Но мальчик был умный, на такой простейший финт не попался. Отступил на шаг, раскланялся и даже замахал ручками, словно отметая такие нелепые подозрения:
— Нет проблем!..
Она кивнула и ушла, не оборачиваясь.
Вообще-то хитч — бои без правил. К запрещённым приёмам относится разве что применение огнестрельного оружия, а слова о допинг-контроле любители этой жёсткой борьбы относят к разряду шуток тупых и неприличных.
Везде — кроме Джуста.
На планете, бывшей когда-то пересыльной тюрьмой, очень щепетильно относятся к честной игре. И очень не любят тех, кто использует допинги.
Любого вида…
В сущности, все эти отельные альфонсы — такое паскудство! И люксовые ничем не лучше панельных. Разве что одеты покрасивше и моются почаще. Даже если он тебя к утру не обворует — то уж подцепишь что-нибудь наверняка, не ВИЧ — так дизентерию…
А, плевать!
От шоколада и мороженного болят зубы, а они и так что-то ноют, зачем ещё провоцировать? Шампанское — фигня на машинном масле, мы же его, Зоя, никогда не любили, зачем пижонить? Ужин при свечах — такое занудство, что просто скулы сводит. Тут вот рядом столовая, оттуда так чудно пахнет!.. Не выйдет из нас, Зоя, аристократов, мы и в столовой с удовольствием похаваем…
Сок вот только.
Берёзовый.
И сауна…
Плевать!
Мещанство и убожество.
И хватит об этом.
А мальчик вежливый.
И умный.
Мог бы ведь и всё отобрать. Ну, во всяком случае — попытаться…
Не во всех жизненных ситуациях можно заорать стоящему поблизости полисмену: «Караул!!! Грабят!!!»
Даже если тебя действительно грабят на ярко освещённой улице, на глазах у ничего не подозревающего народа, нагло, в открытую.
Интересно, воровала ли Зоя Монроз бутерброды с праздничных столов?
Впрочем, если и воровала, то делала это весьма элегантно…
Мальчик умный. И от того — ещё более опасный. Не зря она его сразу отметила.
Сволочь, конечно. Но сволочь по-своему честная.
Какой-то восточный классик сказал: «Никогда не отбирай последнее у врага своего…» Пока есть у него хоть что-то — не опасен он.
Не загоняй крысу в угол.
Чревато.
Восточный человек, умница!
А сколько крутоплечих мелкоголовых индивидуумов от начала времён и до наших дней усердно плодят зорро-немовых монте-кристо, и ладно бы — только в диких колониях и отсталых подоракульных провинциях, так нет же, и в просвещеннейшей Империи Восходящего Солнца!
С чисто садистской тупой радостью убивают у врага своего горячо любимого (и желательно — единственного, это усугубляет и радость и последствия!) родственничка, а ещё лучше — родственницу, в идеале — ребёнка, но можно и распятием любимой собачки-кошечки ограничиться, тоже неплохо действует на некоторых. Отнимают работу, благосостояние, привычное окружение. А потом искренне удивляются.
Нет, пожалуйста, можно и так себя вести, если хотите с гарантией обеспечить себе максимум неприятностей на всю оставшуюся жизнь — жизнь, прямо скажем, в связи со всем вышеизложенным сильно укоротившуюся…
Никогда не отнимайте у человека последнее.
Тем более — у… тандема…
Умный мальчик.
Будь эта самая пятёрка последней — ох, и устроила бы шоу Стась, прямо вот тут, посреди утренней улицы, на глазах у изумлённых прохожих. И уж постаралась бы, во всяком случае, чтобы ни говорить, ни писать умненький этот мальчик не смог бы в течение ближайших пары месяцев, а там уже не важно будет, жалуйся кому угодно, ракета ушла…
Но в том-то и дело, что повела бы Стась себя так только в том случае, если бы терять ей уже было бы нечего.
Пока что терять ей было чего. И очень даже чего. Мелочь, когда её много — онамелочью как-то сразу быть перестаёт. А мелочи этой самой, по карманам распиханной, у Стась теперь оставалось никак не меньше десятки…
Когда она скармливала её детектору у кассы — не торопясь, по одной
монетке, а кассирша только косилась неодобрительно да губы поджимала, но молчала — сумма всё-таки немалая, комиссионные обломятся — не котэ чихнул, — возникло искушение.
Нет, ну всякие там вибро-матрасы и массажисты — это, конечно, пошло, слов нет… Но прогреться хотя бы как следует… Не зверь же тётя Джерри, хоть на каникулах-то может ребёнка куда-нибудь… Да и не хватает на все три года, так что чего уж тут…
Возникло.
Но, реально оценив свои шансы, в скором времени возникать перестало.
Аптечный киоск в зале ожидания был закрыт. Это минус.
Но до конца перерыва оставалось каких-то пятнадцать минут. Это плюс.
К тому же в этой дыре никто ещё не додумался спрашивать наличие билетов у желающих просто посидеть в мягком кресле зала ожидания. Тоже плюс.
Да и то, что идти сейчас всё равно некуда, в данной ситуации можно расценивать тоже как фактор положительный. Так что, Зоя, видишь сам — количество плюсов явно перевешивает, а против математики не попрёшь.
Да, и ещё один плюс — кресла здесь очень мягкие…
Десяток кубиков ультрагана, он самый дешёвый из кетоновых анальгетиков, упаковка безанаболиковых протеинов, пара тюбиков разогревающего геля, эластичный бинт. Витаминный комплекс… на весь целиком не хватит, но на мышечный хотя бы, всякие там магнии-кальции, если брать вразброс — дешевле выйдет. Может быть, останется ещё и на пачку какого-нибудь не слишком дорогого стимулятора… Тот же фреш хотя бы — она видела его через прозрачное стекло закрытой витрины.
— Кто такая Снежанна Эски?
Стась закрыла глаза.
Выпятила подбородок.
Обернулась.
Открыла глаза.
Убедилась, что со слухом у неё всё в порядке и галлюцинаций не наблюдается.
И лишь после этого ответила, очень чётко и внятно:
— Не. Твоё. Собачье. Дело. Ясно?..
Она не собиралась больше быть вежливой.
Даже с вежливыми и умными мальчиками…
Его нелегко было смутить. Просияв восторженной улыбкой, словно она только что сообщила ему что-то очень приятное, он как ни в чём не бывало продолжил:
— Знаешь, я только что сам у себя выиграл декаду, я спорил, ответишь ли ты мне словами, или сразу пустишь в ход кулаки. Теперь-то тебе нечего опасаться, правда? Не думаю, чтобы это был долг чести, не твой типаж. Вымогательство?.. М-м-м?.. Вряд ли. Любому идиоту должно быть заранее ясно, что в связке с тобою можно заработать гораздо больше, чем в спарринге… Да и не стала бы ты платить шантажисту, ты для этого слишком рассудительна… Ведь так?..
Стась стиснула зубы.
Пошевелила челюстью.
Вздохнула.
— Не твоё собачье дело.
— Умничка! На деловые обязательства тоже не тянет… Нет, вряд ли. Такие, как ты, горят, как правило, на сентиментальности. Что-нибудь из области нежных чуйств… Друзья сопливого детства, милость к павшим, всякие там напарники-инвалиды, старые лямуры, внебрачные дети-мутанты, плюшевые мишки с оторванными ушами и пришедшие в негодность родители… Впрочем, нет — родители тут не канают, больно уж название нетипичное…
Стась вздохнула ещё раз. Но зубы стискивать не стала. Смирилась.
Чего уж там…
Если даже опытнейшим наставницам резерва ни разу не удалось вызвать у неё хотя бы зачатки ярости, то глупостью было бы думать, что получится у этого, умненького и вежливого.
Даже раздражения не было. Ну хоть тресни. Что поделать, такие уж мы нетипичные. Ни тебе раздражения, ни тебе беспокойства. Даже обиды особой нет — на что обижаться, каждый зарабатывает себе на жизнь, как может. Да и чего беспокоиться, когда в карманах — не больше декады. Забавно только.
Всегда забавно наблюдать чужой облом.
— Меня, между прочим, зовут Бэт. Если тебе интересно, — он сверкнул обаятельной улыбочкой, качнул длинной чёлкой. Стась зевнула. Предупредила лениво:
— Если ты ещё не понял — я пустая.
Так, на всякий случай. Не обольщался чтобы. Закрыла глаза. Улыбаться она не хотела — это получилось как-то само собой.
Бэт фыркнул, закивал.
— Да знаю я, видел, это-то и интересно! Не каждый день такую самоотверженность встретишь. Хотел бы я быть на месте этой Снежанны Эски из «Солнечного зайчика», кем бы она ни была… Дочь?.. Ха! Чушь собачья. Готов поставить год против дохлой крысы, что ты ещё не рожала! Идёт?..
— У меня нет дохлой крысы… — Стась ответила. Потом удивилась. Потом подумала — а чего, собственно? Ну глупо же, право слово, изо всех сил изображать негодование только потому, что в таких ситуациях положено негодовать?!..
Да и до открытия киоска ещё девять минут.
— Значит, я прав! — он опять просиял самодовольной улыбочкой от уха до уха, — Но вернёмся к трогательным чуйствам… Нэжьно любимая подружка, после какой-нибудь заварушки потерявшая профпригодность? Вряд ли… Вас же страхуют на этот случай… Нет, почему-то мне кажется, что это ребёнок. Не твой, разумеется, но чем-то близкий… Племянница?.. Хм-м… Возможно… Или — ребёнок друга… Хм-м… Скорее всего — погибшего. Хотя — нет, не друга — подруги. Я бы сказал даже больше — коллеги. Возможно, напарницы. Тебе сколько до срока оставалось?
Он умный — да.
Очень умный…
Но достаточно ли он умный, чтобы…
— Да не дёргайся ты! — снова смех, — Я не из хранителей, или кто там за тобою охотится. Просто амазонкой от тебя разит за милю, скажи спасибо, что в этой глуши сравнивать не с кем. Манеры, походочка, жесты… Кстати, такая походочка без ежедневного тренинга сглаживается уже где-то через полгода… Так что ты — явная честитка, у джинжерок взгляд другой, видел я их… К тому же у них иные критерии, сама знаешь. Но вернёмся к «Солнечному зайчику»… Остаётся ещё один вариант — ребёнок врага. Возможно — тобою же убитого. У тебя же благородство печатными буквами через всю рожу проштамповано! Я прав?
Была такая игра с разноцветными гвоздиками, которые надо вставлять в гнёзда на серой пластинке, пытаясь угадать задуманные противником комбинации цвета пяти выбранных гвоздиков и их места в ряду. Если ты угадал гвоздик по цвету — появляется одна белая фишка, если по цвету и месту — чёрная. «Диалогом» она называлась… Глупое название, а игра ничего, Стась любила её когда-то.
Бэт, похоже, тоже её любил.
— Ты кого-то убила на ринге и теперь содержишь оставшегося без кормильца несчастного сиротку?.. Чушь собачья. На что хочешь спорю — на ринг сегодня ты вышла впервые. Покалечила кого-то во время рейда с аналогичными последствиями? Реальнее… Но не думаю. Я видел твой стиль, ты не просто осторожна сверх всякой меры — ты королева осторожности. Если уж ты кого и убьёшь, то сделаешь это не сгоряча, предварительно продумав всё до мелочей и заранее для себя решив… Я прав? Так что же у нас остаётся?..
Оставалось минуты четыре. Пока пусть себе треплется. А потом… В конце концов, тут тоже есть турникеты на входе в места определённого назначения…
— Племянница. Или сестра. Младшая, разумеется, и разрыв очень большой, лет десять. Впрочем, это всё ерунда, это я так, за ради светской беседы… Да и любопытно… Знаю, что порок, но ведь так приятно свой порок удовлетворять! На самом-то деле я не за этим к тебе подошёл…
До открытия киоска оставалось меньше минуты, когда он сказал:
— Хочешь работать на меня? Я неплохо плачу. Нет, я серьёзно!..
Верхний Галаппагос
Отель «Хилтс»
Аликс
—… Я так и сказала администратору: «Как хотите, а это просто недопустимо!» Да, я прямо так ему и сказала! Что они себе позволяют?!..
— Фиммальхен, дорогая, тебе вредно волноваться, попробуй лучше салат, он сегодня на редкость…
— А всё-таки это была женщина! — Ингрид хихикнула и немного смущённо пояснила — Я видела её в бассейне, в чём мать родила, представляете?! И знаете — с кем?! С Яном Краузе!!!
Цинтия (или всё-таки Порция) поджала тонкие губы:
— А чего ещё можно ожидать от эриданки? Удивляюсь, как их вообще…
Фиммочка тем временем, проморгавшись, спросила с живейшим интересом:
— А что… фон Краузе… он тоже был, ну, это… ну, э-э-э… Вы меня понимаете?..
— Абсолютно!!! — Глазки у Ингрид расширились почти до квадратного состояния.
Теперь уже заинтересовались все.
— Ну и… как?
— Ой, девочки!!! — Ингрид прижала кулачки к бурно вздымающейся груди, зажмурилась и восторженно замотала головой, — Нет слов!!! Такая фигурка!.. М-м-М-м-м!!!
Порция-Цинтия, слушая внимательно, между тем поджала губы так, что длинный нос её почти стукнулся об острый подбородок.
— Милочка, Вы что, и сами… э-э… там присутствовали? В этом… э-э… бассейне?
Она произнесла последнее слово с той непередаваемой интонацией, с которой активист общества трезвости произносит словосочетание «пивной ларёк». Ингрид покраснела так, что проявились обычно почти невидимые светлые реснички.
— Ну что вы… Как можно! Нет, конечно! Я в окошечко сверху… Случайно…
Шелест листвы сливался с шелестом отдалённых голосов. Музыка в парке была почти не слышна, так, лёгким фоном. Чирикала какая-то птичка, да в тон ей перезванивались серебристые обручи А-Ль-Сью.
Фиммочка покосилась на мужа, увлечённого картами и не обращающего на женские разговоры ни малейшего внимания. Понизила голос:
— А… это?.. Ну, сама понимаешь… Как?
Ингрид запунцовела вконец. Пролепетала растерянно:
— Девочки, но ведь я только со спины… Да и далеко было…
— А правда ли, что у него на левой ягодице есть пикантная родинка?
— Правда-правда, — сказала А-Ль-Сью довольно громко своим кукольным голосочком, — Хорошая такая родинка, прямо на попке. И совсем не выступающая, гладенькая такая и приятная на ощупь…
Возникло шокированное молчание. Мужчины заинтересованно подняли головы от карт — они всегда заинтересовывались, когда говорить начинала А-Ль-Сью. И заинтересованность их была полна несколько испуганного азарта.
А-Ль-Сью позвенела обручами, и, обрадованная всеобщим вниманием, сообщила радостно, по-прежнему в полный голос:
— И пипка у него приятная. Маленькая такая, аккуратненькая, гладенькая. Особенно, если языком…
Договорить ей не дали, опомнившись, хотя и опозданием.
Женщины заговорили все разом, громко и бессвязно. Ингрид, цветом лица сравнявшаяся с тёмно-бордовой отделкой своей блузы, желала вина, и немедленно, Фиммочка призывала мужа, требуя оторваться наконец от дурацких карт и уделить всё-таки кусочек внимания своей жене, Цинтии-Порции немедленно потребовался счёт, мужчины же тихонько гудели о чём-то своем, посмеиваясь в усы и время от времени бросая украдкой на А-Ль-Сью взгляды отнюдь не осуждающие.
А-Ль-Сью молча тянула через соломинку золотистое вино, улыбалась чуть рассеянно.
Преподанный неделю назад урок не прошёл даром — на этот раз даже Цинтия (или всё-таки Порция?) не осмелилась сделать замечание. Даже в самой деликатной и безличностной форме. Другие и подавно не рискнули, только Фиммочка глазки страдальчески оквадратила.
А в том, что никакие намекающие разговоры об общепринятых нормах приличия А-Ль-Сью не понимает и понимать не собирается, реагируя хлопаньем пушистых ресниц, округлением ярких губок и восклицаниями типа: «Подумать только!», «Надо же, как интересно!» в лучшем случае, а в худшем — издевательским фырканьем, откровенным хохотом и «Да ну!.. Врёте вы всё! Не бывает такого! Это же глупость полная!!!» — в этом они уже успели убедиться на собственном горьком опыте.
Впрочем, личная заслуга самой А-Ль-Сью в создании такой репутации была не слишком и велика.
Обитательницы Перекрестка все были такими.
Или почти такими.
И прощалось им многое. Во всяком случае — гораздо большее, чем представителям других миров. И не из-за богатства, фантастического даже по меркам Верхнего Галапагоса. Просто были они чем-то вроде стихийного бедствия или явления природы, а с явлениями природы глупо спорить. От них можно спасаться, их можно приветствовать, с ними можно смириться или даже восхищаться ими, желательно, правда, издали, — но спорить с ними глупо.
Так и с канальерками.
Потому что альтернативы нет.
Эриданца можно поймать. Трудно, да, но — можно. А, поймав, — применить к нему принятые в данном конкретном мире меры принудительно-воспитательного характера. Во всяком случае — попытаться эти самые меры применить.
Но ещё никому и никогда не удавалось поймать канальерку — больше, чем на двадцать один день. В канале время дискретно и нелинейно, родившиеся там живут по его законам даже за пределами Перекрёстка. Так лучше уж и не пытаться, чтобы не попасть потом в нелепое положение борца с ветряными мельницами. К тому же Перекрёсток давно уже стал для всего цивилизованного Мира чем-то вроде Символа Общей Вины. Своеобразным вечным укором, напоминанием и предостережением. Чем-то вроде Австралии на Старой Земле или ребёнка-инвалида в благополучной семье спортсменов.
Попробуй эриданка выкинуть хотя бы десятую часть того, что свободно сходит с рук канальерке — о, как бы они взвыли, все эти аристократы и не очень!.. Может, в открытую связаться и не рискнули бы — не идиоты же они, в самом деле! — но ненавидели бы втихаря и гадости исподтишка делали обязательно.
А с канальеркой — шалишь. Не было такого.
И не будет.
Казалось бы — почему? Похожие истории, судьбы один к одному, даже культурные традиции схожие, хотя кто и когда обращал на них внимание?..
Дело за малым.
Много разнообразных чувств испытывают добропорядочные граждане по поводу Эридани в целом и отдельных её представителей в частности, и зависть — отнюдь не самое скверное из них. Лишь одно отсутствует в этом полном и многообразном наборе.
Жалость.
Канальеркой же можно восхищаться, можно по её поводу негодовать, возмущаться, обижаться на неё, жалеть, презирать и даже ненавидеть, если вам так уж охота.
Вот только завидовать — шалишь.
Чему тут завидовать?..
Дети одинаково любят играть в Эридани или Перекрёсток, прыгать по времени безоружным неуязвимкою и никому незаметным шпионом собирать информацию. Но, вырастая, почти что каждый из них, продолжая подсознательно завидовать эриданским и канальерским способностям, при этом к самому Перекрёстку начинает испытывать эмоции куда менее приятные. И в конце концов более или менее осознанно благословляет судьбу, что не родился в Канале или на его берегах. И уже не завидует.
Невозможно завидовать человеку, ещё до рождения обречённому на то, что во всём цивилизованном мире совсем недавно признавалось приемлемой заменой смертной казни.
На балконе было почти пусто. А-Ль-Сью подошла к балюстраде, долго смотрела на вечернее море. Синхронизированные кольца платья двигались почти бесшумно, с лёгким шелестом вспарывая воздух. Костюм на ней сегодня был узкий, по понятиям Перекрёстка неброский, почти что строгий — самые широкие обручи не больше метра в диаметре, а по центру вообще сужаются до пятидесяти двух сантиметров. Вращать такие не очень-то и приятно, всё тело сотрясает противной мелкой дрожью, настолько быстрой, что со стороны и не видно, а вот ощущения премерзейшие. Зато выглядит просто роскошно…
Тонкие пальцы с переливчато-бордовыми узкими лепестками ногтей погладили местный полупрозрачный аналог мрамора. На Эридани мрамора много. Настоящего мрамора.
Правда, всё больше — серо-голубого, холодного…
Этот был тёплым. Таким тёплым, что казался почти живым. И очень хотелось лечь на него животом, прижаться всем телом, согреться и просто уснуть…
К сожалению, костюмы Перекрёстка не предусматривали подобных вольностей, а раздеваться не хотелось. А-Ль-Сью ограничилась тем, что ещё раз погладила глянцевую полупрозрачность.
И с подноса проходившего мимо официанта взяла бокал с бледно-розовым чуть подогретым чиоилли, хотя и предпочитала золотистые сорта.
В зале возникло лёгкое оживление. А-Ль-Сью заинтересовалась. Прислушалась, допивая бокал.
А-а, понятно.
Фон Краузе явился.
