Владимир Голубев СКВАЖИНА[3]
— Ну-с, господа президенты, кто из вас ответит: где надо держать голову? Вот вы, мистер Грант. Что? Правильно. В холоде. А ноги? Да, в тепле. Вы молодец, мистер Грант. Не зря вы украшали собой пятидесятидолларовую купюру. Но не вы это придумали, насчёт, значит, головы в холоде. Это до вас было придумано, и вообще до людей. То есть когда это придумали, людей ещё на Земле не было. Кто же тогда придумал? Тот, кто придумал и всё остальное: деревья, зверей, людей. Мать-Природа. Мать-Земля. Только нам-то что? Мы знай, сверлим свои дырки, где ни попадя, не печалясь о последствиях. Вот и досверлились. И я поучаствовал. Своими, вот этими, значит, руками, чуть всё не погубил. А может, уже погубил. Не знаю… Вы будете меня слушать, господа… э… портреты? Я родился здесь, в Цинциннати, рос тихим мальчиком. Отец служил морским офицером, я его почти и не видел. Он уходил в море на два, а иногда и на четыре месяца. Мать помню, как вечно уставшую женщину. Шумных игр я не любил, зато читал книги. Перечитал к десяти годам всё, что было дома. И даже те две книги, в которых ничего не понимал. «Популярная астрономия» и неизвестно откуда взявшаяся «Тектоника литосферных плит». Астрономия поддалась раньше. В двенадцать я «заболел» звёздами. Телескопа, конечно, не было, но отец держал дома прекрасный, абсолютно новый морской бинокль, в хрустящем кожаном футляре. И разрешал мне им пользоваться. Планеты, звёзды… Я соорудил деревянную подставку для бинокля, чтобы не держать его в руках. Одно было плохо: зимой, когда темнеет рано, наблюдать и рисовать холодно. А летом мама не разрешала ночью выходить на улицу. К тому же сильно мешало городское освещение. Так что моё увлечение постепенно перешло в теоретическую область, я прочитал ещё две или три книги по астрономии, какие нашлись в нашей школьной библиотеке. Эти книжки стояли рядом с полками фантастики, которую я тоже полюбил. Годам к четырнадцати интерес к астрономии остыл, ведь предмет изучения никогда не удастся потрогать руками. Геология — другое дело, планета Земля — вот она, под ногами, образцы можно собирать хоть сейчас. Я стал чаще брать в руки «Тектонику». Спасибо моей учительнице по географии, она мне объясняла непонятные термины и места в книге. Я ходил на берег нашей Огайо и тайком собирал коллекцию разноцветных камешков, обкатанных водой, которые были на вид ничуть не хуже тех морских камней, что продавали в зоомагазине для украшения аквариумов. Почему тайком? Да очень просто. Мальчики моего возраста играли в баскет, думали о танцах и девочках, а я, видимо, созревал с опозданием, и возраст собирания коллекций пришёл ко мне позже. Я набрал множество красивых камней, и даже попытался их классифицировать, но все они, оказалось, были либо полевым шпатом, либо гладкими кусками гранита. Или просто щебнем, который когда-то рассыпали с дырявой баржи. Но я не разочаровался в геологии, будь она неладна. Хотя наука ни в чём не виновата. Это всё люди. Их жадность до подземных богатств, а также похвальная жажда знаний… В университете Пенсильвании гляциологию нам преподавал профессор Ричард Элли. Он прямо-таки заразил меня своей любовью ко льду. Лёд, господа президенты, это просто песня. Застывшая песня погоды на матери-Земле. Машина времени, позволяющая заглянуть в прошлое. Геологи — бродяги. Уже в процессе учёбы я ездил на полевые исследования в Гренландию. А потом… Африка, ледники Килиманджаро, горы Южной Америки, Тибет, Памир, Аляска, опять Гренландия. И, разумеется, кладезь ледяных сокровищ — Антарктида. Стажировался у профессора Лонни Томпсона, в университете Огайо… У него в специальном хранилище лежат сотни ледяных кернов со всего мира! Не думайте, господа, что лёд холоден и скучен. По льду можно узнать даже о принятии законов! Ага, вам стало интересно? Например, закон о запрете добавок в бензин. Скажем, тетраэтилсвинца. Этот яд с некоторого года не появляется в ледяных отложениях. Спасибо, господа президенты! В Гренландии я стал изучать периодичность ледниковых периодов. Медленные колебания средней температуры с периодом в сто тысяч лет легко объясняются изменением эксцентриситета земной орбиты. Но есть ещё другие факторы: прецессия земной оси, а ещё нутации[4]… А ещё вулканизм и движение литосферы. Удары астероидов. Всё это вместе даёт труднопредсказуемое поведение средней земной температуры. Но при таком количестве влияющих факторов, последние десять тысяч лет она необычайно стабильна. Это поразительно. А последние пятьсот лет… Что-то становится холодно, господа президенты. Где мои книги? Так-так, что там у нас на сегодня? Неделю назад я принялся за полки фантастики. Айзек Азимов? Никогда вас особенно не любил, с вашими роботами, мистер Азимов. А вы толстый! Придётся вас, уж извините, разорвать пополам, иначе не засунуть в печку… Жить в библиотеке хорошо. Сперва, как всё началось, я таскал книги домой, тратя силы, и топил печку там. Но снегопад не прекращался, мой дом стало заносить по крышу, и я перевёз печку на оторванной дверце шкафа, прямо в библиотеку. Выбрал самую маленькую комнату, чтобы топить поменьше. Здесь, на четвёртом этаже. Спасибо моему деду. Он купил эту печку у русского эмигранта, который не знал, что у нас в Огайо морозов не бывает. А, может, и знал, да был недоверчив и запаслив. Печка долго валялась у меня в подвале, а теперь вот спасает от смерти. Русские называли её «буржуй», что есть по-французски «городской». Правда, города как такового уже нет. Хорошо, что библиотека на четвёртом этаже. А всего в здании их шесть, этажей. Это тоже хорошо, потому что медведи наглеют, а сюда они не доберутся. Пока снегу не навалит доверху. Сейчас рыхлый снег заносит второй этаж, и белые медведи в нём тонут. Они, кажется, учуяли мой подснежный туннель, который я выкопал через улицу, к супермаркету. Там я беру консервы и замёрзшие продукты, до которых звери ещё не добрались. Вот песцы — те хуже медведей. Они не ленятся прокапываться на первый этаж магазина. Снег всё заваливает, а они — знай себе копают. Жрут всё подряд, сволочи. Я, сколько мог, стаскал продуктов в кладовку магазина, и закрыл там. Но и мне туда добраться не просто. Пистолета у меня нет, а тащить М-16 тяжело и неудобно. В тесном туннеле с ней не развернуться. Вот и приходится ходить безоружным. Рано или поздно они меня съедят, это уж точно. Ну вот, уже теплее. Не отворачивайтесь, мистер Джефферсон! Вам стыдно смотреть, как американец-учёный сжигает труды американца-писателя? Но я не доктор Геббельс, и жгу книги вовсе не из идеологических соображений. Что? Вы считаете, что разницы нет? Что факт сожжения не зависит от причин? Обращение в пепел людских мыслей есть уничтожение истории? Да, наверное, так это выглядит. Но прошлое нужно для тех, у кого есть будущее. А если будущего нет? Род людской если и возродится, то с самого начала. С каменных топоров и набедренных шкур. Сейчас они едят друг друга там, на экваторе. И вряд ли им понадобятся книги из этой прекрасной библиотеки в ближайшие пять тысяч лет. Так что же добру пропадать? А так хоть я поживу, сколько получится. На чём я остановился? Да, последние десять тысяч лет средняя температура Земли необычно стабильна. А последние пятьсот лет, как я выяснил, колебалась не более, чем на полградуса. В геологии я не нашёл больше таких стабильных периодов. Нормой являются «малые» ледниковые периоды, резкие скачки климата по всей планете. Но когда человек стал, собственно, человеком, не в смысле вида Homo sapiens, а в смысле существа социального, с климатом произошло ну, просто чудо. Как будто Кто-то (пусть пока это будет привычный вам Бог), создал тепличные условия. Как будто не обошлось без разумной, дружественной и могущественной воли. В результате численность людей возросла с каких-то четырёх миллионов аж до шести миллиардов. И не говорите, уважаемый мистер Вашингтон, что всё это благодаря стойкости духа, упорству и трудолюбию. Потому что все эти замечательные качества ничто против льда толщиной в две мили. Не тот, извините, уровень. Для учёных было бы крамолой искать высших покровителей рода человеческого, будь то Бог, или пришельцы со звёзд, или ещё кто-то. А чтобы совсем не замалчивать тему (что тоже ненаучно), была изобретена некая уловка, под названием «антропный принцип». Вы, господа, политики, вряд ли с ним знакомы, поэтому я вам объясню. Ведь теперь торопиться ни вам, ни мне решительно некуда. Оказывается, эту странность Вселенной давно заметили астрономы. И физики. И астрофизики. И химики. И геологи. По всему выходит, что мир устроен именно так, что в нём может появиться человек. Можно сказать сильнее: в нашем мире должен был появиться человек. И задать вопрос: а почему мир именно таков? Почему таков заряд электрона, и гравитационная константа, и сильные взаимодействия нуклонов внутри ядра именно таковы, как есть? И множество других физических постоянных? Стоит одной из них быть иной хоть на йоту, как станет невозможным существование звёзд, и ядерных реакций, не говоря уж о планетах и жизни. Наука невнятно отвечает: случайность. Допустим. Хотя если просчитать вероятность такого совпадения, оно будет настолько малым, что уже берут сомнения. Ну, хорошо. Звёзды возникли. Планеты тоже. Пока оставим космос в покое. А жизнь? Вот тут извините. Рассмотрим в лупу нашу Землю. Опять невероятное совпадение случайных факторов: расстояние от Солнца, наличие жидкой воды и большой ложки, перемешивающей раствор, полного набора нужных элементов и условий для образования органики. Какой ложки? Да Луны, конечно! Даже удары молний, провоцирующие нужные реакции. Опять совпадение? А знаете ли вы, господа президенты, что вероятности событий, приведших к искомому событию, перемножаются? И если подсчитать вероятность случайного возникновения живой клетки, то она не превысит единицы, делённой на число атомов во Вселенной. Здесь наука начинает наступать себе на пятки. То есть строго научный расчёт приводит к крушению строго научных принципов. К примеру, бритвы Оккама. По строгому расчёту, жизнь существовать не может. А поскольку она существует, то объяснить её без привлечения чьего-то изначального замысла не получается. Церковь ликует! Чтобы как-то вывернуться, наука провозглашает: она, видите ли, отвечает не на вопрос «ПОЧЕМУ?», а только на вопрос «КАК?» Ей, мол, не надо знать, «ПОЧЕМУ?» А почему? Нет ли здесь кризиса науки? Некоторые считают, что антропный принцип обсуждению не подлежит. Что принцип этот не более чем логическое упражнение, которым заниматься вовсе не обязательно. Мир таков как есть, и это не обсуждается. Другими словами, так угодно Богу. Вот и пойми, научно это или нет. Я всё же предпочитаю термину «Бог» другой термин: «мать-Земля». Для этого у меня есть все основания. Да, жизнь появилась. И развивается. Но она слишком хорошо приспособилась к существующим условиям. И даже в меловом, не столь уж далёком периоде, нет никаких причин для возникновения разума. Если Она хотела создать разум, то перестаралась с условиями. К концу мела Ей уже совершенно ясно, что динозавры не подходят на роль разумных существ, ввиду своей холоднокровности. Мама настолько их взлелеяла, что они даже не создали свою внутреннюю «печку». В таких шикарных условиях «печка» просто ни к чему. Узкий температурный диапазон динозавров расширить было нельзя. Это качество навсегда приковало их к жарким тропическим болотам, где только и могли они жить. А разум предполагает исследование мира. Значит, «дино сапиенса» не будет. Что же делать? Логично — убрать бесперспективных ящеров, резко ухудшить условия и создать новые виды. Борьба с природой — вот ключ к разуму. И в первую очередь — с низкими температурами. Можно было подождать очередного большого оледенения. Но Она не такова. Она не хочет ждать. На теплой Земле нет нужного инструмента. И Она обращается к космосу. И вот, в конце мела, астероид сметает девяносто процентов видов. Не сто, и не двадцать, а именно, сколько надо. Быстро и эффективно. Вскоре расцветают теплокровные. И приматы! Малые оледенения довершают дело. Без разума приматам не выжить. А жить-то ужас как хочется. Вот вам и люди. Очень вовремя вымирают саблезубые тигры, пещерные медведи, огромные леопарды и прочие опасные для людей хищники. Опять совпадение? Не смешите меня… Скоро первые люди начинают смутно что-то подозревать. Что существует некий Куратор, незримо ведущий их за руку. Возникают религии. А последние десять тысяч лет, как я уже говорил, на Земле просто тепличные условия. Да что там говорить! Понадобилось топливо? Пожалуйста — каменного угля запасено столько, что весь так и не сожгли. Нужен металл? Нет проблем! Изобретаете двигатель? Молодцы, вот вам нефть. Хотите атомную энергию? Есть уран в достаточном количестве. Задумали электронику? Кремния — навалом. И даже есть красивые игрушки, вроде тех, что мы считаем драгоценностями… Список можно продолжать. Наша ослеплённая любовью Мама давала нам всё, что бы мы ни захотели… А вот скорость света, наоборот, сделана очень маленькой, в масштабе Вселенной. Чтобы мы не разбежались от своей любящей Мамочки… Что вы, мистер Адамс, хмуритесь? Вам надоела моя лекция? Так я не хочу сойти с ума, а других собеседников у меня просто нет и быть не… Опять вы про это, мистер Адамс! Это был медведь, вы же все его видели! Мистер Форд, вы же висите как раз напротив окна, подтвердите! Скажите мистеру Адамсу! Вы наверняка его видели! Я не люблю, когда медведи подходят близко к зданию. Это опасно. И вы сами меня учили, что интересы Америки превыше всего. А он мог и не быть американцем. То есть мог быть совсем даже агрессором. Тогда уже смеркалось. Было плохо видно. Я не мог рисковать. И нанес превентивный удар. Из винтовки. Утром песцы таскали… Да какое еще окровавленное пальто! Это была шкура. Молодого медведя. Просто такого необычного темного цвета. Знаю! Это был бурый медведь. Я его застрелил. А песцы к утру съели. И хватит об этом! Мало ли, что он кричал! Просто ревел. Здесь не слышно. НЕ СЛЫШНО!!! Вот ещё книга. «Четыреста пятьдесят один градус по Фаренгейту»! Мистера Брэдбери. Мистер Брэдбери написал целую книгу о сожжении книг! Ха-ха-ха! Он мог бы выпустить книгу просто с чистыми листами. Клянусь, тепла от неё было бы ровно столько же! Полезайте в печку, мистер Брэдбери. А это что? Боже милосердный! «Тектоника литосферных плит»! С неё-то всё и началось! Погоди. Я же брал книги с полки фантастики. Как она туда попала? Ха-ха-ха! Ой, не могу! «Тектоника» — фантастика? Стоп. Минуту. Движение литосферных плит — фантастика?! А ведь теперь это ПРАВДА! Страшная правда. Материки больше не двигаются. И «Тектоника» попала на полку фантастики. Случайность? Может быть. Конечно. Пусть она разделит участь фантастики — в огонь. В огонь. В огонь! О чём я говорил? О Мамочке. Она перестаралась. У людей часто так бывает. Родительская любовь перерастает в свою противоположность. В тормоз. Или, того хуже, капризный ребёнок получает в руки заветные спички. А то и дедушкин револьвер. Мы и есть дети. И погубили свою Мамочку. Ну, ладно. Итак, надеюсь, я вас, господа, убедил в существовании Куратора. Или Бога, или Мамы, называйте, как хотите. Высшего разума. Поскольку я учёный, то для меня совершенно естественно возник вопрос: а где он находится? Этот самый мозг? Как реальный объект. Ничего придумать так и не смог. До тех пор, пока… В своё время начались космические исследования. Нам, геологам, без образцов камней и грунта, в космосе изучать нечего. Золотой век космогеологии только маячил на горизонте. Мы получили лунный грунт, и даже один из нас посетил Луну, но это была пока больше символичная, чем научная работа. А вот открытие океана Европы — спутника Юпитера, стало началом конца. Океан тот покрыт льдом толщиной более двух миль. Возможно, там даже есть жизнь. Но до него не добраться. Аппарат летит туда три года, и нет даже проекта, как пробить там толщу льда… нам бы очень этого хотелось. Европа — наша последняя надежда найти в Системе жидкую воду, то есть шанс на внеземную жизнь. И тут наша Мама, видя новое увлечение дитяти, предоставило ему для опытов модель океана Европы — линзу подледниковой воды, так называемое озеро «Восток». Как я теперь уверен, свою голову. Собственно, озеро так не называлось. Просто оно находится на самом Южном полюсе, в центре Антарктиды, где стоит русская научная станция «Восток». Не мудрствуя лукаво, его так и назвали. Толщина льда в этом месте — полторы мили. Ну, просто идеальная модель. Скажете, совпадение? Так вовремя и так похоже? Даже отвечать не буду. Как вы сказали, мистер Грант? Голову надо держать в холоде? Вот именно. Мама так и делала. Она нашла для своего мозга идеально холодное, очень стабильное и недоступное место. А мы, из космоса, его обнаружили. Температура воды, по данным радиозондирования, тридцать пять по Цельсию. Вот тут бы и задуматься… Мама легко могла бы пресечь наши попытки бурения, вообще смести с ледника и буровую, и саму станцию «Восток». И не допускать нас туда, пока мы не поумнеем, и не поймём, что не везде можно бесцеремонно совать свои сверла… Она, к сожалению, этого не сделала. Говорю «к сожалению», хотя сам наверняка погиб бы при этом; я был участником варварского бурения. Но остались бы живы моя жена, сын и дочка, и ещё много-много других жен, сыновей и дочек, и внуков, и внучек… Не смотрите на меня, мистер Рузвельт. Да, это слёзы. Да, я плàчу. Это я их всех убил. Я запустил дизель. Я вот этой рукой нажал рычаг. И прошёл последние метры скважины. А ведь Она предупредила! Тот внезапный и сильнейший шквал, чуть не сваливший буровую. При ясном-то небе… Толстые тросы-растяжки выдержали. Я чудом увернулся от упавшей откуда-то сверху доски. Русские сказали: родился в рубашке. Не уверен. Может, лучше бы тогда погибнуть, чем видеть теперешний кошмар, и знать, что это ты его причина. Тогда никто не понял… И вся наша команда, с весёлым криком «русские не сдаются!», продолжила бурение. А потом… Подброшу-ка ещё книжечку. Плохо они греют, книжки. Дерево лучше. Но я давно сжёг всю мебель. Что теперь? Артур Кларк. Многоуважаемый мистер Кларк. «Космическая одиссея», бог мой! Любимая книга юности. Но нет, читать не буду. Теперь всё в печь. Немного тепла, мистер Кларк. Простите, мистер Кларк. Потом? Когда бур пробил лёд и зацепил мозг Мамы… конечно, озеро, покрытое трехкилометровой толщей ледника, находится под давлением. Заранее прикидывали: около трёхсот атмосфер. Ну и что? По расчётам, вода поднимется по скважине метров на пятьдесят, подождём, пока замёрзнет, потом спокойно высверлим керн уже озерного льда. И тихо-мирно получим образец подлёдной водички. Биологи ждали сенсации. Жизни, не знающей Солнца. Уже потирались руки в предвкушении диссертаций, наград и званий… Но все ошиблись. С давлением — на порядок. Самое меньшее. Так вот, когда бур прошёл насквозь… что? Диаметр? Несколько дюймов… Сначала вылетели трубы. Одна за другой. Они били снизу в буровую вышку, ломаясь и круша на мелкие обломки промёрзший металл. Трубы срубили одну «ногу» буровой, и трос растяжки потянул её вниз. И тут… То, что вылетело следом за трубами, явно водой не было. Фонтан горячей красно-серой массы с яркими белыми прожилками. Она хлестала из скважины на высоту десяти этажей. Снег вокруг буровой стал красным. Налетел шквал, один, другой. Порывы ветра валили с ног. Раздался грохот падения вышки. Что? Что вы сказали, господин Рейган? Взять жидкость на анализ? Да, мысль мелькнула. Но тот звук, что раздался… Это был вой, жуткий, будто миллион волков разом затосковали о своей волчьей доле, будто сто тысяч вьюг и метелей, в желании похоронить мир, вторили им. Многоголосый вой на одной смертной ноте… Волосы встали дыбом. Нас охватил панический страх. Какие анализы! Все побежали. Кто куда. Мы и не заметили, что небо уже заволокло тучами. Началась метель. Мама старалась закрыть снегом свою, возможно, смертельную, рану в голове. Видимость упала до десяти футов. Никто не знал, куда бежать. Мне повезло. Я и один русский, Виктор, до станции добрались. Остальные бросились не в ту сторону, и навсегда сгинули в метели. Они стали первыми жертвами. Как я добрался до Цинциннати, рассказывать не буду. Скажу одно: русские лётчики — отчаянные парни. Если бы не они… В мире творилось ужасное. Волна холода и снега, расширяясь от Южного полюса концентрически, захватывала всё новые, более северные, параллели. Люди в поисках тепла рванули к экватору, на транспорте царил хаос. Южные моря замерзали. Многие гибли в давках, кто-то прокладывал дорогу к кораблям и самолётам с помощью оружия. Те, кто не сумел уехать (а таких, естественно, было большинство), умерли в своих домах, засыпанных снегом. Без электричества, газа и пищи. Люди, рвущиеся к экватору с юга, не знали, что такая же волна идёт к нему с севера. Только белые медведи получили новый огромный ареал обитания, полный замёрзших трупов людей и животных. Надо лишь немного покопаться в снегу. Песцы тоже не обижены, их вроде стало больше. Две встречные волны… нет, они не встретились, не дойдя до экватора, думаю, градусов по пять с каждой стороны. Солнце их остановило. Там, в этой полосе, шириной в десять градусов, остались условия для жизни. Но что там творится сейчас — я не представляю. И не хочу туда. Там, наверное, уже друг друга доедают… я лучше умру здесь. Здесь, в библиотеке, я понял всё. Почему Она так сделала. Почему Мама позволила нам провертеть дыру в её голове. У Неё не было выбора. Да! Так она, может, ещё выживет и когда-нибудь оправится. И будут другие разумные существа. Или Она разочаруется в разуме, и не будет больше играть в эти опасные игры. Будут просто животные. Разве это плохо? А то, что эволюция обязательно приводит к разуму, далеко не факт. Так случилось на Земле, да, но я, надеюсь, доказал вам, господа, что это была вполне сознательная селекция. Ведь акулы с крокодилами за двести миллионов лет не стали разумными. А других планет, имеющих жизнь, мы не знаем. Так чего же она испугалась? Я долго думал, вопрос казался неразрешимым. Но потом, уже здесь, прочитав книги по астрономии… конечно! Кто могущественнее Её? Кто помог Ей повернуть эволюцию к разуму, уничтожив динозавров? Только Он, повелитель комет и астероидов, Юпитер! Это Он, по её просьбе, в конце мелового периода подобрал подходящий астероид из Пояса, не большой и не маленький, а в самый раз, и ювелирно отклонил его орбиту так, чтобы нанести прицельный удар в Землю, не задев Мамину голову. В Солнечной системе имеется единственное тело, не имеющее метеоритных кратеров. Угадайте, какое? Правильно, мистер Эйзенхауэр, это Европа. Это не та Европа, которую вы освободили от наци. А другая, маленький спутник большого Юпитера. Маленький, но очень важный. Голову надо держать в холоде, мы это знаем. Но на самОм Юпитере нет холодных мест, он весь состоит из горячих газов, и свои мозги он держит подо льдом Европы, точь-в-точь, как Мама держит мозги подо льдом Антарктиды. Отсутствие кратеров объясняли тем, что вода заполняет трещины после ударов метеоритов, замерзает, и поверхность льда остается гладкой. Но мы-то с вами теперь знаем, что повелитель гравитации просто-напросто не позволяет камням бить себя по голове, отклоняя их траектории. А что же Мама? Она поняла наши замыслы. Что мы рано или поздно доберёмся до Европы и просверлим скважину там. И тогда старина Юп в гневе швырнёт в Землю, нашу колыбель и обитель, астероид побольше, чем в тот раз. Размером этак миль в сто. Чтобы гарантированно уничтожить всякую жизнь, в том числе и саму Маму. То есть она имела выбор между смертью и тяжёлой травмой, которая, уничтожив огромную часть её бестолковых разумных детей, позволит ей жить дальше — или в безмятежности, среди нового животного мира, или в страхе, ожидая от возродившегося человечества новых научных подвигов. Она выбрала второе. И подставила голову под наше сверло. Теперь она без сознания. А у нас ледниковый период. Когда она очнётся — не знает никто. И очнётся ли? Наверняка это будет нескоро. В геологии все происходит медленно. Теперь, господа президенты, вы всё знаете. Я когда-то ездил на Канарские острова — там был просто рай земной. Синее небо, синее море. Белые цветы, белые одежды. Что там теперь? Ужас. Синие трупы под слоем белого снега… песцы и медведи их выкапывают… Ужас, ужас…***
— Ну, что, Доктор, как там наш американец? — Пока плохо. Сильнейшее сотрясение мозга. Бредит. Я в английском не очень, но он вспоминает то президента, то маму. — Вот что значит настоящий патриот. Сначала президента, и только потом маму. Представляю, что бы я нёс в бреду, получив доской по голове… — Ты, Витя, такого удара не выдержал бы. А у него на удивление прочный череп. Парень просто родился в рубашке. Я больше боюсь за ключицу: как бы не перелом. Опухло всё. Как же так вы доску на вышке не закрепили? — Всё мы закрепили. Но такой шквал налетел — оторвал. Сорок пять метров в секунду, представляешь? Анемометр просто взбесился. Метео обычно предупреждает. А тут ничего, да и небо ясное… я такого раньше не видел. Хотя в Антарктике всякое бывает. С Мак-мердо[5] связались? — Конечно. Они обещали своего врача с оборудованием прислать, но у них сейчас погоды нет. Не разрешают вылет. Наш-то рентген не работает. А парень не транспортабелен пока. Бурение прекратили? — С чего бы? Русские не сдаются! Осталось метров десять. Эх, Доктор, закончим бурить, и домой. Надоела холодрыга. Поеду на Канары, отогреваться. Небось, премиальных хватит, а, Доктор? Да хрен с ними, с деньгами, ещё где-нибудь набурим. Эх, Канары-канарейки! Синее небо, синее море. Ладно, побежал на буровую. Блю-у-ууу канари-и-иии…[3] Рассказ-победитель международного конкурса «Галилей». Впервые опубликован в сборнике «Галилей — 2007», Харьков, Украина. [4] Небольшие колебания земной оси, налагающиеся на ее прецессионное движение и обусловленные притяжением Солнца и Луны. [5] База снабжения внутриконтинентальных научных станций США. Расположена на полуострове Росса.
Владимир ГолубевГолубев Владимир Евгеньевич. Родился 12 августа 1954 года в г. Кинешма Ивановской обл. Живу в Рязани, работаю электриком на заводе. Имею более сорока публикаций, в том числе журнале «Полдень XXI век», «Шалтай-Болтай», «Уральский следопыт», «Порог» (Украина), «Безымянная звезда», сетевом «Магия ПК». В 2009 г. вышел мой авторский сборник «Гол престижа», изданый на грант администрации Рязанской обл., по итогам литературного конкурса. Награды: «Золотое перо» - награда лауреата конкурса «Галилей». «Звезда Ампары» - награда лауреата конкурса «Звезды ВнеЗемелья».
