Астра Нова № 2/2014 (003)
альманах фантастики

Стихи Евгения Лукина

Баллада о невидимом райцентре

Год за годом в тихом озерце,

обрамлён пейзажиком исконным,

отражался маленький райцентр

с красным флагом над райисполкомом.

Но однажды вздрогнула вода,

потемнело озеро к ненастью —

передали новость провода,

что пошла борьба с Советской властью!

Изменились жители в лице.

Был намёк неверно истолкован.

Взбунтовался маленький райцентр

с красным флагом над райисполкомом.

Демократов вышвырнули прочь,

возвели в проулках баррикады,

жгли костры и факелы всю ночь,

не боясь ни Бога, ни блокады.

Отдалось в чувствительном крестце —

понял мэр, что быть ему секомым

за мятежный маленький райцентр

с красным флагом над райисполкомом.

А броня-то всё ещё тверда —

и в степных дымящихся просторах

потекла десантная орда

на пятнистых бронетранспортёрах.

Озабочен старший офицер —

уж не заблудился ли с полком он?

- Господа! Да где же здесь райцентр

с красным флагом над райисполкомом?..

Озерцо да роща, благодать,

но нигде ни домика, хоть плюньте!

И пришлось в итоге докладать

о пропавшем населённом пункте.

...Иногда лишь в тихом озерце

вопреки оптическим законам

возникает сгинувший райцентр

с красным флагом над райисполкомом.

(Эту быль под тихий звон монист

в кабаке с названием «Цыганка»

рассказал мне бывший коммунист,

президент коммерческого банка.)

Евгений Лукин

 

Екатерина Бакулина ХИМЕРА

Нэлле налила чай в старую эмалированную кружку, взяла осторожно, стараясь не обжечь пальцы, вышла на крыльцо. Закуталась поплотнее в тёплую шаль— свежо еще, хоть и солнце припекает. Весна выдалась ранняя, бойкая, звенящая дружной песнью капели. Снег на прогалинах давно растаял, и лишь глубоко в лесу среди старых еловых иголок ещё затаились потемневшие островки. А Ситка, и без того полноводная, разлилась-раскинулась аж до самой ивовой рощи. Подошла кошка и начала тереться о ноги. — Завтра Ионыч приедет, — сказала ей Нэлле, — мы у него крупы купим и спичек, и ещё платье новое надо, а то совсем износилось. И кофе. — Муррр, — согласилась кошка. — Мы с тобой столько носков за зиму навязали, что теперь можем слегка шикануть. Нэлле уселась на порожек, глядя в небо, улыбаясь. Вот и ещё одна зима прошла. Этого первого весеннего приезда Ионыча она ждала как праздника, долго решала, что выменяет у него за своё рукоделие, что необходимо сейчас, а что потом, ближе к осени. Например, свечи кончились, но с ними до осени повременить можно, дни сейчас длинные, летом и так всё можно успеть. А вот кофе Нэлле любила, и всегда по весне, если дела шли хорошо, покупала баночку — только растворимый, обязательно… но, может быть, дело тут даже не в кофе, а в чём-то ещё. И обязательно газет, пусть и старых, читанных, побывавших в чьих-то руках. Старых — даже лучше. Старик Ионыч появлялся в середине апреля и потом каждую неделю до конца октября, всегда в субботу утром, на большой моторной лодке. Он возил всякую всячину из Гроховца для дачников, выше по течению на полста верст, ну и к ней заглядывал. Нэлле ему радовалась. Места здесь глухие, дорог нет, болота, кроме как по реке до её маленького домика никак не добраться. Сегодня пятница, она отметила в календарике, значит завтра. Но завтра лодки не было. Нэлле всё ждала, до самого вечера не отходила от реки, беспокоилась, а вечером решила, что, наверно, сбилась, перепутала… она всегда отмечала прожитые дни аккуратно, но мало ли? За долгую зиму — немудрено. Наверно, сегодня и не суббота. Может быть, завтра? Но и на другой день Ионыч не приплыл тоже. Нэлле доила коз, чистила курятник, прибралась в доме, штопала ещё раз старое платье… только дела шли кое-как и всё валилось из рук. То и дело она бегала к реке, посмотреть — не покажется ли лодка. Прислушивалась. Лодки не было. — А вдруг он уже был, — говорила она, насыпая курам зерно, — меня на берегу не увидел и проплыл мимо? Куры косились на неё круглыми глазами. Нет, Ионыч бы зашёл, обязательно зашёл, и даже, не застав её дома, оставил бы записку. Так уже было. Что-то случилось? Он всегда так точен… Нэлле не находила себе места, извелась, уже почти неделя прошла… Страшно становилось. Такая простая и налаженная жизнь ломалась на глазах. А если он больше не приедет, что с ней будет? Идти в город самой? Нет, не выйдет, не пойдёт она никуда, будет жить без крупы и спичек, как-нибудь… Совсем одна. Она привыкла. Нельзя ей никуда идти. А в новую субботу, рано утром, Нэлле услышала на реке шум мотора. И разом стало смешно и стыдно за собственные страхи. Но всё же… Нэлле застыла, не сразу поняв, что же не так. Лодка была всё такая же, большая, плоскодонная, с облупившейся по бортам краской, и мотор урчал так же, и так же разгонял волны. Только человек был не тот. Вместо старого Ионыча на корме сидел другой, молодой, высокий и тощий как жердь, в красной бейсболке. — Эй! Это ты Нэлле? — крикнул он. Нэлле вдруг испугалась, хотела даже убежать, но ноги не послушались. Только кивнула. Человек спрыгнул у берега в воду, вытащил лодку, привязал её к торчащей коряге. Махнул рукой, иди, мол, сюда. Нэлле вздрогнула. И не пошла. Не по себе стало. Кроме Ионыча она уже давно не видела людей… — Ну, ты чего, — крикнул тот, — иди сюда. Нэлле облизала губы, но не двинулась с места. Тогда человек достал тяжёлую клетчатую сумку, пошёл к ней сам. Нэлле попятилась. — Так… — он остановился, вытер лоб тыльной стороной ладони. — Бегать за тобой и уговаривать я не буду, учти. Вот тут гречка, рис, мука. Надо? Тогда неси свои варежки. Нэлле кивнула и побежала домой. Схватила приготовленный мешок, взвалила на спину, понеслась обратно. Человек отошёл назад и сидел на борту лодки, свесив в воду ноги в здоровенных сапогах, курил. Поставив своё рукоделие около сумки, Нэлле замялась. — Мне можно это взять? — спросила она. — Бери, это тебе. — Спасибо. Он только ухмыльнулся. Нэлле взялась за ручку, потянула, но поднять такую тяжесть оказалось непросто, пришлось тащить волоком. — Может, тебе помочь? — Нет, спасибо, я справлюсь. — Я в следующую субботу приеду. Что-то ещё надо привезти? Нэлле остановилась, закусив губу, долго не могла сообразить, как-то разом всё вылетело из головы. — Баночку кофе, — попросила наконец. И только дома, оставшись одна, поняла, что забыла о важном, спичках, например… Ничего, решила она, попрошу в следующий раз. Напишу список, чтобы не забыть. Всю неделю она только и думала: что же случилось, и почему вместо Ионыча теперь другой. Кто он такой? Ведь всё знает про неё. Может быть, он временно? Может, Ионыч заболел или дела какие? А может, так теперь будет всегда? Теперь этот молодой в бейсболке будет плавать к ней? Всегда? Что же делать? Привыкать заново? Всё с начала? Новый ей не понравился. Неприятный тип, не доверяет она ему. Старый Ионыч — куда лучше. Но, может, ещё ничего, может, всё образуется. Всю пятницу она убиралась: выскоблила стол до блеска, постелила на пол свежей соломы, разобрала вещи, постирала занавески, перемыла посуду с песочком, чисто вымела дорожки у дома, до самой ночи возилась, убирая курятник, всё переживая, что не успеет… А утром старательно расчесала волосы, повязала чистый платок. Лодка появилась в назначенный день. — Ну, и навязала же ты варежек! — весло крикнул он, помахав Нэлле рукой. — Мне теперь с тобой не расплатиться! Нэлле поджала губы, вытащила из кармана список. Руки отчего-то дрожали. — Мне нужны спички, — она старалась говорить громко, но голос подвёл, неприятно взвизгнул. — И ещё мыло, соль, две иголки, газеты, можно старые, всё равно какие, и ещё… ещё платье. Молодой усмехнулся. — Платье? Какое? Он сидел на корточках, на носу лодки, и разглядывал Нэлле с интересом. Бейсболку в этот раз он надел козырьком назад, куртку сменила красная объёмная безрукавка и фланелевая рубашка с закатанными рукавами. Нэлле вдруг смутилась. — Ну, платье… моё уже протёрлось совсем. Я ведь могу заказать платье? Варежек хватит? Если нет, я потом ещё… Щёки вспыхнули и запылали. Не зная, куда себя деть, Нэлле опустила глаза. — Хватит твоих варежек, — сказал молодой. — А размер какой? — Размер? — Да. Какой ты носишь? Нэлле не знала размер, она даже не знала, какие они бывают. Нет, что-то помнила такое, но… Молодой улыбался, Нэлле показалось — он над ней смеётся, обидно так. Не выдержала, сорвалась с места, пустилась бежать. Даже про кофе забыла. За что ей это? Он смеётся над ней. Ведь Ионыч ничего такого не спрашивал, привозил одежду, если она просила, и всё. Почему его больше нет? Неужели теперь всегда… До вечера прорыдала, уткнувшись в подушку. А вечером пошла к реке. Баночка кофе стояла на пригорке, под банкой стопка журналов. И ещё — хрустящий пакетик конфет. Неделя прошла в делах и заботах, хозяйство у Нэлле было немаленькое, надо убирать, чистить, сеять, следить за рассадой, поправлять забор, чинить крышу, которая после зимы начала протекать. За всем этим Нэлле старалась не думать о молодом лодочнике, который причинял ей столько беспокойства. — Ну что он, сам не видит, что ли, — спрашивала она у кошки, — какое платье мне надо, какой размер? Что у него, глаз нету? Кошка урчала и тёрлась о ноги. А Нэлле зачем-то вспоминала, что глаза у молодого, конечно, есть — серые, насмешливые. От таких воспоминаний становилось щекотно и горячо внутри. Непривычно становилось. Менялось в ней что-то, шевелилось… от этого становилось хорошо и страшно одновременно. На речку она пришла намного раньше положенного срока, лишь только взошло солнце. Всё равно не спалось. Взяла с собой вязанье, села на пригорке. Он ещё издали помахал ей рукой, она сделала вид, что не заметила. — Вот, всё привёз! Молодой спрыгнул у берега в воду, вытащил лодку, держа увесистый пакет. Вытянул руку, словно предлагая взять у него. — Ты меня боишься? — Нет. Подходить Нэлле не решалась. — Я не кусаюсь, — не унимался тот. — Зато я кусаюсь! — Ну, может быть, — молодой рассмеялся, поставил-таки пакет на землю. — Как знаешь. Повернулся и пошёл к лодке. Нэлле закусила губу. До крови. До слёз. Ну за что ей… Подойти и посмотреть, что там в пакете, она решилась только когда шум мотора стих вдали, так и сидела с вязаньем в руках, неподвижно. Всё было на месте, и даже платье. Удивительное! Старик Ионыч таких не привозил. Мягкое, тёмно-васильковое, сидело так, словно по ней сшито. Нэлле даже всю неделю ходила в старом, всё не решалась надеть, боялась запачкать. Решилась в субботу утром. А он в этот раз даже на берег не вышел. Подплыл поближе, заглушил мотор… лицо хмурое, сигарета в зубах. — Тебе что-нибудь еще надо? — крикнул он Нэлле. — Нет, — ответила она. Лодка рявкнула и заурчала, поднимая волну. — Подожди! Нэлле едва не кинулась за ним вплавь, так неожиданно… — Подожди! — кричала она. — В середине июня земляника будет! Я наберу! Он кивнул, хотя вряд ли что-то слышал за рёвом мотора. Нэлле осталась стоять по колено в воде. Платье намокло. Солнечные зайчики резвились вокруг. Казалось, что-то важное сломалось, раскололось и теперь больше не склеить. Прежней спокойной жизни не вернуть. Страшно. Пусто. Даже то непонятное внутри, то страшное отчего-то молчит. До середины июня почти месяц… целая вечность. Рассыпались и тихонько увяли белоснежные звёздочки ветреницы, одуванчики покрыли золотом все окрестные луга, и тоже потихоньку начали разлетаться белыми парашютиками, отцвел багульник у реки… а вот земляника в этом году не удалась… Нэлле старательно ходила по лесу, стараясь набрать, но выходило всё не больше кружки. Ионыч бы и кружку взял, а ей бы за это ещё, к примеру, баночку кофе привёз… Но Ионыча нет. А молодой, казалось, только посмеётся над ней. Нэлле заварила в кружке зелёный чай с мятой и смородиновым листом, достала последнюю конфетку. — А если он не приедет? — сказала тихо. Приедет, конечно, обязательно приедет. Нэлле видела его лодку, каждую субботу смотрела на неё из кустов, боясь показаться. Подглядывала, словно за чем-то запретным. И завтра опять… На завтра она подбежала к нему сама. Не задумываясь, забыв обо всём, лишь только лодочник ступил на землю, Нэлле была уже рядом, протягивая маленькую берестяную корзиночку с земляникой. — Вот! Сейчас мало ягод, все зелёные еще… это всё… Она хотела сказать, рассказать, объяснить, но испугалась. Лодочник взял корзинку прямо из её рук. Он был едва ли не на две головы выше, от него пахло рекой, сигаретами и немного бензином. — Ничего, — улыбнулся он ей, — сколько есть. Что тебе привезти? Горячая волна пробежала по телу, разливаясь дрожью, зазудела кожа, что-то хрустнуло и заныло в спине… Нельзя было! Ей же было нельзя! Бежать! Нэлле поняла, что ещё хоть секунда — и уже не сможет справиться. Будет поздно! Объяснять уже нет времени. Вскрикнула, сорвалась и понеслась прочь. Подальше. Скорее… Упала лицом в густые заросли папоротника, в землю… подобравшись, сжав кулаки, стиснув зубы, стараясь справиться с собой, не поддаться, не пустить… Не выпустить на свободу то страшное, чего так боялась столько лет и от чего пряталась. Долго боролась. Потом, поборов, заплакала. Ну как она могла? Как она могла, дура… Ведь знала же, что нельзя подходить. Нужно держаться подальше от людей. Иначе… иначе случится беда. Разве она забыла? Разве можно такое забыть? Как тот парень лежал в лужи крови с перекушенным горлом… глубокие борозды от когтей на его плечах… её когтей. Разве можно забыть. Как она могла? Нэлле плакала. И что же теперь? Что теперь будет? Что он подумает о ней? Что он может подумать? Что она дура? Ведь ничего же не случилось. Она успела. Он не увидел ничего. Совсем ничего. Она отдала корзинку и убежала. Он, должно быть, удивился, может быть, посмеялся над ней. Наверняка этот молодой лодочник считает её странной, может быть — сумасшедшей. Но ведь считает и без того… Нэлле села, обхватила колени руками, уткнулась в них носом. Стало ужасно, просто невыносимо, жалко себя. Она всегда будет одна. И никогда не сможет даже прикоснуться к другому человеку. Никогда-никогда. Даже подойти. Поговорить просто… Раньше Нэлле уже думала, что смирилась, привыкла, что она сможет… да ей и не нужно вовсе… Слёзы текли по щекам. Тихо-тихо. Как так вышло? Она просидела в лесу до самого вечера, а потом пошла к реке. Осторожно, словно её мог кто-то увидеть. Словно он мог ещё быть там. Там, конечно, никого не было. На пригорке лежала пачка журналов, на них баночка кофе и пакетик ирисок, как в тот раз. Постояла немного, глупо оглядываясь. Потом, прижимая всё это богатство к груди, пошла домой. До утра не могла уснуть. Вертелась, думала, перебирая в голове всё, что произошло… и кожа чесалась, ломило кости. Разбуженный зверь снова заворочался в ней, внутренний почти забытый, почти незнакомый зуд нарастал, всё тяжелее становилось терпеть. А на рассвете Нэлле вдруг решилась сделать то, чего боялась все эти годы. Теперь уже всё равно. Нет, выпустить на волю дикую голодную пятнистую кошку она не рискнула. Но кроме кошки была ещё огромная водяная змея. Пусть будет змея. Река ждала её. Нэлле разделась, аккуратно сложила одежду, положила под куст рябины, придавила камешком. Осторожно зашла в воду. И что теперь? Нэлле начинал бить озноб, ноги подкашивались. Она чувствовала себя куколкой, готовой вот-вот превратиться в бабочку. А может быть, змеей, меняющей шкуру. То страшное, запретное столько лет, вдруг начало казаться таким манящим. Чудесным. Ради чего терпеть и прятаться, если она всё равно никогда не сможет жить с людьми. Она другая. Такая. Надо лишь выпустить на свободу… Только пока Нэлле не знала — как. Забыла. Это было так давно… в детстве… Больше никогда… Нэлле закрыла глаза. Нужно лишь захотеть, представить, поверить… Прохладная вода ласкала ноги, пальцы утопали в мягком песке… Вот сейчас… И вдруг мир перевернулся. Раскололся. Завертелся. А в месте с ним упала Нэлле, заметалась в воде, извиваясь, захлёбываясь… А потом всё встало на свои места. Она поплыла. Радостно, всем телом, ныряя и выпрыгивая из воды. Она и забыла, как это хорошо. Зачем же пряталась столько лет? Больше прятаться не будет. Впрочем, купаться днём Нэлле пока не решалась, приходила на речку каждую ночь. Как на праздник приходила, ждала целый день, всё представляя… Дела шли кое-как, Нэлле ещё старалась, но куры поглядывали с неодобрением, может быть, чувствовали в ней что-то… — Что случилось? — лодочник разглядывал её, не скрывая удивления. — Ничего, — сказала Нэлле, пожала плечами. — Я земляники ещё набрала. Она надела новое платье, распустила волосы, сплела пёстрый венок. Лодочник хотел было подойти, сделал шаг вперед. Но Нэлле остановила. — Не подходи. Я поставлю и уйду, потом ты возьмёшь. А мне пока ничего не надо, пусть пойдёт в счёт будущего. — Ты меня боишься? — Тебя — нет, — Нэлле даже улыбнулась. — А чего тогда? — Не всё ли равно? Поставила корзинку, сверкнула глазами и ушла. Не всё ли равно, что он подумает? Ну его к чёрту! Сегодня Нэлле была твёрдо убеждена, что никакие молодые лодочники её больше не волнуют. А на следующий день решила выпустить кошку. Счастье переполняло её, захлёстывало через край. Свобода пьянила. Нэлле никогда не было так хорошо. Она больше не собиралась ни от кого прятаться, пусть смотрят, если хотят! Хотя, конечно, смотреть тут некому, она не зря выбрала это место для жилья… Не важно. Ей никто не нужен! Мир полностью изменился для неё, стал шире, ярче, прекраснее, стал полон новых запахов, ощущений, нового вкуса… Она даже не пошла в субботу встречать лодочника — ну его! Зачем? Земляники всё равно не набрала, до земляники ли… Встретит в следующий раз. Вот, кажется, завтра… И вдруг однажды, подойдя к дому, увидела на двери записку: «Нэлле, что случилось? Тебя не было три недели. Я вижу, что ты бываешь тут, оставь хотя бы записку. Я волнуюсь.» Он волнуется! Нэлле прижала записку к груди и долго стояла. Он волнуется о ней! А она, дура… она где-то бегает. И только потом поняла — три недели! Прошло три недели! А не две, как она думала. Какой сейчас день? Нэлле стало страшно, она впервые потеряла счёт времени. Когда ждать лодочника в следующий раз? На пороге лежала кошка, лениво вылизывая живот. Боже мой! Козы! У неё же и козы и куры, а она бегает по лесам! Нет, она прибегала, конечно, кормила их, убирала… она ещё помнила, что это важно… да она и не запирала их, они не разбегались, привыкли… но когда Нэлле была тут в последний раз? Как она могла?! Всё хозяйство в запустении, огород вытоптан. Трёх коз и одного козлёнка не хватает… может, ещё вернутся? Может, она найдёт? Волков здесь нет… Куры деловито бродят вокруг дома. Все ли? Нэлле села на порог, закрыв руками лицо. Слёзы катились по щекам. Ещё бы немного — и всё. Она ведь могла забыться, остаться кошкой, не вернуться вовсе. Что бы было тогда? Теперь она ходила к реке каждый день, с самого утра, боясь пропустить, садилась на берегу, ждала. И вот дождалась. — Нэлле! Ну, слава Богу! Он подвел лодку к берегу, спрыгнул, чуть вытащил носом на песок, но привязывать не стал, так и остался стоять рядом по колено в воде. — Я уж думал, случилось что. Думал, ты совсем пропала. — Ничего не случилось, — тихо сказала она. — У меня просто были дела. — У тебя всё хорошо? — Да… Нэлле замялась. Нужно было что-то сказать, что-то простое… такое, чтобы он понял, что всё хорошо. Нужно что-то сказать. Придумать. Он стоит, ждёт… и лодка привязана. Он ведь переживал за неё! Она ведь ради него сидела тут всю неделю безвылазно! Так много хотела сказать, но сидит и молчит. Слова потерялись где-то, все до одного. Если она ничего не скажет, он сейчас сядет в свою лодку и уплывёт. — Я не набрала земляники, прости, — наконец выдавила из себя Нэлле. Получилось не к месту и как-то неуклюже. — Ничего страшного… — Я в следующий раз наберу… черника уже пойдёт. Он кивнул. — Привезти чего-нибудь? Нэлле растерялась. Она ведь что-то хотела, но сейчас ничего не шло в голову. Вдруг поняла, что хочет лишь одного — подойти. Близко, так, чтобы снова почувствовать его запах — реки и сигарет. Человеческий запах. Мужчины… Да просто так подойти! Почувствовать, наконец, что не одна, что рядом есть люди… поговорить. Боже мой, как бы ей хотелось просто поговорить! Всё равно о чём. И ведь можно, даже кошка не вырвется, она уже нагулялась, успокоилась, снова научилась подчинять кошку и змею себе. Но как подойти? Нэлле не набрала ягод для него, он ничего не привёз… У неё нет предлога. Как? Ни с того ни с сего… В следующий раз? — Привези пакетик гречки, — попросила Нэлле. — Хорошо. В следующий раз. Она подождёт. Она умеет ждать. Лодочник постоял ещё, словно тоже чувствуя, ожидая… потом повернулся, отвязал лодку… та зацепилась за корягу… он дёрнул, с остервенением, резко. — Подожди!— вскрикнула Нэлле. Он обернулся. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. — Подожди… — Нэлле поняла, что не сможет, смелость только показалась и снова оставила её. — Я ведь не спросила, как тебя зовут! — Антон. — А я Нэлле… Вышло глупо, она тут же прикусила губу… Лодочник усмехнулся. — Я знаю. Ещё она хотела спросить, где Ионыч, но больше не решилась. Смутилась… В следующий раз. Вот приедет он снова, и Нэлле обязательно спросит. Заурчал мотор… Всю неделю Нэлле очень старалась быть прежней. Не бегать, не плавать, боялась снова потерять счёт дням. Занималась хозяйством, огородом, домом, собирала чернику в лесу. И ждала. Всю эту неделю она думала о вещах, о которых не могла, не позволяла себе думать столько лет. Сначала несмело, пугаясь сама себя, потом уже открыто, с упоением. Нэлле понимала, что влюбилась и ничего не может с этим поделать. Или даже нет, не так… она просто истосковалась по любви. Дело было даже не в лодочнике, дело было в ней. Нэлле представляла, как он вернётся, как улыбнётся ей, возьмёт за руку, посадит с свою лодку, обнимет крепко-крепко и увезёт в чудесные края. И она будет счастлива. Она так ждала. Так, что темнело в глазах от одной только мысли… А он не приплыл. Всю субботу Нэлле просидела на берегу, кусая губы, глядя вдаль, прислушиваясь к малейшему шороху, так надеясь услышать шум мотора. Но ничего. Как же так? Этого не может быть. И в воскресенье его не было. Нэлле ходила на берег каждый день. Не верила. Ей все казалось, что вот-вот услышит знакомый шум, вот-вот увидит… Проклинала себя за то, что не смогла подойти, когда ещё было можно, когда был удобный случай. За то, что боялась, за то, что пряталась. За то, что три недели бегала по лесам… Да что толку проклинать? Спрашивала себя — почему? Что случилось с ним? Она ли виновата? Что ей делать теперь? Кусала губы и грызла ногти. Плакала по ночам. Всё валилось из рук. На полянках распустился цикорий и живокость, отцвела ромашка, давно увяли колокольчики… трава начала жухнуть под летним солнцем. И только когда воды коснулись тонкие желтые листья ивы, поплыли куда-то вдаль, уносимые течением, Нэлле поняла — лодочник не вернётся больше. Всё закончилось. Не будет того, о чём она мечтала. Но и по старому тоже уже никогда не будет. А что будет — Нэлле пока не знала. К тому времени она уже перестала плакать. Перестала злиться на него и на себя… нет, она не смирилась. Просто приняла. Поверила. Сама высохла, как осенний лист, у которого впереди — только зима. Скоро наступят холода и снег укроет все печали… Ничего уже не вернуть. Всё придется начинать с начала. Но возможно ли? А лодочник приехал только весной, так вышло… но Нэлле уже не было в том домике у реки. Никого не было. Только вокруг заброшенного, покосившегося за зиму домика, крупные кошачьи следы.  

Екатерина Бакулина Родилась 13 октября 1980 года в Москве, где и живу до сих пор. По образованию учитель рисования и черчения, закончила худ-граф МПГУ. В основном занималась компьютерной графикой для кино, рекламы и прочего. Последнее — художник по текстурам для программы «Мульт-личности». Первый рассказ был напечатан в журнале «Порог» в 2005 году, потом еще в «Просто фантастике», сборнике «Аэлита», «Уральском следопыте», чуть позже в «УФО» и повесть в электронной версии «Реальность фантастики».