Александр Сержан
СЕРАЯ ГОНЧАЯ
Полный салон пьяных чирллидерш и водила-спецназовец – «Скорость» отдыхает
Он, конечно, виноват. Но он — не виноват. Не виноват Никитин в том, что кобель. С природой не поспоришь. Никитин и слабый пол испытывают друг к другу неразделенные чувства. Даже Клавка его, как с другой бабой застукает, то сперва по фейсу настучит, а через девять месяцев уже следующую девчонку рожает. Провал операции «поход налево», бросок через бедро об радиатор центрального отопления, чемодан перед закрытой дверью, неделя холостяцкого загула, цветы, слабое женское сердце, «Клавочка-Димочка», девять месяцев, дочь. Еще одна. Жена, три дочери, теща. Чем больше в доме женщин, тем сильнее толкает бес мозолистое ребро. Замкнутый круг.
Но я-то здесь причем? Каким боком меня касаются страсти-мордасти четы Никитиных? Почему из-за лилового уха и присыпанного крахмалом фингала должен накрываться тазом чужой выходной?
— Хорош, нечего сказать, — начальник закончил разглядывать хохлому Димкиной физиономии, покачал головой и сочувственно поинтересовался: — Чем это она тебя так? Трактором переехала?
— Лучше бы трактором! — ввернул я. — Уборки меньше!
Все в автопарке знали, что Димкина Клавка мастер спорта по самбо, и что перед каждым секосом, в результате которого на свет появляется новая Таня, Маша, Вера, Никитин выкидывает на свалку разбитую мебель.
— Да чего вы? — зашмыгал Димка разбитым носом. — Я в этот раз совсем ни при чем…
— Угу, — тут же согласился начальник, — и в прошлый раз был ни при чем. И в позапрошлый…
— И когда женился на Клавке, — напомнил я, — ты тоже был ни при чем!
Никитина я не жалел. Весь парк наблюдал за выражением Клавкиного лица, когда девица прилюдно повисла у Димки на шее. Сам-то я не видел, но ребята рассказывали. Это каким надо быть отморозком, чтобы изменять мастеру спорта по самбо у нее на глазах?
— Вот что я тебе скажу, Никитин! — с ударением на фамилию заключил начальник. — В рейс с нынешней рожей можешь пойти только одним путем!
— Каким, Виктор Семенович? — с надеждой посмотрел на него Димка поверх фингала.
— Через мой холодеющий труп! — взорвался Семеныч, грохнув кулаком по конторке. — Знал же, стервец, чем твои шуры-муры заканчиваются, так нет же — прямо перед женой лобызания устроил! И не ври мне! Сам видел!
— Да она сама…, — начал, было, Димка, но Семеныч махнул на него рукой.
— Да иди ты… Сама…
— Антонов, — усталым голосом обратился ко мне начальник. — Выручай, а? Ведь никто кроме вас двоих эту «Борзую» водить не умеет! А у нас заказ! Корпоративный выезд, чистый нал…
— Виктор Семенович, — подобрался я, услыхав волшебное слово, — ничего не получится! У меня театр завтра. Утренник. Дочери обещал!
— Ну, хочешь, я вам билеты в цирк организую? Вместо утренника…
— Да ты что, Семеныч? — испугался я. — Моя бывшая мне самому цирк устроит! На две недели ребенка лишит!
— А давай я ей позвоню, а? — не сдавался начальник.
— Не вопрос, звони! — подыграл я, вытаскивая мобильник. — Только помни, что Катьке мороженное и газировку нельзя. От первого у нее диатез, а от второго — газики могут образоваться. Мамаша тебе этого не простит.
— Что значит — не простит? — изумился Семеныч.
— То и значит, что раз я в рейс ухожу, то Катерину на утренник сам поведешь, — объяснил я и потянулся в боковой карман. — Я тебе сейчас контрамарочки выдам…Где-то они у меня тут были…
— Какая же ты сволочь, Антонов! — укорил меня Виктор Семенович. — Ведь знаешь, что по воскресеньям у нас с Колькой рыбалка!
— А ведь верно…, — вспомнила сволочь внутри меня, — у вас же самого есть сын…
И тут же весело решила проблему:
— Тогда все отменяется! В смысле — корпоратив, чистый нал и все такое! Я дочери утренник обещал, ты — сыну рыбалку.
— Никитин, а ты чего здесь отсвечиваешь? — неожиданно развернулся Семеныч к понурому Димке. — Пшел вон! Чтобы я тебя неделю в автопарке не видел!
— Да как же это, Семеныч? — плаксиво начал Димка. — Нет у меня денег неделю за свой счет болтаться!
— Черт с тобой! — сжалился начальник. — Пойдешь в ремзону гайки солидолом смазывать. Хоть какой прок с тебя выйдет. Запишем по среднему. Дуй давай!
— Спасибо, Виктор Семенович! — крикнул обрадованный Димка и выскочил за дверь кабинета.
Начальник отсутствующим взором посмотрел в окно и сделал мне предложение.
— Десять процентов.
***
Спустя пять минут, выторговав себе пятнадцать процентов чистого, хотя и левого, нала, я покинул кабинет. Забрал в конторе путевые листы и прочую волокиту и только собрался идти к гаражу, как наткнулся на Димку.
— Алексей, — загородил он мне дорогу, — Мне в этот рейс позарез нужно. Не хочу домой возвращаться…
— А чего тебе возвращаться, спи в ремонтной. Там и душ есть, и туалет. И даже топчан. Все удобства, живи — не хочу.
Я попытался пройти его напрямик, но Никитин словно прирос к асфальту.
— Не пущу! — завопил он, растопыривая руки. — Я этот заказ три месяца ждал! Понимаешь?
Чего это он так разволновался? Я выхватил из стопки заказ, пробежал глазами и, осознав ситуацию, треснул всей документацией по самому больному месту. В смысле — по Димкиной голове. Она у него точно больная.
— Да ты через три минуты коньки отбросишь с такими пассажирами! — заорал я, надвигаясь на него подобно карающей Немезиде. — От гидроудара. Который сразу после спермотоксикоза. А у тебя жена! Дети! Теща, наконец!
Листок заказа гласил: « …корпоративный выезд на турбазу «Долгое» представителей чирлидерского клуба «Новые амазонки». Представляете? Фингал с ушами еще не прижились, а губу уже раскатал!
— Чем у тебя так воняет? — осведомился я, дотащив Димку до цели и открыв дверь автобуса. По тону моего голоса Никитин понял, что все кончено и «Серая гончая» уйдет без него.
— Воняет? — прогудел он убитым голосом.- Не знаю. Может, конфетами? Представителей области на кондитерский комбинат возили.
— Чего не проветрил? — укорил я.
— Да проветривал. Наверное, кто-то подарки забыл.
Мы отправились бродить по салону, искать забытые «подарки». И вскоре нашли.
— Забирай! — милостиво уступил я, вытаскивая из-под сиденья 11В объемный пакет кило на шесть. — Клавке по одной будешь скармливать, глядишь, и простит через год-полтора!
— Сволочь ты, Антонов! — устало, безо всякой злобы попрощался со мной выдохшийся Никитин, беря пакет. — Чтобы ты себе левое колено расшиб!
— Жене мое нижайшее! — крикнул я, закрывая рычагом входную дверь. Та с хрустом перерубила Димкин ответ пополам, и в уши попало только «Да пошел ты на…»
***
Умели, умели раньше делать технику! Два яруса, серебристо-серые борта с летящим барбосом породы гончих, автобус Дженерал Моторс образца девятьсот пятьдесят седьмого года имел официальное название «Сценикрузер», что в переводе означает «Театрал — бродяга».
Понятное дело, что никто из шоферюг не желал кататься на «Театрале», чтобы не выслушивать вечное «Куда уехал цирк? Он был еще вчера!», а потому на вопрос — «Что за пепелац?» мы отвечали небрежно: «Серая гончая!», чем вызывали определенное к себе уважение.
Наш пепелац долгие годы трудился на американских капиталистов, прежде чем попасть в Германию, а там быть выкупленным охочим до автоэкзотики руководством и начать свою Российскую автокарьеру. Я вам так скажу: «Бродягу», откатавшего без малого семь миллионов километров по скоростным автострадам, нисколько не смутили ни наши дороги, ни дураки. Ему было совершенно наплевать на обе национальные особенности. Два дизеля, лишенная синхронизаторов коробка, неубиваемая пневмоподвеска и межсервисный интервал в пятьдесят тысяч километров — Катькины внуки своих детей катать будут!
Конечно, за все хорошее надо платить. Димка не зря возжелал разбить мое левое колено. Знаете, что такое коробка без синхронизации? Это двойной выжим педали сцепления при каждом переключении и танец с бубнами для исполнения заднего хода. Могучая пружина сцепления так накачивает ногу, что к концу рейса можно смело перешивать левую штанину на два размера больше. Вот поэтому и пятнадцать процентов!
Ворота открылись, я прокачал дьявольски тугую педаль и величаво тронулся в путь.
***
Парадную клуба «Новые амазонки», делившего помещение краеведческого музея еще с пятком заведений, видно издалека. Мимо кучки девчонок, чьи стройные ножки росли прямо из-под коротеньких юбок, проехал бы только слепой. Я эффектно осадил «Серую гончую» возле самой рыжей красавицы и повернул рычаг двери.
И даже успел изобразить коронную улыбку и воскликнуть — «Эх-прокачу!», прежде чем вход перегородила еще одна дверь. Вся из себя квадратная, метр девяносто по диагонали, и весом под центнер.
— Я те «прокачу»! — гаркнула дверь басом Жоры Полунина. — Хорош скалиться, документы показывай!
С Жоркой, охранником «Новых Амазонок», лучше не спорить. Это такой псих, что совершенно не понимает никаких шуток, а потому я молча протянул ему кипу бумаг.
— А где Димка? Я думал, сегодня его смена.
— Клавка застукала. С бабой. Опять.
— От дурак! Чего ему в семье не живется?
— Когда можно загружаться? — спросили сзади.
— Здравствуйте, Павел Васильевич! Вы уже пять минут назад могли загрузиться.
— Багажник откройте, пожалуйста, — попросил руководитель клуба. — Тот, который сзади.
— Как раз задний открыть не могу, — отрезал я, — У меня ключа нет, он у Никитина на шее висит. Вместо распятья.
— Послушайте, Алексей, ваши шутки совершенно неуместны. В прошлый раз, когда мы выезжали на пикник, мой баул был полностью забит пылью и…
— Не надо волноваться, вас здесь всего пятнадцать человек на сорок пять посадочных мест. Смело заносите вещи в салон!
— Алексей, видите ли, тут такое дело, — интимным полушепотом начал объяснять Павел Васильевич, — дорога не близкая и я опасаюсь, как бы девочки не начали злоупотреблять алкоголем…
— Во время поездки распитие спиртных напитков запрещено! — строго указал я на жестяную табличку с правилами пользования туалетной кабинкой. Ее привинтили туда еще в Германии, и крупно выведенное «Ахтунг» вполне могло запретить всякие дринки на борту.
В ответ Павел Васильевич страдальчески махнул рукой и крикнул забытым девчонкам:
— Заходим, барышни!
***
«Серая гончая» урча и мягко покачиваясь вылетела на пригородное шоссе. И раньше чем я добрался до четвертой передачи, за спиной началась грандиозная пьянка.
Виски мешалось с пивом и разбавлялось воплями пополам с эсэмэсками. «Вы где?» «Бухаем!» «И как?» «Ваще!». А-ха-ха-ха!
Рыжая девица, я украдкой подглядывал в салонное зеркало, так как очень неравнодушен к рыжей породе, бесстрашно присасывалась к пивной бутылке после каждой опрокинутой по назначению стопки. После пятого опрокидывания мне стало грустно, и я мысленно задернул зеркало траурной тканью. О, времена. О, нравы…
***
— Дышит? — спросил я Жору, который поднимал Рыжую, опрокинувшуюся на пол вместе с последней стопкой. Воистину, как говорил классик, на свете не известны только две вещи. Что будет после того, как мужчина выпьет в первый раз в жизни, и что будет после того, как женщина выпьет в последний…
Мы стояли на технической остановке, так как дам потянуло в соседний лесок припудрить носик. Всех. Сразу. А туалет на борту был только один. Уйти сумели все.
Не повезло только рыжей. Падала из верхнего салона уже в бессознательном состоянии. Бог миловал. Шею себе не свернула и то ладно.
— Знаете, Павел Васильевич, — решил я, — мне это все очень не нравится. Я ее в таком виде дальше не повезу. Хотите — стреляйте, хотите — жалуйтесь.
— Алексей, но что же делать? — отчаялся Павел Васильевич.
— Что делать, что делать…. Впереди мотель будет, там и оставим.
Руководитель клуба «Новые Амазонки» укоризненно покачал головой и согласился.
***
Когда над вами нависает квадратный шкаф с диагональю метр девяносто, трудно найти аргумент не давать ключ от номера для очень выпившей девушки. Мы с Жорой устроили Рыжую со всеми удобствами, то есть с пачкой аспирина, двумя литрами минералки и тазиком. С чувством выполненного долга вернулись в автобус, где я в ожидании Павла Васильевича, ушедшего на поиски своих подопечных, принялся убирать салон. Пивные бутылки, газетные клочки, раздавленные помидоры, семечки, чипсы. Я отпер туалет, и нашел там еще две пустые бутылки. Одна — со следами ярко-красной помады. Только у Рыжей была такая. Яркая, почти вызывающая. Украдкой обернулся на дверь, взял бутылку, принюхался. Странно. Ничем не пахнет. Даже пивом. Вымыла она ее, что ли? Наверное, чистюля по жизни. В сосиску пьяная, а посуду за собой вымыть — святое дело. В антиалкогольном варианте хорошая жена получилась бы. Ответственная.
***
Заколдованное это место. После него в салоне всегда наступает тихий час до самой базы. Сколько уже этих выездов было, кого только не возили, а расписание всегда одно и то же. Сначала дым коромыслом, а потом хоть из гаубицы под ухом пали — никого не добудишься.
Хорошо идем. Размашисто. Как ладный корабль по морю. Фары выхватывают прячущийся в вечернем тумане проселок, гудят могучие дизеля, пищит где-то надоедливая морзянка.
— Да выключи ты эту хрень наконец, — недовольно бурчит проснувшийся Жора. — Только засыпать начал…
— А это не у меня, — говорю. — Это у кого-то телефон сзади пищит. Сходи, проверь — кому не спится в ночь глухую…
Жора человек военный. Пусть и бывший. Дай такому конкретную цель, укажи направление, он и пойдет. И сделает все, как надо.
Грохот упавшего тела лишний раз подтвердил, что чем больше шкаф, тем громче он падает. Я щелкнул тумблером ночного освещения и бросил взгляд в салонное зеркало. Скупо подсвеченный синими лампочками Жора выглядел таким одиноким в узком проходе, что я сразу ударил по тормозам. Инстинктивно, конечно, а вовсе не потому, что решил его пожалеть и уронить сверху пару-тройку девочек для компании. Серая гончая» остановилась на обочине гравийного полупроселка, что партизанскими тропами вел к базе отдыха. Возле павшего Жоры мы с аптечкой оказались первыми и единственными. Немного нашатыря приподняли бравого майора, позволив обойтись без домкрата…. Как сейчас помню: в призрачно-синей подсветке мертвеет широкое лицо, глаза выражают ужас, дрожащая рука показывает в направлении пикающей коробочки.
Опутанная проводами, мигая красными огоньками, она была прикручена снизу к сиденью номер 11В. Вместе с тремя прямоугольными брусками неопределенного цвета.
— Развлекаетесь, мальчики? — сонно раздалось сверху. В проход склонилась девичья головка.
— А чем это у нас так пахнет? М-м-м… Марципанчиком! Не буду мешать, проказники, только дайте пройти в туалет, а то я сейчас описаюсь…
И вот тут меня накрыло по-настоящему. Страх мощной волной сокрушил диафрагму, до краев наполнив гортань сухой отвратительной рвотой.
Марципан. Запах пластита. Запах смерти. Я никогда не видел его прежде, но знал, что взрывчатка на желатиновой основе должна пахнуть марципаном.
«Си-4?»
«Сэмтэкс. Это чешский», — выхватывает память давно прочитанные строки. Да, память. Обычно полусонная, задавленная бытом, в такие моменты она оборачивается библиотекой прожитых лет. Литр адреналина, и четкость воспоминаний может поспорить с телевидением высокого разрешения. Катенька, мама, отец, друзья, бывшая, подруга, подружки… Яркий хоровод образов кружит голову, затягивая стонущее горло тугой петлей ужаса.
Хлесткий удар по щеке проясняет сознание. Это Жора. На широкой ладони маленькая таблетка.
— А ну! Быстро!
Крошечная доза химикатов затягивает страх обратно в пупок.
Сознание начинает крутиться в деятельном поиске выхода.
— Что за дрянь? — спрашиваю Жору.
— Тебе лучше не знать, — отвечает Полунин.
Передо мной бывший майор вооруженных сил. Рассудительный. Деятельный. Успевший, по-видимому, принять на широкую грудь целую горсть волшебных таблеток.
***
У каждого свой порог. Собственный предел возможностей. Десять килограммов пластита оказались для Жоры его персональным рубежом, после которого организм сказал — «Ша!». Полунин прикрывал отход своей группы. Последнее, что он помнил, были чудовищной силы взрыв и куски человечины, хлещущие по спине. В живых не осталось никого. Грузовик, который предполагалось использовать для эвакуации, был заминирован. Госпиталь. Долгое психиатрическое обследование. Комиссия. Пачка таблеток во внутреннем кармане. С трудом полученное место охранника клуба «Новые Амазонки». И личный дьявол, три года ждавший своего выхода.
***
— Откуда? Можешь себе представить? — спрашивает Жора, внимательно изучая адскую машинку под сиденьем 11В. Я не успел ничего ответить, как где-то над нами зазвонил телефон. К нему присоединился еще один. А через десять секунд салон буквально утонул в рингтонах самого разнообразного стиля. Никакая гаубица не способна так разбудить мертвецки спящую девушку, как музыка входящего вызова.
— Алло? Говорите, я вас слушаю! Кто это? Танька? Ты? Алло? Чего ты молчишь? Дура, блин! — неслось по всему автобусу.
— Что у вас случилось? — строго поинтересовался Павел Васильевич, нажимая кнопку отбоя.
— Ничего не случилось, Павел Васильевич, — изобразил Жора улыбку висельника. — Главное — без паники!
Павел Васильевич нагнулся полюбопытствовать, осознал увиденное, икнул и замер.
Телефоны заголосили вновь. На этот раз входящими сообщениями.
— Не поняла? — поперхнулась самая проворная из девушек. — Это что шутка?
— «Умри, сука», — прочитала она вполголоса.
— И у меня такое же, — воскликнули в глубине салона.
— «Умри, сука», «Умри, сука», «Умри..», — нарастала волна недоумения. — Что это? Что?
— Это… это… бомба, — выдал военную тайну Павел Васильевич, и тут же кинулся к выходу. Немая сцена длилась мгновенье. Визжащий девичий поток рванул к спасительной двери, но Жора принял его на себя.
С таким же грохотом прибой разбивается о гранитный валун мола. Волна нахлынула, отпрянула и упала.
— А ну, тихо! — Полунин заорал так страшно, что на время заткнул даже морзянку. Но та скоро оправилась и зачастила уже с ускорением.
Мы с Жорой синхронно обернулись и увидели Павла Васильевича. Он несся по освещенной фарами дороге, и трель нарастала по мере его удаления от автобуса. Я никогда прежде не попадал под локомотив, но усвоил все быстро и сразу. Легко, словно пушинку меня смахнуло в сторону, когда Жора внезапно взял старт. Падая лицом в чьи-то роскошные коленки, я услышал его зычный, затихающий вдали рев.
— Никому не покидать автобус! Взорвемся!
Размышлять времени не было. Я мигом вскочил на ноги, прыгнул к своему сиденью и в мгновение ока сорвал гончую с места. Чем быстрее мы приближались к Павлу Васильевичу, тем медленнее пищала морзянка. Меня опередил Жора. Вернее, чей-то баул, который он захватил с собой. Запущенная баллистой его могучей руки, тяжелая сумка пролетела шагов тридцать и, найдя затылок Павла Васильевича, отправила последнего в глубокий нокаут. В принципе сам руководитель был нам не нужен. Понятное дело, что пикающая коробочка не могла реагировать на отдельно взятое убегающее тело, если у этого тела не имелось при себе какого-нибудь специального датчика. Таковым оказался телефон. Появившись в салоне, он сразу снизил частоту морзянки до обычного метронома.
— Вопросы есть? — спросил Жора притихших девушек. Вопросов ни у кого не нашлось. Протрезвевший салон мгновенно усвоил, что покидать автобус с Айфоном Павла Васильевича на руках — смерти подобно. Эксперимента ради за дверь отправился я со своим телефоном,
и тут же был возвращен общей командой: «Назад!!!!». Орали все. Даже очнувшийся Павел Васильевич.
***
Жора подробно разъяснил план эвакуации. Оставляем мобильники на местах и быстро расходимся двумя группами. Первая идет обратно к шоссе, где перекрывает въезд на проселок и вызывает помощь, голосуя случайный транспорт, вторая перекрывает подъезд к автобусу со стороны базы. Никто и ничто не должно приближаться к заминированному пепелацу ближе чем на пятьсот метров.
— Так чего ждать, давайте сейчас позвоним и вызовем…, — нашлась одна недальновидная.
— Совсем рехнулась? — поинтересовался Жора. — Звонить рядом с взрывателем? Так, внимание, всем! Никому не звонить! Входящие сообщения и вызовы не принимать! И вообще, девушки, сдаем звонилки!
Никто из нас не спросил — «кто и зачем сделал «это». Уйти, бежать от готового взорваться в любой момент чудовища — было единственной мыслью. Одной на всех.
***
Я покидал автобус последним. Вздохнул, прощаясь с «Гончей», встал на ступеньку…. И тут за спиной зачастил метроном. Жора разбивал девчонок на партии в опасной близости от автобуса и если рванет…. Один или пятнадцать? Простая арифметика, не правда ли? Дизеля взревели сразу, едва я утопил кнопку запуска. «Только не подведи», — взмолился я, отпуская сцепление. Автобус не подвел, и Жоркин вопль быстро исчез в ночи. Едва стрелка спидометра дошла до тридцати миль в час, как бешеная трель за спиной успокоилась. Кино. Заминированный автобус, Сандра Баллок, крутящая баранку, минимальный порог скорости до взрыва — не вспомню сколько, и Киану Ривз, приказывающий «Ехай прямо». Все как в фильме «Скорость». За одним исключением. В России не бывает прямых проселков, где можно «Ехай прямо», и это грустно. Не выпрыгнуть. Остается держать скорость и петлять насколько хватит этого самого проселка.
***
— «И что это было?» — начало задавать вопросы сознание, успокоенное баранкой с рычагами-педалями.
В коллекционный автобус, стоящий в охраняемом гараже, пронесли несколько килограммов пластита вместе с хитрой музыкальной шкатулкой. Кому это потребовалось? Конкурентам? Так у нас единственное автохозяйство в области. До ближайшего автобусного парка шестьсот верст. Маньяку, возненавидившему чирлидерский клуб «Новые амазонки?» Может быть. Но зачем такие сложности? Подорвать могли без шума и пыли, к чему пугать огоньками и трелями? Все получили эсэмэски. Кроме меня и Жоры. А коробочка реагировала на все трубки без исключения.
«Кому-то потребовалось, чтобы автобус оказался пустым», — осенило меня в тот момент, когда мы с «Серой гончей» ввинчивались в крутой поворот. — «Со всеми средствами связи на борту. Время позднее, никто в этот час, кроме бешеных собак, ни с базы, ни на базу не ездит. До шоссе от места падения Жоры километров тридцать. Пока вызовешь помощь, часов шесть пройдет. Рано или поздно дорога приведет нас на базу, и все будет кончено…. «Вот черт!» — мы с «Гончей» даже подпрыгнули на кочке, от перевозбуждения. — «База!»
Турбаза «Долгое». Расположена на берегу прекрасного озера. Природа, охота, рыбалка. А кроме этого корпоративы, праздники, свадьбы — все значимые гулянки населения нашего и трех соседних с ним городков проводились именно там. Вот где может быть конкуренция. Значит, берем пластит, радиовзрыватель, реагирующий на сотовые сигналы, заставляем пассажиров покинуть автобус и направляем последний с дураком водителем в это благословенное место. Бум! Я с хрустом переключил передачу. Какая чушь! С чего это затейники настолько уверены, что водитель больше дурак, чем трус? Вот взял бы я и кинулся куда подальше, с криком «Ложись! Рванет!» И потом, если я угнал автобус, спасая одних людей, то зачем же мчусь с «пламенным» приветом к другим? База-то полная — сезон…
«Так, давай сосредоточимся», — приказал я себе, — «Еще раз. Берем пластит и далее по списку, а потом начинаем играть в фильму «Скорость» с одним единственным водилой». Говорят, есть такие чудаки. Любят все натуральное. Восстанавливают баталии, ходят с мечами согласно сюжетам прочитанных книг. А что? Одни продвинутые читатели, используя Форсайтовскую книгу «Псы войны», в африкании вооруженный переворот устроили. Эксперты потом утверждали, что еще чуть-чуть — и это бы им удалось…
И вот тут я обеими ногами вжал педаль тормоза в пол. «Серая гончая» взбрыкнула, встала на дыбы и остановилась поперек дороги. Задний ход, как я говорил, включается с бубнами, чутье нужно так педалью сыграть, чтобы…. Вот. Получилось. С первого раза. Автобус рванул назад и въехал подвесным багажником в сосну. Не сильно. Так, чтобы изнутри крышку нельзя было открыть.
Не обращая внимания на морзянку, я подошел к сиденью, отломил кусочек «пластита» и храбро сунул его за щеку. Полностью соглашусь с Куином из Форсайтовского же романа «Переговоры» — у марципана слишком приторный вкус.
***
Пластит…. Да откуда? Проще сервировать стол бруском-другим марципановой массы. Той же кондитерской фабрики, что и найденные конфеты. Я отвинтил адскую машинку и основательно прощупал кресло. Автобус где только не ездил. И кого только не возил. Помню, с ребятами мы долго искали контрабандную заначку. Все перерыли, но кроме насмерть засохшей жвачки ничего путного не нашли. Вот только в кресла не заглядывали.
Что ж, злыдни. Если вам потребовалось кресло, то у нас их целых сорок пять штук. На любой вкус.
Я выволок кресло со свежепривернутым номером 11В и марципановой бомбой в ночь, сел за баранку и в два приема развернул автобус в обратном направлении. За ревом дизелей я не услышал, как хлопнула крышка багажника, но мне почудилось, как в призрачном свете взметнулась копна рыжих волос. «Моет после себя посуду», отметил я. Это из фильма одного. Название уже и не помню…. Там был один бар, где работали зазывалы-девчонки, которые обязаны были пить вместе с клиентами, и одна новенькая жаловалась на судьбу. Тогда ее опытная коллега поделилась своим секретом — «запивать» стопки пивом. Сплевывая высокооктановый алкоголь в темную пивную бутылку.
***
— Оксана, — ответили на мое «Кто там»?
Я открыл дверь и отступил в сторону, приглашая гостью войти.
— Где? — прямо с порога грозно спросила меня Оксана. Она же рыжеволосая пьянчуга-чирлидерша, она же сотрудница бывшего краеведческого музея, она же причина Димкиного фингала. После ночи в холодном лесу в компании с «не тем» креслом прекрасно растрепанная и злая, как черт. Интересно, как она так быстро меня нашла?
Я кивнул на стол. На нем, придавленная томиком сочинений Фредерика Форсайта, лежала картина. Ранний Левитан. Холст. Масло.
Оксана подошла к картине и остановилась, не смея коснуться холста.
— И что потом? — небрежно спросил я, рассматривая ладную фигурку гостьи. Ничего поделать с собой не могу. Люблю рыжих и все.
— А? — очнулась сотрудница бывшего краеведческого музея. — Дальше?
— Да, да, что мы будем делать дальше? Как ты намерена распорядиться этой картиной? Продать на аукционе? Тогда я в доле.
— Дурак ты, Антонов, — обиделась Оксана. — Эта картина была похищена из музея во время войны! А теперь возвращается обратно. Какой еще аукцион?
— Куда обратно? — поинтересовался я. — Ваш музей существует только на бумаге, а, по сути, там располагается спортивный комплекс, большая часть которого отведена клубу «Новые Амазонки».
— Клуб закрыт. Девчонки больше не хотят заниматься этой смертельно опасной дурью. Немного адреналина, два часа в глухом лесу — и мысли начинают течь в правильном направлении. Арендованное помещение возвращается к нам.
Я выудил из холодильника пару бутылок пива и предложил:
— Чувствуй себя как дома. И рассказывай.
Оксана вздохнула, присела на диван, взяла пиво. И начала рассказ.
— Левитан был в наших краях, много рисовал и на прощанье подарил одну из своих картин городу. Я пыталась найти ее, но холст нигде не всплывал. Аукционы, музеи, частные коллекции — нигде ничего. И вот тут один мой корреспондент из Америки прислал копию любопытного нотариального письма, в котором немецкий офицер завещал своим потомкам картину Левитана, спрятанную в подушке кресла под номером 11В автобуса, принадлежащего компании «ГрейХаунд». Представляешь? Ни номера, ни рейса…
Нацист, вывезший картину из СССР, после войны бежал в Мексику. К счастью ему не удалось найти состоятельного покупателя в этой стране, и он вывез холст в Соединенные Штаты в подушке автобуса международного направления. Не знаю, как удалось ему вшить…
— Очень просто, — разъяснил я. — Когда я совершал подмену, то обратил внимание, что бирка 11В прикручена к креслу, отличающемуся цветом рамы от остальных. Ну, по крайней мере, от номера 12В, которое я «всучил» тебе, поменяв бирки. Скорее всего полотно Левитана зашили внутрь демонтированного кресла на станции тех обслуживания, где, как я уверен, полковник и влачил свое существование. И там же, на станции, произвели рокировку сиденьями, когда наша «Серая гончая» пришла туда, скажем, на плановую замену масла. Продолжай.
— Когда я узнала, что в автопарк нашего городка занесло «Сценикрузер», то подумала, а почему бы и нет? Затесалась на пару выездов, прощупала кресла. Таких совпадений, конечно, не бывает, но, как выяснилось, иногда чудеса случаются.
Она показала на томик Форсайта.
— Мне тоже его детективы нравятся. Там можно найти кучу полезных сведений.
— О марципане, например, который пахнет так же, как и любой уважающий себя пластит, — уточнил я.
— Да, и о нем, тоже, — согласилась Оксана. — Не спрашивай, как я попала в состав комиссии и как удалось стащить с кондитерской фабрики три бруска марципановой массы.
— Запах потрясающий, — кивнул я. — Засунуть под то же сиденье пакет конфет, чтобы оправдать аромат, гениальная идея! А как ловко ты нас разыграла с мобильниками. Сначала устроила групповой вызов, а затем и «Умри су…». Даже Павла Васильевича не пожалела!
— Представителя городской администрации в первую очередь! Закрывшийся музей — его рук дело. Клуб — это прикрытие. Как ты думаешь, чем там девушки занимаются?
— Понятно чем. Проституцией на корпоративах. Чем же еще? — я внимательно посмотрел на Оксану, она поняла намек и запротестовала.
— Думаешь и я — тоже? Да ты что? Да я — никогда! Это вообще мой первый выезд с клубом. Когда музей стали закрывать, я придумала, как можно вернуть картину. В общем, «согласилась» принять предложение нашего Павла Васильевича. Он меня давно уламывал забросить музей и начать новую жизнь…
— Жора, когда твою коробочку вскрыл, чуть не умер со смеха, — перевел я разговор на менее щекотливые рельсы. — Говорит, что ничего, кроме мобильника, там не было! И как ты успевала за народом следить и «пи-пи-пи» исполнять?
— В щелочку подглядывала. А звуки — заранее рингтоны ввела. На разные номера. С трех телефонов на «коробочку» звонила. Самое сложное было трубкой не ошибиться.
— Самое главное было с водителем не ошибиться, — поддел я ее. — Чем тебе Димка не угодил? Зачем было перед его женой маскарад с поцелуями разыгрывать?
— Ну, во-первых, мне нужен был ключ от заднего багажника, а во-вторых, в этом деле на бабника трудно положиться. Запросто мог сразу из автобуса выпрыгнуть и убежать. В смысле — раньше времени. Когда трель запустила, решила, что кинетесь куда подальше, а я тем временем из багажника вылезу и картину заберу…. А ты вон какой герой. Рванул с автобусом вместе. Я уже думала тебе позвонить…
Мы немного помолчали. Картина найдена, музей откроют и что же дальше?
— Да, кстати, — я протянул руку, взял Оксану за подбородок и требовательно посмотрел в большие серые глаза. Она не отпрянула и не оттолкнула меня, что было хорошим знаком.
— Жора… Он после этого случая полностью восстановился. Вторую медкомиссию прошел. Уходит служить.
— И?
— Попросил меня об одолжении.
— О каком же?
— Доктора поцеловать…
Наши губы встретились, в тот самый момент, когда свежий весенний ветер распахнул окно. Придавленный томиком холст затрепетал, и если бы у нас не было неотложного дела, то мы бы заметили, как ожила на картине серая борзая…
