Стенд
роман

Базовая Орбитальная станция Тэннари

  «…десятая минута сорок вторая секунда четвёртый час, двести одиннадцать сутки сто сорок восьмой год после Основания. Фиксация нарушения зоны безопасного контроля на граница шестой сектор контроля, смещение причального корридора нарушителя в сторону пятый причальный сектор. Идентификация нарушителя по типу сигма-зет, «дженифер», 1-1-1. Двигатели несинхронизированы, форсированы, движение по диагонали, скорость предпороговая. Взятие под контроль на границе первого сектора, угроза безопасности сектора, решение о принудительном гашении скорости до причальной скорости. Принудительная стыковка и лизинг, кремация останков нарушителя-пилота, ответственная группа дежурных спасателей в составе рядовой Д.Доу и старшей по наряду К.А.Мэккинг…» Переводчик у них был неотлаженный, текст коверкал и игнорировал глаголы. А, может, это просто местный административный сленг такой — Теннари раньше со здешними бюрократами не общался и сравнивать ему было не с чем. — Вам потребуется заверенная копия? Теннари покачал головой. Местный комендант был предупредителен до отвращения — отцы-основатели Ордена постарались. Теннари не знал, пустили ли они в дело финансовую смазку или просто наделили его какими-то фантастическими полномочиями. Ему это было не интересно. Главное, что перед его карточкой распахивались теперь любые двери и любой местный начальник начинал неприятно лебезить, изо всех сил стараясь выполнить любой каприз опасного гостя. Когда-то такое отношение радовалоновоиспечённого рыцаря Ордена Чистоты Генома и составляло одно из основных удовольствий Охоты. Потом — раздражало. Теперь же казалось просто неважным.   — Хотите осмотреть шлюпку? Снова отрицательный поворот головы — шлюпку Теннари уже видел. И видел хоть и затёртые ремонтом, но всё же явственно различимые сведующему глазу следы повреждений. Много их было. И следы разрушенной органики в районе кресла пилота тоже присутствовали — сам бы Теннари их уловить не смог, но умная аппаратура зафиксировала. Так что рапорт не врал — скорость шлюпки действительно была принудительно погашена от предпороговой до причальной за критически малый промежуток времени. И пилот в оный промежуток действительно в кресле имел место быть… Впрочем, это так, дополнительное подтверждение. Комендант не врал, когда говорил про кремацию останков — ложь любого вида и формы Теннари, как и всякий рыцарь, чувствовал за парсек. — Хотите поговорить с дежурными? Теннари ничего уже не хотел. Разве что забиться в самую маленькую щель, закрыть глаза и свернуться калачиком. Разумом он знал, что это всего лишь синдром финала охоты, усиленный неожиданностью и отсутствием жертвы. Разумом он понимал, что ничего страшного не произошло, наоборот, всё завершилось довольно удачно и не пришлось собственноручно нейтрализовывать монстра, которым стала когда-то симпатичная ему ученица. Нет, у него не дрогнула бы рука, кодекс рыцаря свят, и жизни миллионов детей перевешивают чашу весов. Но подобные нейтрализации никогда не проходят бесследно, потом наверняка пришлось бы ложиться на длительную психокоррекцию. Так что случившееся можно назвать удачным исходом — может быть, даже самым удачным из возможных. Новорождённый монстр переоценил свои силы и был случайно уничтожен законом природы. Разумом Тэннари это понимал. Но желания редко когда подвластны разуму. Ими подсознание управляет, а оно неразумно. Вот и сейчас оно никаких доводов и слушать не хочет. Жертва ускользнула, и точка. И хочется свернуться калачиком и закрыть глаза…   Помедлив, он третий раз покачал головой.   Талгол Большая Арена Деринга Стась   Она потеряла сознание во время большого полуторачасового перерыва. Уже по-настоящему.   Шум закрытого стадиона стал почти невыносимым из-за тысяч ринувшихся по проходам разносчиков всякой ерунды; от запаха пива, булочек, сигарет и жирных жареных сосисок её тошнило, и голова кружилась всё быстрей. Этот мерзкий запах сводил с ума, запах пота и кухни, прокисшего пива и присыпки для рук, не просыхающих матов и свежей нитроэмали, дешёвого табака и ошпаренных тараканов — о, особенно этот последний, мерзко-кисловатый, ни с чем не сравнимый, всепроницающий и неистребимый, он преследовал её постоянно, доводя до тихой истерики и сводя на нет все попытки съесть что-либо более ли менее питательное. Сперва она пыталась его игнорировать, потом старалась обмануть при помощи огромного количества разнообразных дезодорантов и освежителей, но от них тошнота лишь усиливалась, да и голова начинала страшно болеть, до рези в глазах, сам же этот уксусный гнусный запашок никуда не исчезал, упрямой струей пробиваясь сквозь все парфюмерные ароматы. И Стась пожала плечами, смиряясь с ещё одной силой, которую ей не дано победить. Мало их, что ли? Одной меньше, одной больше… Какая разница?   И одновременно же она перестала насиловать себя попытками обедов — всё равно бесполезно, зачем же мучиться? И только глотала необходимые поливитамины и пила, пытаясь литрами берёзового сока смыть липкий запах хотя бы с губ. Зачем бесполезно расходовать силы в заранее обречённых на неудачу попытках трепыхаться? Она и без того слишком быстро стала уставать в последнее время, слишком быстро и слишком часто, и уже не получается отдохнуть в перерыве, времени не хватает даже просто успокоить дыхание… Она не была дурой. И отлично понимала, признаком чего это является и как среагирует на это изменение её состояния Бэт. Когда узнает. Если узнает… Стало быть — фиг он узнает. Во всяком случае — ещё некоторое время. Совсем немного осталось. Два плановых, одна персональная и одна товарищеская, всего четыре встречи. Причём серьёзное значение из них имеет лишь одна, вот выиграем — тогда и поговорим. Или — не выиграем…   Вчера, например, она не сумела бы. В смысле — честно и чисто. Она поняла это сразу, потому не стала даже и пытаться. У соперницы были невероятно длинные ноги, и лягалась она ими с убойной силой взбесившегося страуса. И, когда мягкая, но тяжёлая бутса пару раз просвистела в непосредственной близости от её виска, Стась поняла, что пора с этим делом завязывать. В хитче практически нет ограничений типа «лежачего не бьют» или там «запрещёнными приёмами не пользуются». В хитче вообще нет запрещённых приёмов. Кроме, пожалуй, одного. Да и то запрещение это не официальное, и связано, скорее, с ущемлением мужского самолюбия. Во всяком случае, судьи редко признают этот приём некорректным, если применяется он сугубо между бойцами одного пола. А вот женщине, применившей его против мужчины, не прощают. Потому что судьи у нас кто? Во всяком случае, в большинстве своём… Вот именно.   Это было даже забавно. И весьма удачным оказался тот факт, что среди судей пятеро тоже были сильного пола, а соперницей Стась оказалась эта крупноногая баба. Оставалось только умело подставиться… Что Стась и сделала мастерски, сначала уйдя в глухой непросматриваемый угол и, словно бы случайно, заслонив спиной камеру, а потом развернувшись эффектным полубоком в самый последний момент, когда соперница уже не могла ни сдержать удара, ни изменить его направления… Вообще-то, оказалось довольно-таки больно — Стась даже почти не пришлось притворяться. Рухнув на спину и прижав к животу колени, она стонала сквозь зубы, пока ей стучали по пяткам, и размышляла, каково бы ей сейчас было, будь она на самом деле мужчиной? Может, стоит потерять сознание, удар-то нехилый был? Или хотя бы стонать погромче?.. Подумав, Стась отказалась от чересчур сильных демонстраций. Разве что пару раз сдержанно всхлипнула, после чего медленно распрямилась и позволила поставить себя на ноги для получения победного жетона — девицу дисквалифицировали на весь этап соревнований. Неспортивно, кто спорит. Но победителей не судят. И Бэт только фыркнул, хлопнув её по плечу… Это было вчера. А сегодня она потеряла сознание.   Она только что выиграла первый из плановых боёв. Уж лучше бы это был товарищеский, тогда можно было бы подойти к Бэту и сказать, что с неё на сегодня достаточно, плановые может закончить любой, там же нет персональных заявок, а теперь ещё оставался по крайней мере один обязательный, ещё один… Один. Всего лишь. Но иногда даже один — это слишком много.   Да, она выиграла сейчас, выиграла вчистую, не как вчера. Но лишь она сама знала, чего стоила ей этот выигрыш.   Звон в ушах нарастал с самого утра, тихо и незаметно, она даже почти не обращала на него внимания — ну, подумаешь, звон? Что мы, в самом деле, звона, что ли, не слышали?.. — разве что протолкнула в горло лишнюю таблетку, запив её очередной порцией сока. Это были хорошие таблетки — смесь кофеина с ещё какой-то там стимулирующей дрянью, от них дышалось легко, хотелось смеяться и немного звенело в ушах — может быть, ещё и поэтому она не обратила внимания на этот звон… А когда на третьей минуте боя вдруг резко распрямилась из глубокого приседа с уходом на левую опорную и выбросом правой пяткой в корпус — стало вдруг тихо-тихо. И очень темно.   Всё тогда произошло так быстро, что никто ничего не успел понять, даже сама Стась. Она отключилась на середине разворота, и ещё продолжала по инерции начатое движение, хотя и теряла скорость, когда чужой кулак вписался в незащищённый подбородок. Этот удар её спас. Голова резко откинулась назад, наполнившись гулкой болью, в шее что-то хрустнуло, зубы лязгнули по загубнику и Стась окончательно пришла в себя. Даже упасть не успела. Но каким-то чудом сумела испугаться.   Их ведь не зря всё-таки этому учили, так упорно и так долго. Стимуляция адреналинового шока — штука полезная. Главное — просто испугаться. Хорошенько и по-настоящему, остальное дело техники, но ей так редко удавалось это простое вроде бы дело, да что там редко, практически что и никогда…   На этот раз — удалось. Но никто не мог дать гарантию, что удастся ещё раз.   Её толкали, хлопали по плечам, тискали, хватали за руки, пихали локтями в бок и кулаками в грудь, что-то радостное орали в ухо — она всё-таки победила, хотя никто в это не верил, и потому её дёргали снова и снова, а она всё думала, как же сказать Бэту, что товарищеской встречи она просто не вынесет, сдохла, скисла, сгорела, как там ещё говорят в таких случаях на профессиональном жаргоне? Она не знала жаргона хитчеров, а на амазонкском это звучало слишком уж лично и непристойно, а ещё ей очень хотелось сесть, а её всё дёргали, всё хлопали по спине, всё по плечам трепали и что-то говорили, а она только кивала и улыбалась, потому что всё равно уже почти не слышала слов, слова сливались в невнятный многоголосый рокот, накатывали волной, и нарастал звон в ушах… А потом она вдруг увидела Бэта. Он смотрел на неё очень странно, не мигая, и взгляд его был взглядом змеи. Он ничего не говорил, просто стоял и смотрел. И не улыбался. И вот тогда-то она и потеряла сознание — уже по-настоящему…   Стенд Нижняя площадка Эльвель   Здесь было холодно, очень холодно. Подсаженным на азарт орсам, может, такое и нравится, им вечно жарко, сам же Эльвель любил места потеплее. Сейчас его откровенно знобило.   Впрочем, вполне вероятно, знобило и не от холода. Но он предпочитал не думать об этом. И без того неуютно сознавать, что ниже уже ничего нет, и вообще нет этого самого «ниже», отсюда просто некуда прыгать, а вот на голову может свалиться всё, что угодно, вплоть до… От одной мысли об этом становится трудно дышать, и не возникает такого уж острого желания думать о других неприятностях. Тем более, что эти самые другие неприятности не касаются больше никого. Вот и не надо о них думать. Других покуда предостаточно. Более важных. Общих… — Какие же они всё-таки твари… — В голосе Рентури было больше удивления, чем ненависти, да и глаза светились растерянно. Кто-то постанывал — быстро и коротко, словно от боли. И ещё кто-то другой всё время твердил «Как же так?.. Ну вот ведь… Как же это так?..», словно глупая старая Рль, которую как следует шмякнули головой о толстую ветку основы. — А ведь я им почти поверил… — Они скиу. Хоть и двуногие. Чего же ты хочешь от скиу? Эльвель дёрнул подбородком. Может, так будет менее заметно, насколько чужим стал его голос. Рентури засмеялся. И смех этот был горьким. — Наверное, я идеалист, но так хочется верить, что хоть кто-то играет честно… Ну, в смысле — не совсем так как положено, с соблюдением абсолютно всех этих дурацких и никому не нужных правил, а… ну, просто… должны же быть хоть какие-то правила даже у самых завзятых орсов?.. даже у керсов… Смешно, правда?.. Орс-идеалист — это действительно смешно. Наверное… Но только вот смеяться не хотелось. Даже так, как Рентури. И вряд ли весело сейчас хоть кому-то на всем эссейте.   Не спасало даже то, что это не первый насильственный вывод на его Большой Игре, и даже то, что керсом он был, не спасало… Слишком уж это было неправильным. Слишком… Если бы рассказал наверху кто-то из орсов — ему бы просто не поверили. Но Эйрис видела всё своими глазами, а не поверить Эйрис — это вовсе не то же самое, что отмахнуться от какого-то там орса. Они — скиу, конечно, кто спорит. Но такой подлости почему-то не ожидаешь даже от скиу, а уж тем более — от тех, кто так хорошо провёл первые таймы.   Всё подло, тихо и просто. Никакого «лицом к лицу». Никакой игры. И никаких свидетелей, если бы не случайность. Просто синяя вспышка. Никаких тебе предварительных свистков или предупреждений, просто вспышка. И больше — ничего. Абсолютно ничего от шести голоруких девчонок, самое большое нарушение которых заключалось лишь в том, что сунулись они со своей полудетской командой во взрослые игры…   — Эльвель, ты был на Коллегии? Коллегия, ха! Эльвель опять дёрнул подбородком. Не назвать приятным воспоминанием, но вряд ли Рентури поймёт — почему. Он и сам не очень-то понимал. На этот раз никто не кидал на него испепеляющих взглядов, а уж об огрызках всяких там и вообще речи быть не могло. Забавно… — Что — Коллегия? — Эльвель сделал неприличный жест, — Дисквалифицировали, конечно… Заочно. Всех скопом. Что они ещё могут-то?.. — Грубо… И скучно. С ними, по крайней мере, было интересно. Хотя — тоже грубо… Возражений не было? Улыбка Эльвеля была куда неприличнее жеста: — Эти новеньки — заведомо орсы, все поголовно, если не хуже. В чём я, кстати, не уверен… Ты же сам видел. Кто станет с такими связываться?.. — Действительно — кто?.. — Глаза Рентури благоразумно прикрыл, но вполне хватило и интонации.   Кто же свяжется с орсами, кроме таких же грубо и грязно играющих орсов?   Арбитры разве что не сказали этого открытым текстом, а сама Коллегия Капитанов больше напоминала дешёвый любительский спектакль на одного зрителя. Ему стоило бы гордиться подобной честью, но гордости не было, было лишь раздражение. И горечь. Приличные капитаны не желают марать чистеньких ручек. А зачем, собственно? Они ведь отлично знают, что существует где-то там далеко наверху куча отщепенок, с которыми не станет играть ни одна здравомыслящая команда. И есть ещё этот, как его, Эльвель, кажется, с его дикими мальчишками… Он тоже, конечно, мерзавец не из нижних, но всё-таки в какой-то мере свой… Вы знаете его мать?.. Такая трагедия… Но, конечно, она была совсем молодая, к тому же — первый ребёнок, отсутствие опыта… Он подавал большие надежды, да вы же и сами наверняка слышали… О, да, конечно, верх неприличия, но какой голос!.. Кто бы мог подумать, что он… Такой удар для матери… А эти его пацаны… Жуткие нравы! Но… Да, да, я тоже так полагаю, именно такие и могут справиться. А как бы они запели, эти приличные и чистенькие, если бы вдруг однажды орсы послали бы их врийсу под хвост? Если бы не было орсов, которых можно высокомерно не замечать, лишь морщиться и поджимать брезгливо губы, и быть при этом уверенными, что в нужный момент эти самые орсы всегда проведут за тебя все грязные игры — как бы они запели тогда?..   — Ладно! — сказал Эльвель сквозь зубы, обрывая чей-то скулёж с небрежной досадой, как обрывают мешавшую вбок-ветку, — Ладно… По крайней мере, они начали первыми…   Базовая Орбитальная станция Борт нарушителя Неофитки Ордена Божественной Зои Несколькими днями ранее   Чем хороши тяжёлые десантные скафандры полной защиты — так это тем, что всё делают за тебя. Малейшее усилие — что там усилие, просто намёк на него! — они превращают в мощное и несокрушимое действие. Человеку в таком скафандре совершенно не приходится напрягаться. Если, конечно, питание подключили по полной. Разгребать завалы и распутывать перекорёженную арматуру в повреждённой аварийным торможением шлюпке в такоих скафандрах не сложнее, чем расправлять смятое оригами. И они совсем не мешают разговаривать.   — Я тоже сначала широкий поиск запустила, по аналогиям. Знаешь, сколько мне вариантов прислали? — Штук двести? — Двести тысяч страниц, не хочешь?! Ну, если точной быть, не двести, конечно… Но больше ста пятидесяти. Одно перечисление источников заняло больше сотни страниц… Ну, смотрю я, значит, на это дело и медленно шизею. Неужели, думаю, мне всё это перелопатить собственноручно придётся? И тут меня как что-то толкнуло. Дай, думаю, сужу поиск. Чем кубик не шутит? И набираю… Убери эту хреновину, иначе мне труповозку не протолкнуть. Нет, рядом которая… ага! Её. Вот так порядок… Знаешь, что я набираю?.. — Ну? — Орден Божественной Зои. — Ну у тебя и самомнение! — Дура! Мы же тогда даже зарегистрированы не были! Я тот, древний в виду имела… Вспомни, Она ведь тоже тогда говорила про какой-то Орден… — Мало ли что Она говорила… Может, его и не было вовсе… — Был. Ну и теснотища на этих старых шлюпках… Как они в этот шлюз влезали? Боком, что ли? — С ними не было гробов. Да и одеты полегче. Что тебе ответили? — Да в том- то и фишка… Набираю, понимаешь, Орден Божественной Зои, включаю поиск. И вся эта многотысячная мутотень с экрана вмиг исчезает. Вся. Полностью. И смотрю я, значит, на пустой экран… Тупо так смотрю… И вдруг понимаю, что он не совсем пустой. Торчит, понимаешь, в самом углу одна коротенькая строчечка… И тут меня словно ударило — оно!.. Когда потом развернула и вчиталась — уже окончательно убедилась, а поняла сразу, как только увидела… — Осторожно! Сначала выровняй давление. — Не учи мать рожать, я здесь на два месяца дольше тебя… — Смотри-ка! Действительно — совсем ребёнок… А ведь он жив. — Нехилые детишки пошли… Подожди, не трогай, просканируй сначала, он может быть весь переломан… — Кто теперь учит ученую?.. Да и нет у него ничего, что я, не вижу, что ли?.. Повезло. — Ну, это как сказать… Его сейчас быстренько подлечат и такой штраф впаяют, что небо с перчатку покажется. Пожалеет, что жив остался… — Осталась. Это девочка. Бедненькая… Сообщаем диспетчеру? — Подожди… У неё точно шея не сломана? — Точно. Даже никаких внутренних повреждений, что совсем удивительно. — А почему голова так вывернута? — Судороги… Ничего себе!.. — Что такое? — В крови столько химии, что сканер зашкаливает… — Понятно теперь, почему она чуть полстанции не разнесла! — Не поэтому… Знаешь, звучит невероятно, но это больше всего похоже на антиксоновскую смесь. У неё ксона. — Не может быть. Ты не путаешь? — Нет. Понимаешь, химия эта… У меня у брата тоже. Я из-за него и в медицинский-то пошла. На ранних стадиях он ещё пытался летать, вечно этой дрянью ширялся… Да только всё равно, сглаживай симптомы, не сглаживай… толку-то, если зашкалит… Бедная девочка. — Она в сознании?