Геннадий Ядрихинский ЗА ДВЕРЬЮ
Я давно не боюсь того, кто живёт в шкафу. Когда я ложусь спать, мама не оставляет включённым ночник, как раньше. И мне не страшно ночью подняться и в полной темноте пройти к туалету. Меня даже совсем не пугают огромные пауки в кладовой. Но я боюсь того, кто дышит за дверью. На часах половина первого. Мама вернётся только утром. А за дверью Он. И Он намного страшнее живущего в шкафу. Потому что тот, кто живёт в шкафу, никогда не скрёбся о дверь, он никогда так низко и протяжно не стонал, он просто был ненастоящим. Тот, кто дышит за дверью, пришёл вечером вместе с большой снежной бурей, из тех, что так часто бывают здесь в эту пору года. Ураган, как обычно, обрушился внезапно. Быстро стемнело, я запустил генератор, чтобы включить свет. Генератор стоит в предбаннике. Предбанник — такая комната, где стоит генератор. То есть, конечно, никакой он не предбанник, просто это помещение отделяет остальные комнаты от входной двери, за которой вечный холод и лёд. Потом я вернулся в комнату. Не так часто мне приходилось оставаться одному, нужно было брать всё от этих недолгих часов свободы. Но чувство вседозволенности, которым я наслаждался весь день, к вечеру угасло. Ветер выл в трубе, жёстко колотил в плексиглас окон и кидался снегом. Радиоприёмник на всех частотах шипел как змея, иногда тонко взвизгивая, недовольный тем, что я кручу настроечную ручку. Закончив издевательство над приёмником, я замер у книжной полки. Все книги в доме я прочитал по несколько раз, но что ещё было делать. Старая бумажная книга с залистаными страницами. Я сел на диван, стал читать. Скрипнула дверь в мамину комнату. Взгляд вправо. Луч света из комнаты пробивался через щель, выхватывая из темноты куски мебели. Я продолжил чтение, но смысл упорно скрывался от меня. Пару минут я тупо водил глазами по одному и тому же месту, пока строки не стали плавать и двоиться. Звук повторился. Я отложил книгу. Подошёл к двери. Слабой струйкой из маминой комнаты полз холод. Резко толкнул дверь, включил свет. Ничего. Почти ничего… Оконная рама была распахнута. Улица вытягивала тепло, снег усыпал кровать и письменный столик. Я подбежал, захлопнул окно. Под ногами лужей растекался талый снег. Сердце бухало тугими ударами, над головой раскачивалась лампа, убаюкивая тени. С криком я побежал по всем комнатам, везде включая свет. Почему-то свет мне казался надёжным спасением. «Дурак, трус, это всего лишь ветер»,- говорил я себе, когда, убедившись, что все окна и двери закрыты, упал в кресло. В комнате сгущалась тишина. Это странная тишина, в трубе на разные голоса поёт ветер, ураган стучится в окна, но это она. Чтобы как-то погасить её гнетущее давление, я снова включил приёмник. Снова одно и то же на всех частотах. Я испугался, что шум помешает мне услышать… Что? Я сам не знал. Я лёг на диван и укрылся, посчитав, что сон сможет украсть меня из этого неприятного вечера. Но сон не приходил. Едва я закрывал глаза, мерещилось, что кто-то крадётся, совсем рядом. Тишина рисовала пугающие картинки. Я открывал глаза. Ничего. Посмотрел на часы. Одиннадцать. Время тянулось медленно, слишком медленно. Но я почти заснул. И Он пришёл на границе сна. Протяжный вой, глухой и мрачный. Мне хотелось верить, что это часть сна, но вслед за воем я услышал скребущий звук. Будто огромная когтистая лапа пробовала дверь предбанника на прочность. Я вскочил. Мурашки бегали по телу. Взгляд пойманной мухой метался по двери. На цыпочках прошёл туда, откуда раздавались звуки. Дверь в предбанник, естественно, была надёжно заперта. Я прислонился ухом к холодному дереву. С другой стороны раздавалось лишь ровное бормотание генератора — ещё один звук, выпадающий из восприятия, если слышишь его ежедневно. Но это был не единственный звук, я различал отчётливые повторяющиеся: хлоп, хлоп… Этого не могло быть! Наружная дверь, что закрывалась на щеколду, хлопала от порывов ветра. Значит, кто угодно мог быть в предбаннике! Я осадил себя на этой мысли. Снаружи буря, ни живой души на десятки километров кругом. Это бред. Дверь содрогнулась, и я услышал, как что-то твёрдое скребёт по ней, разрывает волокна древесины. Я отшатнулся в сторону и, замерев, остался стоять. Наверное, я был похож на восковую фигуру в тот момент. Но ведь я не мог показать тому, кто за дверями, что я здесь рядом. Может, он не услышит меня, не учует, уйдёт туда, откуда пришёл… Опять я обманывал себя. Ну не уйдёт же он в бурю. Пять минут, десять, полчаса. Гость больше не заявлял о себе, я немного успокоился. Ноги затекли, больше стоять я не мог. Медленно, чтобы не скрипнул пол, я опустился на корточки. Минута, пять, десять. Тишина. Я почти поверил, что мне всё это показалось. Я сел на пол, с трудом вытянув онемевшие ноги. Скрип. Тихий-тихий. Воображение стократно усилило звук. Но ничего не случилось. Ни воя, ни поскрёбывания. Ничего. Я уткнулся в колени и заплакал. Заплакал, как маленький. Скорее бы утро, скорее бы мама вернулась. Я шмыгал носом. Было тихо. Совсем тихо. Когда он работает, ты не слышишь его, но стоит отключить генератор — и ты понимаешь — вот она тишина. Обглоданный страхом мозг не сразу сообразил, что произошло, но когда понял, всё внутри меня сжалось, кровь отхлынула от лица и рук. Мгновение — и свет плавно угас. Мрак. Это ещё хуже тишины. Это уже не мурашки. Это был леденящий давящий ужас. Я поднялся. Почему-то представилось, что дверь должна открыться именно сейчас. Не дожидаясь этого, я бросился на кухню. Там в шкафу были свечи. В темноте я ориентировался неплохо, оставаться без света было не в первой. Но рядом был ужас, он стоял за моим плечом, и я чувствовал его дыхание. Чтобы хоть как-то развеять свой страх, я говорил вслух какую-то бессмыслицу, постоянно раздвигал воздух перед собой руками и оборачивался. Вот они. Свечи, спички. Дрожащий огонёк. Не скажу, что стало лучше. Полумрак куда страшнее мрака. Свечка освещала совсем мало пространства. По-хорошему надо было спуститься в кладовку, чтобы взять лампу. Но для меня это было просто немыслимо. Я прошёл обратно и в нерешительности замер у всё тех же дверей. Я — слух. Звук из предбанника. Глубокое мерное дыхание с небольшой хрипотцой. Оно страшило и завораживало. И в конце концов совпало с моим собственным. Это ещё больше напугало. Я представил, как с другой стороны стоит Он и, так же как я, прислушивается. Порхающие тени от пламени свечи добавили беспокойства. А если кто-то ещё и внутри? Может, один из них пролез через окно и спрятался в маминой комнате. Я почувствовал давящий взгляд. Воображение нарисовало фигуру за спиной. Я резко обернулся. Никого. На руке часы. Смотрю на время. Половина первого. Мама вернётся только утром. За дверью Он. Моё тело по двери сползает на пол. Спиной чувствую Его. Дыхание у Него тяжёлое, неровное. Он кажется больным. Эта мысль поражает меня и отрезвляет. Во мне просыпается новый голос. А вдруг это человек, может, ему нужна помощь? Второй голос: почему он молчит? А если это страшная местная тварь? Чушь! Здесь нет фауны… А что ты знаешь об этом месте? Я знаю, что сегодня разбился самолёт. Я знаю, что мама их ищет. А если это один из них? Мой внутренний спор обрывает хлопок наружной двери. Дыхания больше нет. И того, кто дышит за дверью тоже. Я встаю. Прислоняюсь к двери ухом. Слушаю изо всех сил. Буря утихла. Наружная дверь едва-едва постукивает. Проходит четверть часа прежде, чем я решаюсь это сделать. Но я это делаю. Моя рука ложится на дверную ручку. Срабатывает механизм замка. Двери распахиваются, сквозняк тушит свечу. Но за краткое мгновение до того, как меня окутывает темнота, я вижу: передо мною Он.***
Вездеход шёл на пределе скорости, но женщина подгоняла водителя как могла. Рядом с ней сидевший мужчина без уверенности в голосе говорил: — Анна, это лишь собака, да ещё со щенком. Они не смогли бы преодолеть и половины этого пути. — Это берсерки, они выведены для этого места. Вездеход качало на ухабах, заносило в стороны. — Вижу станцию,- произнёс водитель. — О, Боже! — Что такое? — Он никогда не выключил бы свет! Женщина выпрыгнула из машины, едва открылся люк, и, проваливаясь по колено в снег, побежала к строению. Луч фонарика, привязанного к дулу её автомата, метался из стороны в сторону. Вслед за ней бросились остальные. Женщина добралась до дверей первая, она распахнула их и осветила предбанник. Щеколда оказалась сломанной, дверь напротив исполосована царапинами когтей, будто ножами. Гримаса слепой материнской ярости исказила лицо женщины. Бегущие следом ворвались в здание как раз в тот момент, когда она дёрнула ручку дверей. Внутри было темно, но три луча фонарей сошлись в одной точке, там, где лежал мальчик лет десяти. Автомат выпал из рук матери. Он был бесполезен. Её сын просто спал. И во сне чему-то улыбался. Рукой он укрывал маленького пушистого щенка.Геннадий Ядрихинский Родился в 1988 г. в бывшей Азербайджанской ССР, в городе Сумгаит. Прожил там крайне короткий срок и еще в младенчестве был транспортирован родителями в Беларусь, где проживаю и сейчас. Работаю в правоохранительных органах, заочно получаю историческое образование. Публикациями и наградами избалован не был. Участвовал в некоторых сетевых конкурсах, иногда побеждал. В последнее время отошел от написания рассказов, засел за крупную форму.