохло.
Автоматон? Проверить легко, зубы на месте, щека недалеко. Впился так, что чуть слезы не полились. Украдкой утерся — на пальце кровь. Вздох облегчения я подавил, видимо, недостаточно хорошо — Энжи уперла в меня пристальный взгляд. А может, просто учуяла кровь?
Значит, кто-то кроме меня.
И тут меня осенило.
Я быстро раскопал рабочую тетрадку, которую тоже захватил с собой. Ну-ка, ну-ка, где же ты?! Ага, вот. Был человек, которому отец подарил именной гроб. Еще живой человек. По крайней мере, официально живой.
— Джером! — сказал Фишер и два раза кивнул.
Да. Именно так. «Такое-то число такого-то года,» — написано витиеватым почерком отца. — «Гроб Джерому Пятифунту. Не пригодилось. Доставлено.»
— А что, — задумался Сэм. — Он мог. Он же это. Почтальон.
— Может ходить по домам и заражать, — кивнула Энжи.
— Ходить с листовками, которые ему дал Весло, — добавил я. — Ходить прямо сейчас!
Сэм и Фишер подскочили как ужаленные, они были готовы бежать спасать город.
— Парни, — сказал я. — Дуйте домой, берите ружья. А мне нужно еще кое-что приготовить. Встречаемся у моего дома.
Братья умчались. А, чуть позже, ухромал и я. Ветер был холодный, как ад. Но меня грели слова Энжи перед тем, как я покинул ее дом.
— Ты аккуратнее там, хорошо?
И я, конечно, не мог не пообещать быть аккуратнее, что бы это ни значило.
***
Городок у нас небольшой. И все равно поймать почтальона трудно, если из-за пыли не видишь дальше десяти ярдов. Поплутав часок в лабиринте красных фонарей — из-за долбаной красной пыли у нас все фонари красные — мы, наконец, увидели массивную фигуру Джерома. Шагал он споро, понадобилось немало усилий, чтобы догнать эту машину для разноса писем.
Я заступил гиганту дорогу. Близнецы стали чуть позади него. Начищенные карабины в их руках тускло поблескивали.
— Привет, Джером, — сказал я.
— Здравствуй.
— Мне сегодня почты нет?
— Если есть, ты об этом узнаешь.
Лицевой щиток на месте. Подозрительно, но не показатель.
— Можешь посмотреть? Должно прийти важное письмо.
— Ради этого ты меня искал?
Он знает, что мы его искали! Даже сквозь защитные стекла я видел, как близнецы нахмурились.
— Не только. Так что с письмом?
Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Затем Джером вздохнул и принялся копаться в сумке.
— Нет никакого письма. Ты доволен?
— Почти, — сказал я и вытащил из кармана конверт. — Вот письмо, возьмешь?
Гигант не ответил, протянул руку и взглянул на адрес и имя, написанные Энжи.
— Это шутка такая?
— Нет, не шутка. Это письмо мне. Теперь оно у тебя есть. Отдашь?
Рука гиганта дрогнула. Ну? Давай, Джером, давай!
В тот момент я и сам не знал, чего хочу больше: чтобы Джером оказался автоматоном или же нет.
— Хорошо, — прогудел гигант. — Я отдам тебе письмо. А ты распишешься в квитанции?
В голосе Джерома, даже пропущенном через модуль, слышалась издевка. Он знал, что подобное предложение меня не обрадует. Тошнота подошла к горлу, но я ее поборол. Большой уже мальчик. Старенький даже. Пора переставать блевать от такой ерунды.
— Ты ведь знаешь, что нет, — спокойно ответил я.
— Знаю, — довольно сообщил Джером. — Око за око. Ты издеваешься, я издеваюсь.
Да, наверное, именно так и должен был бы ответить настоящий Джером. Не знаю. Никогда толком с ним не общался.
— Короче, — прогудел гигант. — Забирай своих ребят и иди домой. Не мешай работать.
И он просто прошел мимо меня. Близнецы таращились ему в спину. Нет доказательств, что Джером — заразитель, нет доказательств и обратного.
Но так не должно быть! Мы же обязаны спасти всех! Братья нерешительно переглянулись, а затем оба с надеждой повернулись ко мне. Что ж, мальчики, я вас не подведу. Два длинных шага, и я выхватил карабин из рук Сэма. Гигант мигом очутился на мушке. Не задавая вопросов, Фишер тоже вскинул ружье и прицелился.
— Джером! — крикнул я.
Гигант остановился и медленно повернулся к нам.
— Что вы делаете?
— Спасаем город, — ответил я.
— От меня? — удивился Джером. — Не знал, что почтальоны так опасны.
— Только если не болеют механо-оспой, — сказал Фишер.
— Думаете, я болен? Что за глупости…
— Это не глупости, — возразил я. — Мэр мертв. Отец Весло тоже. Ты вполне можешь быть заразителем.
Если смерть Весла и взволновала Джеорма, виду он не подал.
— Извини, — добавил я, поудобнее перехватывая карабин, — но у нас нет выбора.
— Что от меня требуется? — спросил гигант.
— Ничего, — сказал я. — Сэм? Подойди и забери у него сумку.
Сэм тут же двинулся к почтальону.
— Парни, — рыкнул гигант, — вы сбрендили окончательно? Я ведь разношу бланки. Мы должны выбрать мэра.
— Пойми, Джером, — сказал я миролюбиво, — если ты заразитель, это была бы идеальная возможность распространить механо-оспу.
— А если нет?
— Если нет, мы извинимся и даже поможем тебе. Но завтра.
Сэм бесстрашно подошел к гиганту и протянул руку.
— Сумку, мистер Джером.
Гигант посмотрел на него, затем повернулся ко мне.
— Слушай, — сказал он. — Ты ведь знаешь, что мою броню из ваших пукалок не пробить?
— Нет, — сказал я. — Не знаю. Не на таком расстоянии.
— Пробьет, мистер, — заверил Сэм. — Мы их переделали чуток.
— Переделали, значит, — устало прогудел Джером.
— Угу, — кивнул Сэм. — Так это. Сумку вашу, значица.
— Хорошо, — вздохнул Джером. — Если по-другому нельзя.
— Нельзя, — с облегчением ответил я и подмигнул Фишеру.
А в следующий миг мимо меня пролетел Сэм. По воздуху за ним тянулся шлейф из красных брызг.
— Нет! — заорал Фишер, а я выстрелил.
Отдача больно ударила в плечо, целое облако красного пара взметнулось над улицей, и ветер тут же разорвал его в клочья. Но Джерома не было в оставшейся воронке. Зато в здании рядом зияла огромная дыра.
Я не успел подумать, что это значит, как стена рядом со мной взорвалась, и оттуда вылетел Джером. Мои ноги подкосились, и лишь это спасло от смерти — огромный кулак мелькнул в паре дюймов от моей макушки. Второй раз Джерому ударить не дали. Взвыл карабин Фишера, меня обдало горячим воздухом, а Джером отшатнулся. В скафандре появилась вмятина, не совместимая с жизнью. Не давая почтальону опомниться, я тоже выстрелил, и вмятина превратилась в дыру. Шипение и пар вырвались из недр скафандра. Оттуда же золоченым песком посыпались микро-шестерни.
Я все еще таращился на начинку скафандра, когда услышал сзади стон и голос Фишера:
— Ну же, держись! Ну?!
Сэм лежал на земле и стонал. Его комбез порвался в нескольких местах, и из этих дыр на красный песок струилась кровь. А в ней поблескивали мелкие шестерни. Сэм заразился. Шлем запотел, мне были видны только глаза. Очень хотелось отвернуться, но я не мог.
— Ты поправишься, Сэм, — соврал я.
— Я… не… Сэм, — простонал Сэм.
Мы отнесли его к Энжи. Пока она вместе с Фишером ухаживала за Сэмом, я поднял на ноги соседей, объяснил им, что требуется. Толпой мы отправились в дом Джерома, там нашли его именной гроб, действительно сделанный моим папашей, и похоронили вместе с костюмом.
Когда я вернулся, Сэм уже не стонал, только с тяжелым сипением дышал. Была надежда, что выживет, поэтому я отправился ночевать домой, чтобы не путаться под ногами.
Но ночью я впал в транс и сделал парню гроб. Позже узнал, что едва взошло солнце, как Сэм умер. Фишер увез тело брата, не сказав ни слова. Так или иначе, все кончилось, мы победили.
***
Энжи не спала. Она встретила меня в дверях с кружкой чего-то крепкого. Это что-то сразу стукнуло в голову, успокоило, согрело.
— Вот уж не знал, что у тебя алкоголь, — пробормотал я, укладываясь на кровать. — В последнее время я слишком часто пью.
— Времена такие, — грустно улыбнулась она.
— Да, — согласился я. — Даже еще хуже.
— Что будет теперь, — спросила она, когда я закончил. И это был тот вопрос, отвечать на который прямо сейчас мне не хотелось. Что теперь? Те, кого Джером уже успел заразить, умрут, я сделаю им гробы, мы с парнями… с парнем их похороним. Выберем нового главу, священника. Жизнь пойдет своим чередом. Если, конечно, не придут конфедерацисты.
— Энжи, давай не будем сейчас об этом, — простонал я. Достаточно того, что я обо всем этом подумал.
— Хорошо, — не стала спорить Энжи, взглянув мельком на часы. — Еще принести? — спросила она, взяв у меня из рук пустую кружку.
Я кивнул, сообразив, наконец, что под «Что теперь» она имела в виду не город, а именно нас с ней. И когда я отказался отвечать — обиделась. Впрочем, наверное, к лучшему. Говорить об этом я тоже не хотел.
— Энжи, ты извини, я просто немного устал, — сказал я. — Прости, если обидел. Давай позже поговорим о нас, хорошо?
Она не ответила. Просто вышла из комнаты с кружкой в руках. Но это хороший знак. Если бы обиделась серьезно — уже выгнала бы.
В ожидании алкоголя я достал цигарету и закурил. Так и лежал, пуская дым в потолок. Как после секса, только без секса. Пепел уколол руку, и я вспомнил о пепельнице: где там подаренная ваза? Привстал, взял с подоконника вазу и застыл.
Пепел продолжал колоть пальцы, и я просто стряхнул его на пол.
На вазе моим красивым почерком было выведено: «Перекати Робертсон Поле». У меня хороший маркер, может быть, даже вечный. Эту надпись пытались стереть, но не вышло.
Я заглянул внутрь и увидел, что ваза почти наполовину заполнена серым пеплом. Не черно-зеленым, что остается после цигарет. Серым. Мозг заработал, выталкивая наружу самую неприятную мысль, самую страшную. Когда боишься, что она окажется правдой, и понимаешь, что правдой она не может не быть.
В прошлую ночевку здесь у меня, видимо, был припадок. И я написал на вазе имя Перекати. То ли потому что инструментов под боком не было для нормального гроба, то ли потому что журналистке и так предстояло стать пеплом. Я вспомнил, как тогда у Мэра дома полыхнули глаза Энжи. Не могла же она?.. Или могла? Что я знаю о кровососах? Насколько они сильны?
И еще… Робертсон?! Перекати была стара. Старше всех нас. Я знал ее родителей, они не были богатыми. Откуда тогда такое дорогое имя? Перекати — конфедерацистка? Вообще-то, все логично. Я всегда думал, что они рыщут по пустыне, как стая бешеных псов, и ищут оспу. Но ведь иметь в городах своих агентов — это гораздо проще.
Теперь все понятно. Перекати не пропала, она здесь, в вазе. Энжи убила ее и сожгла все, что нашла. Наверное, Перекати что-то узнала. Она же журналистка в конце концов! Это ее работа — все узнавать.
Как будто мне было недостаточно тревожно, пришла новая мысль. Я понял, почему Энжи убила Перекати. Я вспомнил, как, уходя, Анжела поцеловала каждого, кто присутствовал на вечеринке. Через поцелуй наверняка можно заразить механо-оспой. А Джером принес ей приглашение от Мэра — так же как и мне. Безымянный гроб — ее, она ведь умерла много лет назад.
Трясущимися руками я поставил вазу на место.
В комнату вошла Анжела с кружкой. Она увидела меня около вазы, надпись на ней, и все поняла. Самодовольно улыбнулась. С ленивой грацией опустилась на кровать и похлопала ладошкой рядом с собой.
— Я все понял, — сообщил я.
— Да? — промурлыкала она. — Что именно?
— Это ты. Это все ты. Ты убила Перекати. Ты — заразитель, да? Ответь!
Лицо Анжелы будто превратилось в маску, потеряло всякую жизнь. Резким движением она выхватила из кармана часы и уставилась на молочно-белый циферблат.
Раз, два, три.
Секунды медленно текли в тревожной тишине. Завывающий ветер сейчас был бы кстати, жаль, что тут такая хорошая шумоизоляция.
Пятнадцать.
Анжела подняла взгляд на меня и ответила.
***
Я спешил домой. От Анжелы буквально выскочил — комбез застегивал уже на улице. Мне нужно было знать. Красный ветер в кои-то веки помогал — толкал в спину до самой двери.
Невыносимо долго открывается шлюз, я наконец врываюсь в дом, спускаюсь в подвал. Безымянный гроб стоит у стены. Крышка — рядом.
Ложусь в него, и понимаю: он только что перестал быть безымянным. Анжела права. Такое-то число, такой-то год. Достаю маркер. Меня тошнит, ломает и трясет, но я пишу на крышке. «Лазарь». В древней легенде Лазарь восставал из гроба, я же туда всех укладываю. Откат приходит, и я изо всех сил стараюсь не блевануть. Пятнадцать секунд — ровно столько длится психологическая боль. Все остальное — внушение. И это внушение мешало мне писать свое имя все эти годы, с тех пор, как меня достали из гроба. Все эти годы минус пятнадцать, мать их, секунд. Даже в трансе я так ненавидел свое имя, что не стал подписывать собственный гроб.
Не мудрено, конечно. Трех дней хватило, чтобы обрести эту ненависть. Надпись внутри крышки гроба, в котором меня похоронил отец. Точнее, его автоматон. Он зарыл меня, хотя я был только ранен, а не мертв. Конечно, я не видел в темноте эту надпись, но знал: она там есть. Очнуться в гробу под землей было страшно. Я ждал смерти, но меня спасли. Двое мальчишек, которых оставили в пустом городе конфедерацци. Мальчики хотели есть. Они разрыли самую свежую могилу. Мне повезло.
По идее, не больше одного гроба на человека, так? Почему же у меня — два? Ответ пришел сразу: умерев и ожив, я стал другим человеком. Неудивительно, что до уничтожения города мы с Энжи могли жить вместе, а после — нет. Воспоминания больше не мучили меня, и от этого стало больно. Я — мертв? Конечно, мертв. Когда там я сделал этот гроб? Третьего дня? Значит, как минимум, двое суток я — труп. Механо-оспа, так ее разтак! Автоматон. Заразитель! Всех близких мне людей заразил я сам. А журналистка…
— Да, Лазарь, — сказал мне чуть раньше Анжела, — я убила эту стерву. Она была агентом конфедерацци!
Значит, я угадал.
— К тому же, она могла узнать, что ты — заразитель. А нам этого не нужно, так, милый?
— Я не заразитель! Этого не может быть.
— Может, Лазарь. Я хорошо помню, как конфедерацци тебя застрелили, когда ты кинулся меня защищать. Отец закопал тебя не потому, что стал автоматоном, просто ты умер. А когда мальчики откопали твое тело, ты был практически здоров. Даже не безумен. Почти.
— Но я же проверил. У меня кровь идет!
— Заразителю не обязательно бронзоветь полностью.
— Стой, — замахал я руками, как утопающий. — Но почему я не заразил всех еще много лет назад? Почему только теперь?
— А ты и заразил, — поджала губы Энжи.
В тот момент до меня начал доходить весь ужас положения. Я вскочил и выбежал из дома Энжи, не в силах справится с эмоциями.
Тихий и незаметный заразитель с таким полезным даром. Я предсказываю человеку смерть, иду его спасать, может быть, спасаю. И заражаю. Вот как разнеслась оспа в первый раз! Да и во второй тоже. Я убил Мэра, Весло, Джерома и Сэма. И вообще полгорода! Половина города — автоматоны, и никто об этом не знает. О, боже. О, боже.
Я все еще лежал в гробу, когда дверь с шипением отворилась и впустила в дом Анжелу. Она спустилась в подвал. Положила холодную ладонь мне на лоб.
— Все еще не можешь поверить? — спросила ласково.
— Могу, — ответил я. — Верю.
— Вот и славно.
— А ты не боишься солнца, — заметил я невпопад. — Пришла днем.
— Я никогда его не боялась, Лазарь. Просто притворялась. Думала, ты заметил.
— Я заметил.
— Хорошо.
— Энжи, — прошептал я. — Выходит, ты знала, что я заразитель? С самого начала?
— Знала.
— И ты была уверена?
— Я кровосос, Лазарь. Я слышу токи крови каждого человека. В твоем — иногда звенели шестерни. Много лет.
— Но почему ты никому не сказала? Я же опасен!
— Я люблю тебя, дурачок. Ну, какое мне дело до этого города, скажи? В конце концов, они все умрут, пусть не от оспы, а от старости, а мы будем живы.
— Но…
— К тому же, — добавила она с нажимом, — Ты такой же, как раньше. Не похож на автоматон.
— Не похож?
— Нет.
Я прикрыл глаза, пытаясь отыскать в себе признаки того, что я теперь ходячий набор шестерен. Признаки не находились, но я знал: внутри меня без устали трудятся механо-боты. Меняет ли это что-либо?
Мы помолчали, от ее холодной руки волнами расходилось тепло.
— И что теперь? — спросил я.
— Ты, наконец, решил об этом поговорить? — улыбнулась Анжела.
— Кажется, пора.
— Я не знаю, — ответила она. — Решай сам.
Ну вот. Хотела поговорить, но все в итоге спихнула на меня. Хотя… Я большой мальчик. Старый даже. Пора решать самому. Заражать город я не хотел. Хватит и тех, кого я успел угробить. Оставалось только одно.
С кряхтением я принялся вылезать из уютного гроба.
— Решил?
— Да.
Мы уходили из города. Я — автоматон, мне теперь все нипочем. Энжи — кровосос, она еще крепче. Без нас город сможет выжить. Записку о том, что на самом деле произошло, я оставил на столе. Фишер прочтет и дальше будет действовать по обстоятельствам. Может, найдет всех зараженных, может, станет новым мэром или даже шерифом-мстителем. Может, покончит с собой, когда поймет, что стал автоматоном. А, может, догонит и убьет меня. Я не знаю. Увидим. А до тех пор — за неимением лучшего слова — живем.
