Сергей Берестнев
ВЕРБОВКА
Программа заглючила в третий раз в том же самом месте. Я выматерился прямо в экран ноута, точнее в глазок телекамеры, поблескивающий над монитором. А что?! У себя дома — имею право. Если будут смотреть запись — пусть знают, что я сильно огорчён неудачей в моей трудовой деятельности. Ну что за программа — капризная… Ничего, разберусь, не таких уламывали. А игра должна получиться клеевая. Что там творит этот спятивший кибер… Пипл любит игры со спятившими киберами. По жизни эти железки постепенно выжимают живых людей с нормальных рабочих мест, так хоть в игре можно отвести душу.
Ну, не идёт сегодня дело — и чёрт с ним. Мне предстояло решить весьма важный вопрос — получение места в ближайшем гараже.
Я неспеша шёл по знакомой улочке к зданию дирекции. Неожиданно рядом со мной остановился дешёвый «Ниссан». Симпатичная брюнетка лет двадцати со стрижкой каре, приоткрыв дверцу, заискивающе смотрела мне в глаза.
— Вы не подскажете, как проехать на улицу Медведева? У меня навигатор заглючил, а я заблудилась… — проворковала она ангельским голосом.
— Сейчас поедете прямо, потом на втором перекрёстке налево… а чёрт, там сейчас копают, лучше на третьем перекрёстке налево… — начал я объяснять.
— Ой, не так быстро, я не запомню… А что у меня случилось с комуником?
Я как-то незаметно для себя занырнул в приоткрытую дверь и уселся на переднее сидение. Возможно, на это меня вдохновил коммуникатор девушки с зависшей системой навигации, которым она махала у меня перед носом, держа сначала на вытянутой, а потом — на согнутой руке.
— А давайте, я посмотрю вашу игрушку, может, реанимируем её…- начал я и осёкся.
Дверь машины плавно закрылась. Девушка желает уединиться со мной? Намечается романчик? В свои тридцать пять я не утратил интереса к любовным приключениям.
— Девушка, а как вас зовут? — решил я развить успех.
— Меня зовут — инспектор ОПРа, Татьяна Галкина.
Опаньки! Обломчик романчика… Вот и по мою душу пришли. Лёгкое покалывание под ГРАБом — гражданским браслетом не позволяло усомниться в полномочиях персоны, находящейся рядом со мной.
Помахав у меня перед носом расфуфыренным удостоверением с кучей голографических печатей, девушка подождала, пока я переварю вся обрушившуюся на меня информацию, и перешла к делу.
— Вам предлагается участвовать в акции по пресечению коррупции. Весь необходимый реквизит будет вам выдан, а потом изъят. Ваш отказ повлечёт ограничение ваших гражданских прав в соответствии со статьями…
Про статьи я слушал невнимательно. В общих чертах я знал — о чём речь. При отказе я лишался права занимать должности в госучреждениях, дотаций к пенсии и ещё получал много мелких, но противных проблем. ОПР — опора президента — загадочная каста чиновников, ворвавшихся в жизнь страны три года назад. Они постепенно занимали ключевые посты — судей, сотрудников служб собственной безопасности силовых ведомств, операторов детекторов лжи и систем мониторинга, чиновников, определяющих движение финансовых потоков, выдающих разрешения и налагающих запреты, некоторые работали под прикрытием среди населения, организовывали антикоррупционные рейды — провоцировали взяточничество с последующим наказанием виновных. Их воспитывали в специальных интернатах, при полном отрыве от социальной реальности. Народ расшифровывал аббревиатуру ОПР по-разному. Одни настороженно — опричники, другие презрительно — опарыши. Известно одно: опровцы беспредела не допускают, действуют строго по закону, любят делать гражданам предложения, от которых невозможно отказаться.
Закончив общеобразовательную часть, девушка перешла к сути вопроса.
— У вас сегодня назначена встреча с заместителем директора Галиной Степановной Водченко для решения вопроса о предоставлении вам гаража во дворе дома №31. Она вам намекала на сложность данной проблемы. Вы должны при встрече дать ей взятку мечеными купюрами. Вы согласны оказать содействие антикоррупционному комитету?
— Согласен, — мрачно ответил я. В конце концов, та грымза могла быть и посговорчивей.
— Сейчас я установлю вам телекамеру, — сообщила девушка, роясь в сумочке.
— А вы что — слушали меня? — поинтересовался я источником осведомлённости.
— Мы её слушали, — ответила девушка, внедряя на мой галстук симпатичную заколку.
— А почему я?
— А почему не вы? Вот эти купюры положите вместе с документами, давайте, лучше я сама положу. А теперь подпишите уведомление, что вы предупреждены об ответственности за сознательное препятствование проведению операции.
Выйдя из машины, я двинулся на рандеву с Галиной Степановной. Она знает меня уже лет пять, с тех пор как я стал счастливым обладателем «Фортуны». Сегодня мне предстоит её подставить… А, может быть, она не возьмёт? В принципе, её судьба зависит от неё самой.
Когда в кабинете я передал Галине Степановне конверт, она скособочилась влево, закрывая извлечённое содержимое конверта от телекамеры, установленной справа от неё в кабинете. Затем, бросив конверт в ящик стола, дама потянулась за бланками и печатями.
Выдав мне вожделенное разрешение, Галина Степановна посчитала нашу встречу завершённой — и ошиблась. Через двадцать секунд в кабинет влетела Татьяна Галкина и приступила к занудной процедуре «оформления факта незаконного получения денежных средств». Минут через десять подтянулся какой-то мент. Галина Степановна смотрела на меня как кобра из террариума, и тихо прошипела: «Ну, от вас, Сергей Павлович, я не ожидала…». А я чего — должен с опровцами конфликтовать из-за неё?
Когда Татьяна снимала с моего галстука заколку, я поинтересовался у неё перспективами получения гаража.
— А всё будет, как положено по закону, — сообщила инспектор.
— Мне гараж реально нужен, а денег на коммерческий нет, — пожаловался я на судьбу.
— Нужно больше работать, — посоветовала Татьяна. — Вы же квалифицированный компьютерщик, а занимаетесь какой-то фигнёй, игрушками.
— Ну, раз вы так хорошо обо всём осведомлены, то, наверно знаете, что фирма, где я защитой занимался — лопнула с треском три месяца назад — конкуренция.
— Могу предложить подработку, — неожиданно сообщила Татьяна.
— Интересно, с этого места — поподробней.
— Сейчас в десятом колледже — аттестация по защите и доступу в сетях. Нам нужны специалисты, способные проверить знания курсантов. Только вы должны сами подготовить вопросы в соответствии с программой обучения и реальной практикой. Нам нужна объективная оценка знаний, применимых в реальных условиях. Обычно всё мероприятие занимает семь-девять дней, плата пять тысяч.
— Юаней?
— Ну не рублей же. Если интересно — я дам телефон проректора, договоритесь о деталях. Я этот колледж кончала, курирую процесс контроля качества обучения.
А я думал — это не мой день. Ишь, как всё вывернулось.
Через два дня сдав шефу отлаженную игру и взяв десять дней за свой счёт, я отправился в десятый колледж. Предварительно, конечно, пообщался с проректором. За мной прислали небольшой форд.
Интернат был расположен на территории военного городка в двадцати километрах от Москвы. На контрольном пункте молодой китаец считал мои данные с ГРАБа, сверил со списком приглашённых и поднял шлагбаум. Вот не думал, что азиаты уже подключились к охране закрытых объектов!
Интернаты защищались не хуже атомных электростанций. Так повелось с тридцать первого года, когда на нашу планету обрушилась эпидемия болезни Лестера. Откуда этот вирус взялся — осталось великой тайной. То ли у военных биологов что-то убежало, то ли у вольной природы что-то смутировало. Я больше склоняюсь к первой версии — уж очень быстро сварганили и сыворотку и вакцину. В мире заболели десятки миллионов, в России — три миллиона. Если в семье заболевал один — очень быстро заразу подцепляли все. Смертность достигала 90% — это среди взрослого населения. А среди детей — гораздо меньше, то есть чем моложе — тем больше шансов выжить. У трёхлетних смертности практически не было, у десятилетних — около 2%.В инете мелькало мнение, что это как-то связано с половым созреванием. После первой волны эпидемии оказались сиротами около восьмисот тысяч детей. Старшим — лет двенадцать, младшие — младенцы. И каждый из них оставался вирусоносителем, опасным для окружающих. Как организовать уход за детьми — было неясно. Решено было расселить их в закрытые населённые пункты. Нашлись две тысячи врачей, готовых заниматься поддержанием здоровья выздоровевших, естественно, соблюдая технику безопасности. Внутренним войскам приказали обнести поселения заборами, колючей проволокой и обеспечить охрану. Но кто-то должен был заниматься воспитанием и всяческим обслуживанием детей внутри. Опасность заразиться при контакте была вполне реальной, сыворотка уже была, а вакцины ещё не было. Волонтёров набралось человек триста.
Вот тут и вылезла на сцену новая секта «Паломников Шамбалы». Я в инете познакомился с этим учением. Чудовищный винегрет из осколков христианства, ислама и буддизма, приправленный некоторыми здравыми суждениями. Если отбросить шелуху, идея следующая. Человек должен жить правильно: соблюдать все законы, не врать, не стремиться к роскоши — такова воля Творца. Цель жизни — не нарушить эти заповеди. Кто смог — реинкарнируется в Шамбале — стране богов, кто не смог — идёт после смерти на следующий круг. Остальное человечество безумно, его надо наставлять на путь истинный, наказывать за грехи. Секта предложила сорок тысяч своих адептов в качестве обслуживающего персонала, но потребовала права знакомить детей со своим учением. Смерти сектанты не боялись, у них понятие смерти было заменено на трансформацию — смену физической оболочки. После двухнедельных переговоров Мустафы — лидера «паломников» с Орловым — помощником президента по национальной безопасности в то время, договорились запустить сектантов к детям, но дополнить учение уточнением — наместник Творца на Земле — законный Президент, а уже потом — Мустафа.
Сектанты выполняли функции, требующие непосредственного контакта с детьми — воспитателей, учителей, уборщиков, поваров, официантов, санитаров. Ремонтными работами занимались военнослужащие, разгуливавшие по территории интернатов в костюмах химзащиты. После появления вакцины в интернатах начали работать гражданские лица.
Я заканчивал обустраиваться в выделенном мне гостиничном номере, когда раздался звонок моего коммуникатора. Татьяна поинтересовалась, есть ли у меня проблемы и предложила встретиться перед гостевой столовой. По дороге я с интересом разглядывал снующих по территории детей и ловил странные обрывки разговоров: «Куда Петька делся — трансформировался, что ли?», «…Ленка на тренинге облажалась, подставила троих, по жизни за такое — попрут мимо Шамбалы…», «… Васька при спуске не по инструкции сработал — западло это…». Одежда не радовала разнообразием, но пять разных фасонов я насчитал.
Рядом с Татьяной стоял мужчина лет сорока, представленный мне как Вадим, преподававший в колледже психологию. Девушка заверила меня, что психолог сможет ознакомить меня с распорядком жизни в интернате, устроит экскурсию и ответит на все мои вопросы, а сама упорхнула на какую-то таинственную медитацию.
При прогулке по этажам колледжа я обратил внимание на образцовый порядок во всём. Не было ни обёрток от конфет на этажах младших групп, ни бычков и пустых пивных банок — на старших. Я тормознул около расписания и полюбопытствовал, чему учат воспитанников. Некоторые предметы меня поразили: «Массовые стереотипы», «Методы суицида», «Этика великой истины». На этом фоне уже не вызывали удивления «Актёрское мастерство» и «Психокоррекция». Немалое внимание уделялось изучению российских законов и технических средств контроля людей.
Мне предстояло проверить знания полусотни учащихся старших классов. Проректор предупредил меня, что не следует пытаться беседовать с курсантами на темы, не связанные с моей специализацией.
На следующий день я приступил к приёму экзаменов. Курсанты демонстрировали навыки взлома защищённых файлов, и разрабатывали методы защиты от потенциальных хакерских атак. Около часа дня в расписании экзаменов нарисовалось окно, и я спустился в столовую пообедать.
В столовой я столкнулся с Вадимом, уже стоявшим с подносом на раздаче. Я взял томатный сок, борщ и бифштекс с добавлением натурального мяса. Вадим — какой-то салат, щи, японское блюдо из риса и яблоко. Он долго выбирал яблоко с червоточиной, объяснив, что — червяк не дурак, в химию не полезет.
Когда мы уселись за стол, я начал задавать переполнявшие меня вопросы.
— А почему интернат китайцы охраняют?
— Китайцы надёжнее, с ними договориться трудно.
— Но почему китайцы заинтересованы в выпуске опровцев?
— Мы достали всех — и китайцев, и американцев. Они хотят вести дела в России, им нужна предсказуемость бизнеса. А у нас, что было в начале века — то одна группировка у руля, то другая, реальная жизнь совершенно отвязана от законов.
— А вы давно здесь?
— С самого начала, я с первыми волонтёрами пришёл, по убеждениям, а до того в судебной психиатрии работал, — похвастался Вадим стажем.
— А браслет всё равно носите?
— Таков закон, исключений здесь не делают ни для кого.
Приступив к дегустации бифштекса, я задал, казалось, риторический вопрос.
— У вас тоже «окно»?
— Нет, у меня контрольную пишут.
— Ну, так надо же следить, чтобы не списывали, — поделился я опытом преподавательской работы.
— Что вы, Сергей, здесь не списывают, списывание — противозаконно, грех, мешает установить истинную глубину знаний. Да и система наблюдения в классах всё фиксирует.
— Я удивляюсь, как можно так воспитать детей?
— Так смотря как воспитывать. Система ценностей человека закладывается с детства. Вот вы взяли бифштекс с натуральным мясом. А вот вы не задумывались —
чьё это мясо?
— Ну, не знаю, говядина, наверное…
— А вдруг собачье, кошачье или…
человечье?
От таких вариантов меню меня слегка замутило.
— Вы хотите сказать, что здесь потребляют в пищу…
— Да нет, конечно, ешьте спокойно. Но какова была ваша реакция на такую информацию? А почему? Ведь человеческое мясо — весьма вкусно, так мне знакомые людоеды говорили. Дело в том, что вас с детства учили — это есть нельзя, совсем нельзя, категорически нельзя. А здесь детей учат — нельзя нарушать закон. Им читают сказки, специально для них написанные, показывают специально сделанные мультики, в которых плохие герои нарушают закон, а хорошие — строго выполняют и получают за это счастье. Предложение нарушить закон для здешних воспитанников — то же, что для вас — поучаствовать в людоедстве.
— Ну, все родители говорят детям, что надо слушаться, что врать нехорошо.
— Да, но при этом сами сплошь нарушают законы и врут, и дети видят — можно нарушать. Сектанты, занимавшиеся воспитанием детей в первые годы — фанатики своей религии, её догм, они выполняли законы. И дети — прониклись идеей преклонения перед законом.
— Понятно.
— Да ничего вам не понятно. Если бы всё было так просто. Вы задумывались — почему коррупция в нашем обществе была столь неистребима?
— Потому, что на важнейшие посты пролезают всякие сволочи, — бодро отрапортовал я.
— Сволочи — говорите? Вот вы — честный человек?
— Вроде — да.
— Представьте, что вы решаете какие-то важные вопросы — земельные участки распределяете или лицензии выдаёте. И вот к вам приходит симпатичный человек и очень просит пойти ему навстречу и слегка нарушить закон, чтобы обеспечить его фирме некоторые преимущества. А уж он обязательно отблагодарит. От вас не требуют, чтобы вы рубили кого-то топором. Вас просто просят переместить какой-то документ из одной папки в другую, изменить дату получения этого документа — пустяки. И всё — можно провести отпуск на Канарах. Вы были на Канарах?
— Нет, дороговато.
— А хочется?
— Не отказался бы.
— Но, предположим, вы очень честный человек и отказались от предложения упомянутого соблазнителя. Но на следующий день к вам приходит, или подходит на улице несимпатичный человек и объясняет, что если вы откажетесь помочь, то у вас будут большие проблемы — с законом или со здоровьем. И не только у вас, но и у ваших близких, у тех, кто вам дорог. Если вы смелый человек и отказываетесь, то у вас в столе находят наркотики и заводят дело. Или хулиганы нападают на близких вам людей, или на вас. Редкий человек со стандартной системой ценностей выдержит такой прессинг. И вы перекладываете документ и едете на Канары. И в следующий раз — опять. И вы становитесь частью системы. А если через пару лет кто-то из ваших коллег заартачится (так иногда бывает с новенькими) и откажется участвовать в привычных для вас манипуляциях, то вы удивитесь, возмутитесь и сами попросите своих… более решительных коллег призвать к порядку этого баламута. Коррупционная система очень устойчива, так как имеет способность к самовоспроизводству.
— А почему ваши ОПРовцы способны ломать эту систему?
— Тут дело в специфической системе ценностей, внедрённой в их сознание. Во-первых, они не боятся смерти, смерти для них не существует, есть только переселение души — трансформация. Кстати, никто не доказал, что реинкарнации нет. Это очень важно, так как человек, боящийся смерти — уязвим, его можно запугать. Вы обратили внимание, в какие игры они играют, какими видами спорта занимаются? Современный футбол, хоккей, пентбол, скалолазанье. Командные игры с повышенным риском. Личность — винтик, служащий цели команды. Они никого не любят, кроме Президента, причём имея в виду статус, а не личность. Их нельзя запугать, угрожая близким — у них нет близких. Классы перетасовывают, не давая установиться устойчивым дружеским связям. Классическая система человеческих ценностей для них чужда. А фанатическая преданность закону исключает подозрения в умышленных преступлениях.
— Просто зомби какие-то получаются.
— Можно и так интерпретировать. Важна ещё аскетичность. Они не интересуются роскошью.
— Это я готов понять. Но аскетичность подвергается испытанию со стороны социума. Человеку свойственно стремление повышать свой социальный статус. Я в детстве не очень стремился быть лучше других, но потом встретил симпатичную девушку — и начал «надувать щёки», чтобы привлечь девушку — подарки надо делать подороже… За деньгами гонялся как заведённый, хакерством не брезговал… бестолку, правда, девчонка всё равно ушла.
— В корень смотрите. Основной подсознательной причиной, побуждающих людей возвышать свой социальный статус и демонстрировать доминантность, является как раз стремление привлечь внимание потенциального сексуального партнёра. У воспитанников интерната сексуальное влечение подавляется — и воспитанием, и некоторыми пищевыми добавками. Поощряется самоудовлетворение — этому тоже учат — да-да. Человек, который борется за чьё-то внимание, обязательно заинтересуется возможностью выделиться богатством. У здешних воспитанников и друзей-то нет — в нашем понимании. Они все — члены одной команды, неважно: кто из какого интерната и из какого класса.
— Но ведь оказавшись в реальном мире, они видят, что все живут не так, как они.
— Им объясняют, что во внешнем мире живут ненормальные. Эти ненормальные — низшие существа, заблудшие души, их надо останавливать, перевоспитывать.
— Ну, неужели они жертвуют своими жизнями ради низших существ?
— А разве пастухи не защищают от волков вверенное им стадо? И потом — они же не умирают, а просто меняют телесную оболочку, причём, при правильной жизни — на лучшую оболочку.
— То есть цель жизни для них — устранить из нашей жизни правовой нигилизм?
— Именно так.
— Но неужели никто из них не срывался, попав в реальный социум, ведь соблазнов — масса.
— Было несколько срывов в первых выпусках, у них в памяти сидело что-то из предыдущей жизни, то есть до интерната. Среди тех, кто попал сюда до семи лет — сбоев не было. Всех выпускников тестируют на детекторе лжи, причём на современном, с томографией мозга. Тех, которые вызывают сомнения, ставят на менее ответственные должности и контролируют дополнительно.
— В инете висят байки, что внедрение опровцев на должности не всегда проходит гладко…
— Да, конечно. Их ведь сначала в Туле высадили, и начали они рушить отработанные схемы с чёрными потоками. Ведь достаточно в цепочку из полудюжины звеньев подсадить такого ангелочка — и цепочка перестаёт работать. К ним подкатывались — дескать, давай договоримся по-людски. А им ничего не нужно — только закон. Стали запугивать — не боятся. Нескольких покалечили, кое-кого убили. На место выбывших прислали новых. Нашли двух исполнителей, одного заказчика. Казнь провели по самым зловещим традициям средневековья. Запись экзекуции в лагерях показывали — там урки в обморок падали. В среде криминалитета цена за убийство опровца за миллион юаней зашкалила. Тогда, кстати, ввели статью, по которой за нападение на ОПРовца — пятнадцать лет. Сейчас уже десяток крупных городов охватили «опровским десантом» и на местах серьёзного противодействия нет — известно, что бесполезно.
— А зачем их суициду учат?
— Затем и учат… Если покалечат так, что жить невмоготу — чтобы уйти смогли,
трансформироваться.
— А про Хабаровск — правду пишут?
— Я не знаю, что вы читали про Хабаровск, там много пурги нагнали, чтоб народ не слишком нервничал, но сейчас всё рассекречивают понемногу. Бойня там была, погибли несколько сотен. С китайцами потом договорились. Военное положение вводили — не хотел криминалитет уходить, но выбили. Там впервые опровский спецназ работал. Есть такие мальчики, их в специальных колледжах готовят, там идеология иная. Но Хабаровск — это ещё что… В Казани опровский спецназ вёл бои с местными ментами. Сейчас воспитанников наших стараются в слишком горячие регионы не совать — не время ещё. Но за Москву уже взялись, а раз взялись — сделают.
— Думаете — хватит силёнок на всю Россию?
— Постепенно хватит. Нам ещё девять выпусков сделать предстоит. Народ у нас в массе не такой уж сволочной — традиции поганые. Приходится ломать вековую традицию правового нигилизма. Но в Туле сейчас взятки давать уже никто и не пытается. А предприниматели туда потянулись, раза в два бюджет подняли за три года. Сейчас опровцев оттуда частично снимают, в Москву перебрасывают, а на их место — из обычного социума берут, ну, естественно прослушка, детектор лжи — это обязательно. Но люди из социума попадают уже в очищенную среду. Главное — в государственной системе появились люди, которым можно доверять, люди, действующие только по закону. Тот, кто считает, что его чморят не по делу — знает, куда обратиться за помощью.
— Вы, я вижу, хорошо осведомлены о нюансах нашей внутренней политики. А то, что в инете про Президента висит — правда?
— Правда то, что в начале эпидемии сын у него погиб на Алтае. То есть его с болезнью Лестера в больницу привезли, а сыворотки там не оказалось. А на Алтай сыворотка была послана, целая фура. Орлов тогда пытался концы найти, но самих концов так и не нашёл. Установили только, что охрана фуры была сменена по приказу полковника ФСБ, которого потом в штате не оказалось. Фуру со свинченным маячком глонассовским нашли таки в Китае наши желтолицые друзья, но ни на одной нашей таможне следов пересечения границы не было. Орлов тогда на рожон не полез, а затаился, как видно. Говорят, на поминках сына клялся «сломать хребет этой гидре», имея в виду коррупцию. А тут его как раз из замминистров в помощники президента перевели. А уже потом, в тридцать шестом, когда его попросили «кресло посторожить» — развернулся и детишек этих продвигать стал, в тридцать девятом как раз первый выпуск был. В сорок втором настало время кресло освобождать — а он ни в какую. Пошёл сам на выборы. Народ за него проголосовал, наши люди любят, когда с коррупцией борются. Вы же знаете — сколько покушений на него было.
— Я слыхал про два.
— Ну, это громкие, со взрывами и стрельбой. А ещё несколько тихих было.
— А, правда, что он симулировал неизлечимую болезнь, чтобы в «преемники» попасть в тридцать шестом?
— А это никто точно не знает, я лично сомневаюсь…
— А то, что какие-то колдуны его обработали?
— Ну, уж это полная пурга…
— У меня таков ощущение, что по всем актуальным вопросам кто-то нарочно нагоняет дезу в инет…
— Так оно и есть. Запретить народу обмениваться информацией мы не можем, а запустить несколько смачных «уток» — легко. Ну, ладно, пора мне идти — работы принимать.
Вадим ушёл, а я ещё долго переваривал обрушившуюся на меня информацию. Конечно, кое-какие зёрна информации доносились до меня и раньше, но они были окутаны густой шелухой вымыслов, порой весьма красочных и противоречащих друг другу. А после беседы в моей башке сформировалась весьма цельная картина текущего преобразования общества. Действительно, покореженная психика опровцев позволяет им быть идеальными чиновниками, что оказалось совершенно не по силам нормальным людям. Но что считать нормой?
На следующий день я заглянул в кабинет Татьяны. Девушка сидела уткнувшись в экран монитора и барабанила по клавишам.
— Вы заняты? — осторожно спросил я.
— Если у вас ко мне дело — могу уделить вам несколько минут, — доброжелательно, но без признаков восторга ответила она.
— А чем вы сейчас занимаетесь?
— Просматриваю переговоры граждан, занимающихся коррупционноопасной деятельностью.
Ну и терминология у этих опровцев.
— А что вы делаете в свободное время, вечером, например?
— Время посвящается самосовершенствованию и познанию ключевых законов мира. Часть времени расходуется на тренинги. Так у вас какой вопрос?
— Хотел узнать, как вы живёте.
— Идеология нашей жизни изложена на нашем сайте… Дать вам ссылку?
Они действительно какие-то зомби-фанатики. Я отказался от мысли развить знакомство и распрощался с Татьяной.
В предпоследний день моей экзаменаторской деятельности меня вызвал проректор.
— Как вы находите подготовку наших курсантов, Сергей Павлович?
— Нормально — в целом. Только вот многокомпонентные ретровирусы плоховато знают, это впрочем, неудивительно, это ж новинка, всего год назад развелись они…
— А вы не могли бы прочитать курс лекций по ретровирусам этим в следующем семестре?
— Ездить к вам далековато… А оплата какая?
— Так можете продолжать жить здесь. С оплатой не обидим.
— Я подумаю.
— И ещё… Тут надо нам одну базу данных прочесать, наша ударная группа не справляется — не по зубам орешек. Не посодействуете?
— Это — хакнуть, что ли?
— Грубо говоря — да…
— А как же закон?
— Так была же поправка к Конституции. Государство имеет право знать всё о своих подданных. У законопослушного гражданина не может быть секретов от государства, — торжественно, как с трибуны, провозгласил проректор. — Естественно, госчиновники, получающие доступ к конфиденциальной информации должны быть идеально честными, а мы именно таких и готовим.
Я попросил сутки на размышление, мне хотелось обсудить это предложение с Татьяной, так круто поменявшей мою судьбу.
Я направился к зданию, где располагались жилища и кабинеты опровцев. Девушки в кабинете не было. Её место за столом занимал молодой человек лет двадцати.
— Мне бы Татьяну повидать, — смущённо проговорил я.
— Её нет. Могу я чем-то помочь?
— Да я по личному… — начал я и осёкся. С чего я взял, что вопросы моего трудоустройства являются личным делом Татьяны?
— Так по какому вопросу вы хотели поговорить? — молодой человек удивлённо вскинул брови.
— Мне тут предлагают подольше поработать, хотел посоветоваться — справлюсь ли?
— Представьтесь, пожалуйста…
— Сергей Павлович Тихонов, — назвался я, протягивая руку с браслетом.
— А я — инспектор ОПРа — Станислав Глушков. Да, я вижу ваши данные в базе «круг общения». Предложение выполнить взлом базы «Каверна», сложность задачи — 67 баллов. Вы, судя по резюме, хороший специалист, полагаю, справитесь, — уверенно заявил юноша, оторвав глаза от монитора.
— А Татьяна — где она?
— Не имею информации. Её возврат не ожидается. Возможно, переведена куда-то, возможно трансформировалась. Вам не всё равно?
Меня передёрнуло. Мне не всё равно!
— То есть, возможно, её нет в живых?
— Возможно, её ожидает смена биологической оболочки. Она работала на оперативной работе, в маргинальной… ну, в общем, в среде не инициированных людей. Там случаются опасности. Но насильственная трансформация — очень редкое явление, поскольку за это строго… наказывают…
Я понял, что взаимопонимания со Станиславом у меня не получится и решил навести справки через Вадима. Психолог, выслушав мои путанные речи, обещал прояснить ситуацию.
На следующий день Вадим пригласил меня для беседы.
— Татьяна ушла с личными вещами, то есть прекращение работы здесь не было для неё внезапным. Если бы её убили или она тяжело заболела, то вещи забрали бы сотрудники патронажной службы, — объяснил психолог.
— А связаться с ней можно?
— А зачем? Опровцев нарочно перебрасывают с места на место, чтобы они не обрастали социальными связями, поскольку связанный человек — уязвим, на него можно надавить. Я же всё это объяснял недавно, и вы всё понимали, пока это не коснулось лично вас.
Да, конечно — служение великой цели превыше всего. Кто я для опровцев — заблудший агнец, карабкающийся на путь истинный. Если разобраться, они нас действительно толкают на путь истинный, к нормальной организации общества.
Я согласился взломать базу данных «Каверна» и соглашусь взламывать другие базы. И каждый день я прихожу в класс, где рассказываю подросткам как взламывать чужие базы и как защищать свою. И смотрю в серьёзные глаза этих детей, которые лишены нормальной (в моём понимании) человеческой жизни. Лишены для того, чтобы мы научились жить по-человечески.
