— Ты был прав! Я насчёт трупов. Вообще-то за тот день подозрительных больше десятка, но парочка особенно… И один, заметь, рядом с портом. Причём не только остался без документов, но был ещё и раздет, весь обляпан её пальчиками и к тому же, заметь, преставился от лошадиной дозы мятки. Но там одна проблемка… Знаешь, чей это был трупик?
— Ну?
— Уве Янсена.
Возможно, умственная ограниченность — явление не столь быстро проходящее, как хотелось бы надеяться. А, может, виновата была та урна, по которой очень хотелось пнуть ещё хотя бы пару раз — известно же, что подавление искренних и сильных желаний тем негативнее сказывается на способности к логическому мышлению, чем искреннее и сильнее были эти самые желания! — но, как бы то ни было, Лайен успел пробурчать, провожая удаляющуюся урну тоскливо-голодным взглядом:
— Уве Янсен, не Уве Янсен, какая, к дьяволу, разница, даже если и Уве Янсен… — прежде, чем застыл с открытым ртом, потому что трижды произнесённое имя наконец-таки дошло до сознания.
— Чёрт!..
Спрашивать: «Что, тот самый?..» было бы в данной ситуации верхом идиотизма — будь это просто однофамилец, Дэн не стал бы смотреть столь сочувственно.
— Что, тот самый?..
Дэн не ответил, лишь вздохнул.
— Чёрт…
А что ещё тут скажешь? Только янсеновских молодчиков для полного букета не хватало.
А если к тому же окажется, что это вовсе и не было самоубийством, то вообще самое умное — прикинуться ветошью и забыть обо всём, моля судьбу, чтобы и о тебе соответственно позабыли.
Эта малышка просто шагает по трупам. Если считать с теми, кто не выжил в порту при попытке её поймать, Уве Янсен будет уже четвёртым.
И это — тсенка в шестом поколении, в миротворки рекомендованная?!
Куда мы катимся…
Джуст
Отель Тортуга-14
Номер эконом класса
Бэт
Экран в номерах эконом был хоть и без эффекта присутствия, но вполне себе трёхмерный.
— …Знаешь ли ты, что такое — быть Зоей? — Прыжок. Скольжение. На секунду кажется, что пальцы вскинутой руки не достанут до очередной рейки.
Достали.
Прыжок повтором, в рапиде. На него накладывается абсолютно спокойный голос:
— Быть Зоей — это обязывает… Соответствовать необходимо… А иначе — нечестно.
Голос ровен, только чуть сбито дыхание, словно говорящая идёт быстрым шагом вверх по склону не слишком крутого холма. Или перебирается на руках по хлипкому мостику над пропастью в одиннадцать этажей.
Замолчала, достала шуршащий яркий пакетик, захрустела обёрткой. Ти-Эр своё дело знал, под этот хруст дал неторопливую панораму и вернулся к маленькой фигурке в форменном комбинезоне уже издалека, отчего она показалась ещё меньше и беззащитнее. В свете прожекторов выгоревший комбинезон казался серебристым, рыжие волосы выбивались из-под беретика трогательными прядками, суетящиеся внизу приземистые коротконогие пехотинцы по контрасту казались ещё более уродливыми и отвратительными, их пятнистая полевая форма нелепыми кляксами резала глаз на фоне почти чёрного пластбетона.
Ти-Эр был в ярости и прощать им повреждение съёмочного хоптера не собирался.
И если поначалу, ещё заочно, он более склонялся к вариации на тему: «Опасная маньячка и бравые парни доблестной пехоты», а, увидев декор площадки развернувшихся боевых действий и оценив юмор сложившейся ситуации, засомневался и уже решил было выдать «Взгляд беспристрастного наблюдателя», то сейчас в эфир шёл откровенный и недвусмысленный слезодавильный трешак «Злые дяди и бедная крошка». Не прямой эфир, конечно, повторный показ, уже шестой по счёту. ТиЭру даже не пришлось напрягаться, выбивая прайм-тайм — первые прокрутки так взвинтили рейтинг, что за этот ролик чуть не передрались все основные каналы, а уж распиратченные куски давно уже разлетелись по всей инфосети. Но с личным ТиЭровским копирайтом всё равно котировались выше.
Комментатор рангом пониже уже давно не удержался бы от парочки злобных выпадов, и тем самым наполовину испортил бы ненавязчиво и потихоньку создающееся у зрителей впечатление. Ти-Эр же был неизменно корректен и безукоризненно вежлив.
И вообще больше молчал.
За него говорили ракурс, форма, цвет. Укоризненное жужжание повреждённого хоптера. Выхватываемые время от времени крупным планом вооруженные до зубов пехотинцы.
И — серебристая фигурка, зависшая в серебристой же металлической паутине между небом и асфальтом и рассуждающая о высоком предназначении Божественной Зои.
Лёгкий рапид на неё — так, самую чуть, ненавязчиво и почти незаметно, — не менее лёгкое ускорение на пехоту — и вот уже каждый жест одной приобретает утончённую плавность и отточенность, а другие же, наоборот, начинают выглядеть неприятно суетливыми и нервозными. В арсенале хорошего тивера есть немало подобных приёмчиков.
А Ти-Эр был не просто хорошим.
Он был лучшим…
И он сделал всё, чтобы сердца миллиардов тивизрителей переполнились негодованием как раз к моменту трагического финала.
— Хорошо висит! — сказала Рысь, профессиональный хитчер с двадцатитрёхлетним стажем соседке по номеру, откликавшейся на славное имя «Железные Зубы», и шмыгнула перебитым носом. Железнозубка фыркнула через резиновый загубник, не прекращая послеобеденной разминки на портативном тренажёре. Кроме них в номере было ещё двое. Эркюль спал, поскольку есть пока не хотел, а тренажёр был занят. Бэт сидел на краешке стола, грыз яблоко и морщился.
Эркюля и его соратниц по команде многие принимали за близнецов. Или хотя бы за очень близких родственников с какой-то крупной планеты — были они широкоплечи, крупноруки, накачаны до предела и стрижены коротко. К тому же — практически раздеты, хотя в номере было нежарко.
Бэт же больше походил на гимнаста — маленький, гибкий, чрноволосый, молния на воротнике свободной чёрной рубашки поднята до самого верха, липучки манжет тщательно замкнуты. То, что не был он хитчером — ясно было с первого же взгляда. Со второго некоторые понимали, что мнение это несколько скоропалительно. Если успевали, конечно. Драться Бэт умел.
Но не любил.
Зато он умел и любил находить тех, кто умеет и любит это делать.
И ещё он умел и любил извлекать из этого их умения максимально возможную прибыль.
Потому-то остальные, в номере присутствующие, его уважали и почти боялись, а это что-то да значит в такой компании. В общении был он весьма неприятен, характером обладал скверным, а языком — ядовитости чрезвычайной.
— Учитесь! — процедил он, смерив обеих хитчерш уничижительным взглядом, — Смотрите, как публику держит!.. Вам до такого класса срать да срать… а они ещё юморят!.. Юм-мористки!..
Рысь хотела что-то возразить, но посмотрела на Бэта и промолчала. Надулась, засопела.
Некоторое время молчали все, было слышно лишь тяжёлое дыханье Железнозубки, скрип тренажера да негромкий задумчивый голос, говоривший о Зое.
Потом Бэт сморщился, пнул Эркюля острым носком ботинка:
— Выключи.
Рысь хотела было возразить, но опять посмотрела на Бэта.
И опять промолчала.
Верхний Галаппагос
Отель «Хилтс»
Аликс
— Будьте осторожны, умоляю вас! Я своими глазами видела здесь эриданца!!!
Эти слова, произнесённые с трагическим придыханием, заставили приглушённо ахнуть ещё парочку знакомых голосов — не понять, то ли восхищённо, то ли негодующе. Впрочем, скорее — последнее, для восторгов возраст у этих клуш неподходящий.
Светлые губы чуть дрогнули в еле заметной улыбке.
До столика, за которым Ингрид Эйзенкиль сообщила столь пикантную информацию своим приятельницам, было метров тридцать через весь зал, и ни один человек не смог бы услышать её театральный шёпот сквозь многоголосие разговоров, позвякивание посуды, шарканье ног и ненавязчивую тихую музыку в стиле цяо.
Но та, что на сегодня даже имени себе толком не выбрала — зачем? Делов-то на полчаса, а к вечеру вновь проснётся обворожительная А-Ль-Сью, — была эриданкой.
А эриданцев кормят уши.
В основном.
Ну и, разумеется, то, что заполняет пространство между этими самыми ушами…
Нет, она вовсе не рассчитывала услышать сегодня что-либо ценное, просто развлекалась, убивая время и тренируясь заодно — тренировка никогда не бывает лишней.
— Я выскажу это администрации! Дожили! Это же просто ни в какие шлюзы!.. Чтобы в приличном обществе…
А Фиммальхенчик что-то больно уж рьяно возмущается, не мешало бы проверить, покопаться как-нибудь на досуге… Впрочем, если судить по обертонам — ничего серьёзнее двух-трех банальных любовников и не слишком откровенных, но отличающихся завидной регулярностью шалостей с мужниной чековой книжкой. Скука.
Фимма Фон Розен-что-то-там (жена того самого Генделя Фон Розен-и-так-далее, как, неужели не слышали!? Да вы что, даже на самых отдалённых подступах к Фомальгауту каждая собака…) продолжала возмущаться в прежнем режиме, и та, что ещё утром называла себя А-Ль-Сью, автоматически провела более детальное сканирование. Если нас так просят, мы же ни в силах отказать…
Любовников, похоже, всё-таки двое, третий пока в стадии разработки. И где-то в весьма далёкой юности проскальзывают забавки весьма пикантного характера. Можно было бы копнуть, да не стоит выделки. Ну что можно взять с фомальгаутского миллиардера?
Так, мелочь всякую…
— Кому нечего скрывать — тому нечего и бояться всякого сброда.
Это уже Цинтия. Или Порция? Никак не запомнить, но какое-то удивительно подходящее ей достаточно мерзкое и благопристойное до отвращения имя. (…Милочка, вы не находите, что ваша…э-э… манера ничего не носить под вашим… э-э… нарядом производит впечатление некоторой… э-э…). Остренький носик, вечно поджатые блёклые губы и постоянная готовность выказать своё негативное отношение словесно и по возможности громко. Церковь Девы-Великомученицы, вдова, непременная участница всех благотворительных игрищ. Наркотики, женская тюрьма на Сиетле, три убийства, совершённых лично, и не меньше дюжины заказных. Финансирует террористическую организацию «Кровь Девы». Похоже — искренняя и законченная фанатичка, но муж не в курсе.
Скука…
Вот ведь странная вещь — ещё вчера вечером она вполне искренне наслаждалась этим обществом. Пила вино, танцевала, гуляла по саду. Как все. Даже к водопаду сходила.
А стоило надеть привычную шкурку — и как отрезало.
Словно вместе с одеждой надеваешь другую личность. Всегда настороженную, всегда готовую к появлению как лакомых кусочков, так и потенциальных конкурентов, на них же и претендующих. Какой уж тут отдых!
Поскорей бы пришёл заказчик — и катись оно всё к чертям. В конце концов, это её законный отпуск, и никто не смеет портить его всякими неприятными мыслями, к числу которых относятся и мысли о работе.
Полчаса — и баста. Даже если он не придёт. Плевать. Как говорили предки — всех денег не заработаешь. Интересно — что такое деньги? Какой-то эквивалент информации?..
Плевать.
Полчаса — и всё.
И снова очаровательная А-Ль-Сью будет гулять по саду, пить, сплетничать и танцевать. Заводить лёгкие и ни к чему не обязывающие курортные романчики — надо же поддерживать репутацию канальерок!
Полчаса.
За ради таки сволочного младшего братика, очаровательного паразита, очень хорошо научившегося использовать свою младшесть!..
За столиком у самых дверей деловито поглощала салат по-синтиански и запечённых кауринов под острым соусом — достаточно-таки скверных, надо заметить, кауринов, да и приготовленных не так чтобы очень… — скучная парочка со скучным выражением скучных лиц. Скучные фразы о соли, перце, хлебе. Повышенное давление, гастрит, слабые почки. Ему за шестьдесят, ей лет на десять поменьше. Развод где-то через полгода с шумным скандалом и попыткой оттяпать побольше или тихое убийство года через полтора, если развода удастся избежать.
Скука…
Ага, а вот и наш горячо любимый клиент пожаловал! И совсем необязательно оборачиваться — по рожам этих разряженных клуш вполне понятно.
До двери на веранду — метра двадцать два. Плюс угол столика и два стула, которые надо обходить. Накинем ещё пару секунд на выпитый у стойки скотч… Нет, пожалуй, три с половиной секунды, поскольку скотч двойной…
Пора!
Она встала, не оборачиваясь, стремительно и плавно и подалась назад всем корпусом, одновременно начиная поворот.
Тут самая главная фишка в том, чтобы не успеть обернуться полностью и суметь врезаться в будущего клиента на полуобороте, плечом. Недовернёшь — ударишь спиной, а спиной, сами понимаете, общаться затруднительно. Перевернёшь — впечатает грудь в грудь, мужчин это очень отвлекает, а женщинам доставляет массу весьма неприятных ощущений, особенно, ежели со всего размаха… Нет, что ни говори — плечом это самое то, много раз проверено и результаты всегда самые…
На этот раз она не успела.
В смысле — не успела именно так, как и было задумано. Плечо впечаталось во что-то мягкое, скользнуло, шурша тканью о ткань, и резко ударилось о твёрдое. Над самым ухом клацнули зубы. Удачно.
— Извините… — голос был нетвёрд и хрипловат. Это уже хуже…
Она обернулась.
— Минут через двадцать встретимся в сауне.
Его реакция показала, что она не ошиблась. Расширенные зрачки, дёрнувшийся подбородок… Он даже голос понизил.
— Зачем?
Она пожала плечами. Мурлыкнула:
— Вам лучше знать…
Посторонилась. Идя к выходу, улыбнулась поощрительно — умный дядя! Не остановился, вслед ей вылупившись, не начал орать в спину всякие глупости, — прошёл к столику, не обернувшись даже ни разу.
Неплохая реакция…
У бассейна было практически пусто — она специально выбирала именно это время, неделю наблюдала. В раздевалке включены лишь четыре шкафчика. Правда, могут нагрянуть ещё из тренажёрной, для этих фанатиков хорошей фигуры режим не писан. Раздевшись, сложила вещи в шкафчик, заперла, придавив сенсор большим пальцем.
— Мы хотели бы вас нанять.
Голос мягкий и тихий. Слишком мягкий…
Она обернулась, автоматически высвобождая волосы из узла в боевой веер. Тот, кто полагает, что обнажённый эриданец беззащитен, очень редко доживает до возможности осознать всю глубину своих заблуждений. Не то, чтобы именно сейчас она ожидала каких-либо неприятностей — просто привычка. Приподняла бровь. Сделала улыбку поощрительной и слегка насмешливой. Что это у нас тут за любители приходить на не им назначенные встречи?
Он не подумал раздеться и выглядел весьма мелодраматично в своём чёрном плаще чуть ли не до пола. Тоже мне, граф Дракула в бане! Лицо слишком правильное, усреднённое какое-то — слишком мягкое для мужчины и слишком грубое для девицы. Голосочек тоже профессионально беспол, и никаких тебе обертонов, — это тоже о чём-то, да говорит…
Ему бы очень пошли усики. Этакие набриолиненные чёрные усики.
Если, конечно, это он.
В раздевалке было не то чтобы очень жарко — градусов сорок, не больше, — но и не настолько прохладно, чтобы было комфортно стоять полностью одетым. Но он не торопился, хотя лакированная поверхность остроносых чёрных туфель уже затуманилась от пара.
Она потерла голым плечом ухо. Край клипсы царапнул кожу.
— Работа по какой специфике?
Она не была встревожена или заинтересована. Забавлялась просто. И уж во всяком случае, она не собиралась браться за эту работу…
— Анализ, — он чуть пожал узкими плечами. — Просто да или нет. Ничего сложного… Если, конечно, всё то, что мы слышали про эриданцев — правда.
Теперь она поняла, что именно её в нём настораживало.
Отсутствие обертонов.
Не просто отсутствие — с кем такого не случается время от времени!
Полное отсутствие…
Вот сейчас, в последней шпильке он должен был раскрыться, в шпильках всегда раскрываются целые веера, успевай только фиксировать да считывать…
Этот — не раскрылся.
Ни разу.
Даже в шпильке.
Ему что — действительно наплевать? Или…
— Хороший анализ стоит дорого.
У него была острая улыбка.
И — никаких обертонов. Обломайся, детка.
— Взгляните сами. И оцените.
Его левая рука вынырнула из кармана, метнулась вперёд и вверх, потом снова в карман — она едва успела поймать маленький шестигранник информашки. Снова улыбка — быстрая и острая, как порез.
— Не захотите поработать — вернёте адекватом, мы вам верим.
Он пошёл к двери, а она смотрела ему вслед почти с восхищением. Нет, ну это же надо!
Так непринуждённо всучить кота в мешке, и кому — эриданцу!
Поймать не на чём-то — на всем известной эриданской этике! Он же почти издевался.
И — никаких обертонов…
Она подкинула информашку на ладони. Нехорошо усмехнулась, глядя на дверь раздевалки.
Хитрый мальчик.
Всё рассчитал, всё предусмотрел, ко всему подготовился…
Не учёл лишь одного.
В каждом опутанным старинными и нерушимыми традициями обществе имеются свои нарушители традиций.
Джуст
Площадь Бониклайда
Стась
— Что поставишь? — лысый толстяк оторвал заплывшие жиром глазки от арены.
Стась ткнула себе в грудь большим пальцем, потом вскинула вверх
указательный. Толстяк с сомнением посопел, ощупывая Стась оценивающим взглядом. Решился.
Он очень громко ругался через шесть минут, отсчитывая Стась проигранные четыре месяца. Стась молчала — она старалась говорить как можно меньше. Голос имитировать куда труднее.
На арену она не смотрела — а чего смотреть? Любая честитка сразу бы сообразила, что этот осторожный качок не выносит и намёка на боль, а у рыжего не руки — капканы, из таких фиг вывернешься.
Через сорок минут у неё уже были необходимые для вступительного взноса полтора года. Но она не спешила.
В конце концов, это же не официальные соревнования — так, любительский показательный матч за ради праздничка, никаких тебе драконовских поэтапных проходов. Вот и воспользуемся.
Тем паче, что игроки подустанут, а ставки возрастут.
Хайгон-Астероиды
Пассажирский салон ультравена-экспресса
Тэннари
Разместить более сотни человек от семи до тринадцати лет в тесном помещении рейсового шатла — это работа не для слабонервных.
Тем паче, что практически все полторы сотни желают сидеть не иначе как у иллюминатора, а попытка усадить их куда-нибудь в другое место вызывает не просто бурный протест, а прямо-таки шквал негодования, а кто-то уже успел подавиться жевательной резинкой, а по салону носится ошалевший от новой обстановки недоксют с привязанной к левому хвосту консервной банкой, а кто-то засунул голову под кресло и там благополучно застрял и теперь громкими паническими воплями информирует об этом факте окружающих, а кто-то просится в туалет, а кто-то уже сходил, и теперь пытается кинуть в кого-нибудь памперс, а прибежавшая из второго салона милая девочка мило ябедничает на тихо дерущуюся в уголке парочку, да ещё и старшей воспитательнице становиться плохо с подозрением на приступ псевдоксоны…
Удовольствие ниже среднего.
Привязывая к креслу последнюю орущую и брыкающуюся малолетнюю неприятность, Теннари в очередной раз мысленно клялся, что больше уже никогда и никому не даст себя соблазнить никакими повышенными командировочными. Как, впрочем, регулярно клялся сам себе все последние годы.
Проходя к своему креслу в конце второго салона, он заметил Макса и вдруг вспомнил, что за всё время этого посадочного светопреставления ни разу не видел Ани.
Это почему-то его несколько обеспокоило.
— Макс, ты не видел Снежанны?
Макс прижал палец к губам и показал глазами в угол. Теннари настороженно посмотрел туда, готовый к любым неожиданностям, увидел знакомый свитер, плечо и часть затылка. Ани спала, отвернувшись к борту. Но почему-то спокойнее не стало, скорее — наоборот.
