Игорь Вереснев
ФОЛЬКЛОРНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
Поклонницам тёмного фэнтези посвящается
…И ещё одно слово заклятья произнесено. Теперь Диана ощутила запах. Неприятный, едкий — сера? Запершило в горле, глаза начали слезиться.
Следующее слово. Начерченная на деревянных досках пола пентаграмма из чёрной становится тёмно-багряной, как остывающие угли. Не остывающие — набирающие жар, готовые воспламениться! Захотелось немедля выскочить из круга, прервать ритуал, — и будь, что будет!
Следующее. Сколько их осталось? Три? Над головой зашуршало. Нечто огромное, невидимое во мраке, царящем под сводами зала, двинулось вниз. Не останавливаться!
Слово! Громко хлопнули крылья. И будто повинуясь этому звуку, факелы погасли. Все, одновременно. Кто-то из девчонок сдавленно ойкнул, шарахнулся в сторону. Нет, бежать поздно. Некуда бежать. Непроглядный мрак зажал их со всех сторон, и только огненная пентаграмма…
— Лебедева, так мы на дискотеку идём или как?
Лена досадливо обернулась к сидящей на подоконнике подруге.
— Анжела, ну подожди минутку! Тут такое!
— Да никуда твоя книжка не денется. Завтра дочитаешь, — Костикова выпустила колечко дыма к открытой форточке.
Вообще-то курить в комнате не полагалось. Не из-за дурацкого распоряжения коменданта общежития, просто так совпало, что обе жительницы тридцать шестой оказались некурящими. Лишь для Анжелы Костиковой делалось исключение, как для давней школьной подруги. Единственной настоящей подруги Лены в Градске, куда девчонки приехали поступать год назад. Куда их привезли Анжелкины родители, если быть до конца точной. Дочь «поступили» в торговый, Лебедева стала студенткой ГИПиМа — Градского института психологии и менеджмента.
— А, ничего ты не понимаешь! — Лена с сожалением захлопнула книжку, запоминая номер страницы и абзац, — закладок, тем более загнутых уголков, она не признавала. — Я же на самом интересном месте! Если Диана сумеет провести ритуа…
Она запнулась на полуслове — дверь комнаты приоткрылась. Татьяна Варламова, соседка и одногруппница, вернулась из душа. Полудетский халатик в синий горошек, на голове — тюрбан из полотенца, в руках — пакет со стиранным бельём. Сморщилась, уловив запах табачного дыма, но не возмутилась. Она всегда и со всеми старалась быть доброжелательной, дружелюбной. Или казаться таковой. Лену это раздражало — не могла понять, что собой представляет Варламова в действительности. Почти год прожили в одной комнате, а ни о чём, кроме институтских дел, не разговаривали.
— Добрый вечер, Анжелика.
— Превед, медвед. С лёгким паром.
— Спасибо.
Варламова двинулась было к своему углу, но Костикова остановила:
— Танюха, вот ты деревенская, знать должна. Скажи: колдовство и правда бывает?
Варламова напряглась.
— Ты почему спрашиваешь?
— Да Ленка всё книжки про магию да колдовство читает. А мне интересно — выдумки это или нет?
Татьяна улыбнулась, села на койку, принялась перебирать содержимое пакета.
— Конечно выдумки. Что в тех книжках написано — чушь полнейшая. На самом деле всё не так.
Лена едва не задохнулась от возмущения. Выпалила, обращаясь к Костиковой:
— Ну ты нашла у кого спросить! Она в своей деревне и слова такого не слышала — «фэнтези»! — И уже Варламовой: — Что ты в этом понимаешь, чтобы судить — «так-не-так»? Наверное, бабушкиных сказок в детстве наслушалась?
В тёмно-карих глазах Варламовой блеснул недобрый огонёк.
— Угадала. Только не сказок, а быличек. Знаешь разницу? Моя бабушка — исконная ведунья, к твоему сведению.
Лена презрительно фыркнула:
— Кто б сомневался! А дедушка, случаем, не леший? Фамильное сходство за километр видно.
Последняя фраза произнесена была исключительно из злости. Скуластенькая темноволосая Татьяна хоть и не числилась писаной красавицей, но обзывать её уродиной было, по крайней мере, несправедливо.
Укол достиг цели. Варламова набычилась, сжала тонкие губы. Но достойного ответа не нашла. Лена усмехнулась, праздную маленькую победу… но тут лучшая подруга всё испортила.
— Танюха, так у тебя бабка — ведьма?! Что ж ты молчала! А ты сама колдовать умеешь? Хоть немножко?
— Нет, — буркнула Варламова. — В роду только одна ведунья бывает.
— Ну хоть что-то? Гадать, например? — Костикова бросила окурок в стакан, служивший импровизированной пепельницей, соскочила с подоконника, бесцеремонно плюхнулась на койку рядом с Варламовой. Та отодвинулась, нехотя кивнула:
— Судьбу читать нетрудно, но… ты уверена, что оно тебе надо?
— Ещё бы! — Анжела сунула ей руку ладонью вверх. — Читай!
Лена плюнула мысленно. И смотреть на этих двоих не хотелось, до того противно. И не слушала бы, будь такая возможность. Она включила громче радиоприёмник, отгородилась дверцей шкафа и начала переодеваться.
— …как зовут парня, с которым я встречаюсь?– пробивались сквозь музыку слова из противоположного угла комнаты. — … ух ты, правильно. А как приворот сделать, знаешь? А бабка твоя? А болезни она лечит? А если «закажут» кого? Ну, в смысле…
— …на себе не показывай, сбудется…
Лена захлопнула дверцу шкафа, разгладила майку на животе, стараясь, чтобы тот выглядел плоским. В очередной раз позавидовала Костиковой, высокой, стройной, вдобавок блондинке.
— Хватит ерундой заниматься! — она подошла к «гадальщицам». Пора было брать инициативу в свои руки. — Анжела, ты что, не понимаешь, она тебе лапшу на уши вешает. Варламова, кто это видел? Кто подтвердит «чудеса» твоей бабули?
— Вся деревня. К бабушке даже из других областей приезжают.
Говорила Татьяна вполголоса, но в глазах её явно светился вызов. Что ж, придётся сбить спесь с деревенщины. Игра становилась забавной.
Ехидно улыбнувшись, Лебедева поинтересовалась:
— Значит, и мы можем какие-нибудь чудеса заказать? Сколько стоит? Прайс у твоей бабули имеется?
Такого поворота Варламова не ожидала. Помолчала, кивнула неуверенно.
— В принципе, можете. А цена — смотря что закажете. Напишите на бумажке, я на каникулы поеду, отвезу бабушке, узнаю.
— Нет, так не годится. Я сама посмотреть хочу, как твоя бабуля «колдует». Ты послезавтра ехать собираешься? Вот и мы с тобой прокатаемся.
Она уверена была, что Варламова пойдёт на попятный. Но та согласилась:
— Как хотите.
Анжела недоверчиво уставилась на подругу.
— Ленка, ты чё, серьёзно? Она ж хрен знает в какой глуши живёт!
— Ничего, мы туда и обратно. Хочу «исконно-чухонское колдовство» посмотреть. Так сказать, фольклорная экспедиция. Записываешься?
Варламова планировала ехать в плацкартном, но Анжела объявила такой способ путешествия неприемлемым. Потому предварительно купленный билетик сдали, а взамен приобрели три купейных. Ехать предстояло долго, и против того, чтобы сделать дорогу комфортной, никто не возражал. Тем более что поездку оплачивала Костикова. Даже с Татьяны денег не взяла, лишь подмигнула: «скажешь бабке, чтобы скидку сделала».
Лена надеялась, что четвёртое место останется свободным. Но ближе к вечеру, в Моложаеве, в купе заглянул дебелый краснолицый парень в бежевой джинсовой рубахе и вельветовых брюках. Вернее, дядька лет за тридцать пять.
— О, цветник! Как мне повезло. Добрый день, девоньки!
Володя, — так потребовал называть себя новый знакомец, хотя был почти вдвое старше каждой из попутчиц, — шумно радовался всему подряд. Что в вагоне работает кондиционер, что поезд идёт без опоздания, что повезло со спутницами, — хотя в чём именно проявилось везение, Лена не поняла. Однако радуется человек, и пусть радуется. К тому же хорошее настроение Володи проявлялось вполне материально: едва устроившись, попутчик предложил поужинать в ресторане.
Ходить в рестораны с людьми, которых полчаса назад увидела впервые в жизни, и знакомство с которыми дольше суток не продлится, в привычки Лены не входило. Но сейчас был случай особый. Во-первых, приглашали не в «настоящий», а в вагон-ресторан, во-вторых, мужчина был один, а их трое. Поэтому отнекивалась она не очень активно. Вечер в ресторане, а затем в купе, куда Володя захватил вторую бутылку коньяка, шоколад и фрукты, прошёл быстро и весело. Попутчик оказался человеком чрезвычайно общительным. То ли действительно поколесил по свету, то ли привирал, но рассказывал интересно и захватывающе. Вторая бутылка опустела незаметно. Володя сбегал за третьей, хотя Лена и предупреждала, что это излишне.
Вагон спал, мирно посапывая, похрапывая, похрюкивая, и только в четвёртом купе продолжался праздник невесть по какому поводу. Но рано или поздно всё заканчивается, и даже Володин запас историй иссяк. Теперь он надолго замолкал, таращась на выпуклости попутчиц. В конце концов Костикова это заметила. И попыталась оживить разговор:
— Володя, а ты когда-нибудь настоящих ведьм видел?
— Ну… было дело. В Хакасию однажды ездил, к товарищу. Так у них в деревне ведьма жила. Настоящая баба-яга. Страшная, ужас. Если ночью встретишь…
Варламова громко фыркнула, заставив рассказчика умолкнуть.
— Враньё! К вашему сведению, Владимир, уродливых ведуний не бывает. Разве что тяжело больная. Но тогда вы её и не увидели бы. Посторонних в дом к больной ведунье не пустят.
Разговор как-то сразу перестал быть шутейным, слишком серьёзный голос был у Варламовой. Володя к такому переходу оказался не готов. Минуту назад девчонки внимали его рассказам, открыв рты, и вдруг — обломали, что называется. Спросил, кривя губы в усмешке:
— Разве ведьмы болеют? Они же заговорами любую болячку лечат. Или сапожник без сапог? Хе-хе… Себя саму слабо вылечить?
— Да, лекарство от любой болезни найдётся. Но не всякая ведунья не всякое лекарство принять согласится, — Варламова посмотрела попутчику прямо в глаза.
Володя стушевался. Взглянул на циферблат часов, принялся шарить по карманам в поисках сигарет.
— Нда… Засиделись мы, третий час натикало. Схожу перекурю, и будем спать укладываться. Кажется, Ленуся была права, — третью бутылку нам не добить.
— Меня подожди! — встрепенулась Костикова — А то чё-то поезд дёргает сильно, упасть можно.
Володя услужливо подхватил, помогая встать, повёл к дальнему тамбуру.
— Могли бы и мусор с собой захватить… — буркнула Варламова, когда дверь купе захлопнулась. — Лена, стелиться давай. Ты на какой полке спать будешь? Внизу, вверху?
— Без разницы, — не открывая глаз прошептала Лебедева. Происходящее вокруг обтекало её, не задевая.
— Понятно. Давай я тебе постелю.
Утро для Лены началось поздно. Могло бы и совсем не начаться, незаметно обернувшись вечером, если бы не Володя:
— Ну всё, девчонки, пора прощаться. Подвигал я, через пять минут моя станция. Счастливо доехать! Спасибо за приятную компанию!
Лена разлепила глаза. Как раз вовремя, чтобы вяло помахать рукой выходящему из купе попутчику.
— Я провожу! — Костикова кинулась следом.
Поезд дёрнулся, замедляя ход. И в висках дёрнулось. Больно. Лена не удержала стон. Тотчас с верхней полки свесилась голова Варламовой:
— Очень плохо? Голова болит?
Лена кивнула, признавая очевидное. С коньяком явный перебор получился.
Варламова соскочила вниз, присела рядом. Правой рукой несильно сжала ладонь одногруппницы, левую опустила ей на макушку. Скомандовала:
— Закрой глаза и расслабься.
Возражать силы не было, Лена подчинилась. И удивительно — в самом деле полегчало! А когда поезд вновь тронулся и Костикова вернулась в купе, от боли и вовсе одни воспоминания остались.
— Вы тут что, заговорами лечитесь? — Анжела плюхнулась на скомканную постель.
— Нет. Наложением рук.
— А, понятно, — она вытянулась во весь свой немалый рост, забросила руки под голову. И неожиданно заявила: — Володя этот классный мужичок. Весёлый и не жадный. Мне такие нравятся. Умеют зарабатывать, умеют тратить. Я б за такого замуж вышла.
— Он женат, — напомнила Варламова.
— Жена — не стена. Эх, если б он градский был, можно бы знакомство и продолжить. А то всего один разочек успели, не распробовала.
Лена удивлённо уставилась на неё:
— Это когда же — «успели»?!
— Ночью в тамбуре, пока вы дрыхли.
— Фу!
— Не «фу», а прикольно. Ловить момент надо, пока молодая. Это ты у нас одна ненормальная. Девятнадцать лет скоро стукнет, а до сих пор в девочках ходишь. Принца, что ли, ждёшь?
Больше в их купе никто не подсаживался. Потому второй вечер прошёл тихо, за чтением журналов, болтовнёй, игрой в «дурака». И спать улеглись пораньше.
Но заснуть Лена не успела. В окошко забарабанили громко и настойчиво.
— А? Что такое? — подскочила на своём диванчике Анжела.
Лебедева тоже приподняла голову, отдёрнула занавеску, стараясь разглядеть в темноте безымянного полустанка, что случилось. Кто-то стоял вплотную к вагону, стучал по стеклу вытянутой вверх, сжатой в сухой кулачок рукой.
А в следующую минуту Варламова сиганула с верхней полки, опрометью выскочила из купе, даже дверь за собой захлопнуть не потрудилась. Стук прекратился. Ещё минута, и поезд тронулся. Проплыли мимо тусклые фонари на столбах, и состав окунулся в кромешную тьму ночи.
Лена подождала, окликнула Костикову:
— Анжела! Варламова не возвращается. Что если она от поезда отстала?
— Ой, Ленка, спи. На горшке твоя Варламова сидит.
Недовольно бормоча, Костикова перевернулась на другой бок, готовая снова уснуть. Но Лена последовать примеру подруги не могла. Отсутствие Варламовой затягивалось, объяснять его физиологическими потребностями становилось всё трудней.
Не выдержав, она вышла из купе. Решила — нужно сказать проводнице. Пусть вызывает начальника поезда, телефонируют на станцию… А чёрт, это же не станция была, так, платформа какая-то. И чего только останавливались на ней?
Тревожить проводницу не понадобилось, Варламова стояла в тамбуре, уткнувшись носом в стекло двери. Босиком на холодном железном полу.
— Таня, что случилось?
Девушка резко обернулась. На секунду Лене показалось, что в тёмно-карих глазах вспыхнул ужас. Но лишь на секунду.
Татьяна облизнула сухие губы.
— Планы меняются, нельзя вам со мной ехать. Скоро Узловая, там выйдете, дождётесь утра, возьмёте билеты на обратный…
— Подожди, подожди! Ты толком расскажи, что случилось? Кто это стучал?
— Это… так, ко мне. Бабушка заболела.
Она опустила глаза, разглядывая пальцы на босых ступнях. Лена нахмурилась.
— Серьёзно заболела? Что с ней?
Вместо ответа Варламова опять уставилась в окно. Лена разозлилась.
— Не хочешь, чтобы мы к тебе в деревню ехали? Бабушке в глаза будет стыдно смотреть, да? Признайся, что наврала про колдовство! Если признаешься, тогда так и быть, сойдём в Узловой.
Татьяна резко обернулась.
— Кто сказал, что я не хочу? Надеялась — может, ты передумала. Но если настаиваешь — так тому и быть! И в деревню попадёшь, и бабушку увидишь. И «колдовство», — она улыбнулась. Оторвавшись, наконец, от двери, шагнула к спутнице: — Спать пошли, завтра трудный день предстоит. Для всех.
Заснула Лена быстро. Как проехали Узловую, не видела.
— Вставайте, вставайте! Быстрее, подъезжаем!
Варламова металась по купе, тормошила спутниц. Лена нехотя открыла глаза, задрала голову, вглядываясь в серый сумрак.
— А сколько время?
— Без десяти шесть! Через десять-двенадцать минут будем в Болотном.
— Вот чёрт!
Лебедева рывком села, отдёрнула занавеску на окне. Оказывается, давно рассвело, а сумрак стоит из-за стены тёмного густого леса, подступившего к полотну железной дороги. Да из-за непроглядно-густого тумана.
— А проводница где? — Анжела выбралась из-под одеяла, — Почему не разбудила?
— Спит, забыла о нас. От Узловой станций не было, а в Болотном люди нечасто выходят.
— Сучка, — Костикова добавила и другой эпитет, нелитературный. Сунула ноги в кроссовки, поднялась, намереваясь идти. — Поссать хоть надо. И умыться.
— Потерпи до станции.
Переодеться, собрать сумки и выскочить в тамбур они еле успели. Лес расступился, открывая домишки посёлка, и поезд начал тормозить.
— Ой, а дверь кто откроет? — опомнилась Лена.
Варламова метнулась в глубь вагона, притащила проводницу. Точно, проспала — кажется, та и глаза не открывала, высаживая пассажиров.
Вокзал, невзрачный одноэтажный домишко, притулился на краю покрытой древним, разбитым вдрызг асфальтом площади. Рядом — магазинчик с двумя вывесками: голубой «Продукты» и грязно-розовой «Промтовары-Культтовары». Здесь же поссовет, клуб и школа — все местные достопримечательности. От площади разбегались улицы, застроенные одноэтажными кирпичными и деревянными домиками. А по другую сторону от вокзала, за рельсами, начинался лес. И дальше, за домами, стоял лес. Лес был везде, постепенно выступал из поднимающегося тумана, делался темнее, гуще. Полновластный хозяин здесь, заставляющий человека вспомнить, как тот мал и ничтожен…
— Где тут сортир? — вопрос Костиковой выдернул Лену из мрачноватой сказки. Ёжась от утренней свежести, она огляделась по сторонам, заставила себя улыбнуться.
— Зачем она тебя? Кустиков полно.
— Заехали, блин…
— Анжелика, потерпи ещё немного! — взмолилась Варламова. — Нас ждут уже!
За углом поссовета их в самом деле поджидал видавший виды «уазик». Из распахнувшейся дверцы высунулся водитель — плечистый парень в клетчатой рубахе с закатанными рукавами. Широкое, скуластое лицо расплылось в улыбке.
— Привет честной компании!
— Доброе утро! — Варламова принялась знакомить: — Это Лена и Анжелика. А это Кузьма, мой двоюродный дядя.
— Дядя? — недоверчиво переспросила Костикова, разглядывая парня. Он был старше племянницы лет на шесть-семь, не больше. — Дядя Кузя, что ли?
— Ага, — кивнул парень и протянул свою громадную ладонь. — Будем знакомы.
— Превед, дядя Кузя. А я — Ангел.
Костикова бесцеремонно забралась на сиденье рядом с водителем, предоставив спутницам размещаться сзади. Татьяна не возражала, а Лена и подавно.
Двигатель завёлся с первого раза, будто не допотопному «уазику» принадлежал, а новенькой иномарке. Кузьма на площадь выруливать не стал, развернулся и по накатанной колее, тянущейся вокруг школьного дворика, выехал из посёлка. Несколько раз пассажиркам пришлось подпрыгнуть на кочках, а затем колея слилась с убегающей в лес грунтовкой.
Места и правда были дремучие. Первый же поворот — и об оставшемся позади посёлке уже ничего не напоминало. Деревья теснились вдоль дороги, переплетались кронами, нависали зелёным сводом. Лена вдруг представила, что так же выглядело всё и сто лет назад, и тысячу. Разве что «уазиков» тогда не было.
По требованию Костиковой они остановились у высоких густых зарослей лещины. Видеть, как растёт это лакомство, Лебедевой раньше не приходилось, потому не удержалась, подошла поближе, потрогала маленькие зелёные горошины. Беседу оставшихся у машины Кузьмы и Татьяны она слушала вполуха.
— Ты вовремя приехала.
— Так плохо?
— А то сама не знаешь. Она же тебя звала. Что решила?
— Я ей лекарство привезла.
— Угу, я так и догадался. Не жалко?
— А что, отговаривать будешь?..
— Ва-а-а-а!!!
Бешеный визг Костиковой заставил Лену дёрнуться. А секунду спустя и сама Анжела вылетела на дорогу, сминая орешник.
— Там… там… змея, здоровенная!
Растопыренных рук, чтобы показать длину, ей явно не хватало, потому старалась компенсировать выпученными глазами. Но аборигены встретили известие равнодушно. Варламова кивнула на полуспущенные бриджи:
— Никак за причинное место укусила?
— Не, не укусила… Я убежать успела. Она…
— Хорошо. Тогда застёгивай штаны, и поехали дальше.
Костикова растерялась от такой реакции. Но и успокоилась мгновенно. Хмыкнула, подтянула бриджи, полезла в кабину. И Лена, поспешно отскочившая с травы на дорогу, забралась на своё сиденье. Когда Кузьма тронул машину с места, поинтересовалась:
— Так у вас змеи водятся?
— А как же. И змеи, и птицы, и зверьё всякое. Зайцы, лисы, волки. Медведи, опять же. Малины урожай богатый намечается, ох, расплодится их. Как в тот год, когда учителку из Песков медведь задрал. Помнишь, Таньша? — парень оглянулся, и скуластое лицо его неожиданно расплылось в улыбке.
Лена недоверчиво уставилась на него.
— Учительницу медведь разорвал? Что же в этом смешного?
— Да медведи, они озорники такие. Задерёт скотину и нет, чтобы целиком сожрать, вымя выест и бросит. Вымя у учителки знатное было, да… Зазря она перед женатыми мужиками его заголяла.
— Городская, законов наших не знала, — хмуро ответила Варламова. — Позволили бы ей дольше пожить, глядишь, пообвыкла бы.
— Не выпала ей судьба долго жить.
Шутят они так, что ли? Уточнят Лена не посмела. И Костикова лишь хмыкнула неопределённо, полезла в рюкзак, нашла сигареты и зажигалку. Щёлкнула, выпустила сизую струйку дыма в окно. Кузьма покосился неодобрительно на соседку, качнул головой:
— Нехорошо ты делаешь. Ни к чему табаком травить.
— О, заботливый выискался. Что это тебя моё здоровье волнует?
— Меня своё волнует. Убери папироску.
— Анжелика, в самом деле, — поддержала и Варламова. — Не нужно курить. У нас в деревне это не принято.
— Да я не выдержу без сигарет!
Но Кузя продолжал гнуть своё:
— А говорила — Ангел. Я и вправду поверил. Такая чистенькая, светленькая, красивая, пахнет, как цветок.
Анжела смерила его взглядом, оценивая бугрящиеся под рубашкой мускулы, широкие плечи. Осталась довольна осмотром, усмехнулась.
— Я не только на вид и на запах вкусная. На вкус тоже ничего. Хочешь попробовать?
— Да ты, верно, от табачища прогоркла насквозь?
Лицо у парня было такое простецки-деревенское, что заподозрить его в намеренном оскорблении не получалось. Костикова поморщилась, сделала ещё две затяжки. Вздохнула:
— Уговорили, не буду курить! Настоящим ангелом заделаюсь. Только, дядя Кузя, за тобой теперь должок. Ловлю на слове.
Лена скривилась брезгливо, услышав такой вульгарный намёк. Понял ли его Кузьма, неизвестно, но Татьяна поняла наверняка, улыбнулась многозначительно:
— О, Кузьма своё слово держит, будь уверена!
Более не раздумывая, Анжела щелчком отправила сигарету за опущенное стекло дверцы. И тут же сама чуть не ткнулась носом в лобовое. Машина затормозила так резко, что даже сидевшие сзади Лебедева и Варламова вынуждены были уцепиться за спинки кресел.
— Ты что, офигел?!
Не отвечая, Кузьма передёрнул рычаг скоростей, сдал назад. Выскочил из машины, пошарил в траве на обочине. Выпрямился, победно сжимая в пальцах тлеющий окурок. Затушил, сунул в карман рубахи. И умостившись вновь за руль, назидательно объяснил Костиковой:
— Тут не город, Ангел. Лес портить негоже.
— Да не загорелся бы он, — запротестовала та.
— Может, и не загорелся бы. А портить — негоже.
Накатанная дорога неожиданно вильнула влево, огибая ставшую на пути светленькую берёзовую рощу. Но Кузя поворачивать не стал. Сбросил скорость, осторожно съехал на едва заметную в густой траве колею. Машину тряхнуло, и девчонки, начинающие клевать носами, разом очнулись. А в следующую минуту Татьяна испуганно вскрикнула:
— Стой! Ты что, гатью ехать хочешь?!
— Да там сухо. Я ж по ней за вами ехал.
— При чём тут «сухо»? Гатью я не поеду!
Кузьма остановил машину, обернулся.
— Так что, в объезд? Это ж крюк в сто вёрст. Думаешь, они…
— Кузьма!
В голосе Варламовой так явственно сквозило отчаяние, что спутницы удивлённо переглянулись. И Лена потребовала немедленного объяснения. Парень почесал затылок, заговорил нехотя:
— Гать — это дорога через болота, её лет сто назад к «железке» проложили. Летом, в сушь, проехать можно. Не в том дело…
Варламова перебила его — выскочила из машины, громко хлопнув дверью. Отбежала метров на десять, прижалась лбом к стволику берёзы.
— А в чём дело? — поторопила Кузьму Костикова.
— У Таньши батька с мамкой в этих болотах сгинули. Ей тогда и шести годков не было. Ехали гатью, да и ухнули в трясину. В минуту засосало, одна Таньша уцелела. При бабушке с тех пор живёт. Да вы знаете, наверное, что она сирота.
Лена невольно поёжилась.
— Значит, эта дорога опасная?
— Да не, для нас не опасная. Таньша верит, что родители неспроста сгинули. Мамка её не из наших была, не здешняя. Не хотела она очень, чтобы дочка от бабушки ведовство переняла. Оно ж по женской линии передаётся, через поколение. Задумала увезти Таньшу из Варламовки, спрятать. Батьку уговорила. Да не позволили им видать, машину в трясину толкнули. С тех пор мамка ей каждую годовщину является. С собой зовёт, чтоб от ведовской доли уберечь. Вот Таньша и…
Договорить он опять не успел, Варламова вернулась в машину.
— Всё рассказал?
Кузьма развёл руками.
— А чего там рассказывать…
— И о том, что сегодня как раз тот день?
На минуту в машине повисло молчание. Тяжёлое, нехорошее. Костикова не выдержала первая. Хмыкнула, повернулась к подруге:
— Лебедева, как думаешь, они заранее сговорились нас попугать? Лапши навешать дурам городским.
Лена неуверенно пожала плечами. Таким вроде не шутят, родители всё-таки. Она посмотрела на Варламову. И та будто поняла немой вопрос, улыбнулась виновато.
— Не обижайся, я вас пугать не собиралась. Это у Кузьмы такая манера с девушками знакомится — страшилок о наших местах нарассказывать. А болото… — она закусила губу. — Их же так и не смогли вытащить! Не могу я ехать там, зная, что они прямо под нами лежат. Пожалуйста, давайте через Пески! Там дорога красивее, а что дальше — так на наши места посмотрите.
— Ага, я так и думала, разыграли! — засмеялась Костикова. Ткнула водителя в бок: — Признайся, про медведа тоже насочинял?
Парень отвернулся, кивнул неохотно:
— А то! Знамо дело, попугать вас, городских, хотел.
— Ладно, — подытожила Лена. — Едем через Пески.
Слова Варламовой разом рассеяли мрачноватую атмосферу. Или в эту минуту туман окончательно растаял, позволив солнечным лучам брызнуть на лес? И словно засветились белые стволы берёз, зелень листвы. Радостно засвистели, запищали, затараторили в ветвях пичуги. Глупая сказка сгинула, уступая пригожему летнему дню.
Пески они проскочили, не останавливаясь. А часок спустя сделали привал — на завтрак. Предусмотрительный Кузьма угощал мясными блинами, солёными бочковыми грибочками и самогоном собственного изготовления. Видно, инспекторов ГИБДД, в отличие от медведей, в окрестностях не водилось, потому себе Кузьма наливал вровень с девчонками. Вернее, вровень с Костиковой. Татьяна пила мало, и Лена не намного больше. Она вообще думала лишь пригубить, но напиток, против ожидания, оказался не вонючим, пах мёдом и травами.
Потом были ещё полтора часа езды. Ранний подъём, плотный завтрак, спиртное, однообразное мелькание деревьев за окном, — горожанок вновь начало клонить в сон. Анжела перебралась на заднее сиденье и умудрилась заснуть, упав на плечо подруги. Лена и сама клевала носом. Встрепенулась, только когда поняла, что вместо леса вокруг — деревня.
Машина затормозила, стих двигатель.
— Эй, просыпайтесь! Приехали. Это и есть наша Варламовка.
Татьяна выбралась наружу, и ничего не оставалось, как последовать её примеру. Они стояли у высокого, метра два, забора, сколоченного из грубо обструганных толстых досок. И этот двор исключением не был, все дома прятались за подобными сооружениями.
— Ого! «Мой дом — моя крепость», — Анжела зевнула и сладко потянулась.
— Так в лесу живём, — не спорил Кузьма. Окинув взглядом вещи девушек, вопросительно посмотрел на племянницу: — Проводить?
— Не нужно.
— Куда проводить? — насторожилась Лена.
Деревенька с её крепостными стенами радушной не выглядела. Пусто, тихо. Единственное движение — из приоткрывшейся калитки выглянул загорелый дочерна пацанёнок. Да и тот убрался восвояси, стоило обернуться.
— Это дом Кузьмы, — пояснила Варламова. — А бабушка в лесу живёт. Туда дороги нет, машина не проедет.
Дорога в самом деле заканчивалась у крайнего дома. Дальше бежала узенькая тропка. Она наискосок пересекала огороды, перепрыгивала ручей бревенчатым мостком и сразу же начинала петлять, пробираясь сквозь обступающий Варламовку лес. Бабушкин дом — маленькая невзрачная избушка — стоял на пригорке, в тени высоченных толстостволых дубов. Татьяна взбежала по ступенькам на крыльцо, потянула на себя дверь.
Крошечное окошко почти не пропускало солнечный свет, потому в сенях царил сумрак. И — запахи. Аромат, источаемый травами, развешанными под потолком, баночками, бутылочками, горшочками, сплошь заполняющими стеллажи вдоль стен, корзины и ящики на полу. Аромат забивал другой запах. Он стал различим в коридорчике, куда выходили дверные проёмы комнат. Тошнотворный запах тления.
— Туда, — Варламова подтолкнула подруг к левой двери. Сама же шмыгнула в противоположную.
Комната, куда вошли девушки, могла служить и гостиной, и спальней, и столовой. Под окошком большой обеденный стол, две лавки, у противоположной стены — кровать, рядом большущий сундук с навесным замком, обитый металлическими полосами.
— Экзотика! — Костикова бросила сумку на стол и недолго думая, растянулась на койке. — А ничего, мягко. Вздремнуть можно. Вдвоём поместимся?
— Спи, я не хочу.
Не для того они сюда приехали, чтобы спать! Крадучись, Лена подошла к двери, выглянула из-за косяка. Был виден кусочек противоположной комнаты, угол кровати, табурет, сидящая на нём Татьяна. И долетал шёпот бабушки и внучки:
— …доучиться хочу…
— …согласится?..
— …сама напросилась…
Внутри шевельнулся червячок страха. Нет, неверное слово. Страшно, это когда на экзамене невыученный билет попадается. Здесь было жутко. Пусть медведь-людоед и бродящие по болоту покойники — выдумки. Но лесная глухомань, двухметровые заборы — не выдумки. А на двери избушки замка-то нет — вспомнилось запоздало. Получается, здесь диких зверей не боятся? Почему?
Внезапно Варламова-младшая оглянулась, поманила подглядывающую. Ничего не оставалось, как войти.
Бабушкина спаленка была совсем крохотная. Шкаф, табурет, кровать, тумбочка, на ней — воткнутая в стакан с пшеном толстая жёлтая свеча. Лежащая под стёганым одеялом женщина выглядела не просто старой — древней. Остатки седых волос клочьями разметались по подушке, сморщенное лицо походило на ссохшуюся прошлогоднюю картофелину. Подрагивающие, ввалившиеся губы едва прикрывали беззубое отверстие рта. Руки — обтянутый грубой шероховатой бумагой хворост.
— Здравствуй, Леночка, — чуть слышно прошелестело от подушки. — Подойди ко мне. Присядь.
— Добрый день. Как вы себя чувствуете? — Лебедева покорно опустилась на краёшек кровати, в ногах у старухи.
— Хорошая девочка, — та будто не слышала вопроса. С трудом приподняла руку, коснулась пальцами ладони девушки, — хорошая.
— Вы врача вызывали? — Лена нахмурилась. Бабуля и правда больна, без подвоха. Как бы на похороны не угодить. Зря на Узловой не сошли…
— Поздно. Раньше думать нужно было, — буркнула Татьяна.
— Почему поздно? — не поняла Лена. — В наши дни медицина чудеса творит.
— Это вряд ли. Для бабушки лекарство ты приготовишь, — Варламова не отводила взгляд от подруги. — Я объясню, как.
«Почему я?» — хотела возмутиться Лена. Прикусила язык. Кто же ещё? Ты сюда приехала, чтобы соседку по комнате во вранье уличить? Вот и вари зелье. Не поможет — значит, уличила, ничего Варламова в этих делах не смыслит. А если поможет, вопреки ожиданию… Что ж, тоже хорошо, бабуля выздоровеет.
Она кивнула.
— Давайте попробуем. Если надеетесь, что получится…
— Обязательно получится! Сейчас и начнём, нечего откладывать. Для начала крест сними.
Пришлось подчиняться и этому. Колдовство же, блин! Варламова запихнула крестик в кармашек своей джинсовой юбки, сунула подруге тетрадный лист с какими-то каракулями:
— Читай вслух заклинание. Разборчиво.
— «Не жалею, не боюсь,
чужой силе покорюсь.
Плод Земли, Вода и Пламя,
помогите слиться с вами.
Тело, соком поделись,
подари Хозяйке жизнь…»
Скулы сводило от бредовости «виршей», но Лена прочла до конца. Поинтересовалась ехидно:
— Что, повторить три раза? Или семь?
— Достаточно одного, если запомнила. Теперь сожги.
Листик вспыхнул над свечой неожиданно ярким пламенем. Лена испуганно отдёрнула руку, разжала пальцы. Бумага сгорела, не оставив пепла.
Поспать Костикова не успела. Едва задремала — Варламова примчалась, сдёрнула с кровати:
— Анжелика, вставай, помогать будешь, а то не успеем! — потянула за собой на кухню.
Кухня в избушке была прикольная. По соседству с обычной деревенской печью в ней стоял сложенный из дикого камня очаг с окошком-вытяжкой под потолком. Рядом — здоровенный чан.
— Бери тряпки, щётку, ведро, — распоряжалась Варламова. — Колодец возле тропинки, ты видела. Котёл нужно почистить и поставить на очаг. И дров принести, они в сарае за домом.
— Я вам чё, Геракл? — Костикова с сомнением пошевелила чан носком кроссовка.
— Он не такой тяжёлый, как кажется. В крайнем случае, меня позовёшь — мы с Леной идём зелье готовить. Поспеши, пожалуйста! Лекарство надо до рассвета принять, а то заклятье обратную силу получит.
— Какой «до рассвета»?! Двенадцати дня нет!
Возглас Анжелы пропал втуне, подруги убежали, оставив её с пузатым чудовищем. Ох уж эта «фольклорная экспедиция»! Кто бы поверил — Анжелика Костикова драит котелки, тягает вёдра из колодца, носит дрова!
Тем не менее, сделала она всё, что поручили. Даже горшок водрузила на очаг без посторонней помощи. Потом осмотрела кухню, перебрала большущие и острые, точно бритва, разделочные ножи, поварёшки на длинных ручках, двузубые вилки, стопки примитивных, явно самодельных глиняных тарелок. Повалялась на койке, разглядывая выуженный из-за сундука школьный учебник анатомии. Можно было бы вновь попытаться уснуть, но присутствие в соседней комнате бабки, кряхтящей, постанывающей, скрипящей кроватными пружинами, напрягало. В конце концов Анжела поняла, что проголодалась, и пошла искать подруг.
Девчонки нашлись на чердаке, среди кип пахучего разнотравного сена. Варламова объясняла, а Ленка старательно обрывала листики, стебельки, цветочки, раскладывала в коробочки, связывала снопиками.
— Я свою часть работы выполнила! И хочу есть! Между прочим, третий час, время обедать.
Варламова посмотрела на неё, что-то прикидывая в уме.
— Кормёжку Кузьма обещал организовать. Может, сходишь в деревню, поторопишь?
Перспектива продолжить день в компании «деревенского Геракла», а не умирающей старухи, Анжеле понравилась. Она тут же согласилась, лишь поинтересовалась в шутку:
— Надеюсь, медвед меня не схрупает по дороге?
— Надеюсь, не схрупает, — в тон ей ответила Варламова.
Однако когда пушистые лапы елей, переплетаясь, заслонили от Анжелы избушку, шутка перестала казаться смешной. Сердце противно замирало и ухало от каждого скрипа и хруста. Что ни говори, а лес и болота вокруг. Мало ли кого здесь встретить можно. Змею она уже видела!
Дыхание перевела, только оказавшись за мостиком, на «цивилизованной» стороне. После стоящей среди чащи избушки деревенька в три десятка дворов затерянным миром уже не казалась.
Двор Кузьмы Костикова нашла без труда. Не отыскав кнопку звонка, потянула калитку. Та на удивление поддалась, пропустила во двор.
От забора к дому тянулась дорожка из вросших в землю досок. Кусты крыжовника и смородины, пара кривеньких яблонек, сараюшки, пёстрые куры, разгуливающие с хозяйским видом, — деревня, она и есть деревня. Анжела успела шагов десять пройти, когда краем глаза заметила движение за спиной. Развернулась и застыла. Здоровенный волкодав лениво разлёгся у калитки, перерезав путь к отступлению. Он рассматривал незваную гостью лениво, беззлобно. Но огромные клыки, торчащие из пасти, говорили сами за себя. Собак Анжела не любила с детства, с того самого дня, когда невзрачная шавка без всякого предупреждения вцепилась ей в лодыжку. А это — не шавка. Этот кость перегрызёт, не заметит.
— Не бойся, Барсик на людей не кидается.
Из-за дома вышла молодая женщина в замызганном фартуке, повязанном поверх простенького светло-зелёного платья. Среднего роста, слегка курносая. Основными достопримечательностями её были огненно-рыжие волосы, собранные в тугую гульку, и усеявшие лицо веснушки. Да выпирающий из-под фартука характерный животик.
— Добрый день. Ты Анжелика, правильно? Будем знакомы, меня Аня зовут.
— Превед, — Костикова растерялась. — Я думала, здесь Кузя живёт.
— Живёт-живёт, — кивнула женщина. — Я его жена. Да ты в дом проходи. — И закричала, открывая перед девушкой дверь: — Кузьма, к нам гостья!
Анжела шагнула через порог, неуверенно оглядываясь. Наличие у «деревенского Геракла» рыжеволосой беременной жены было неожиданностью. Как переварить сей факт и что из него следует, она пока не знала. Потому позволила провести себя в гостиную. Обстановочка была стандартно-мещанской, в стиле годов эдак шестидесятых: сервант с посудой и фарфоровыми безделушками, круглый стол, накрытый красной бархатной скатертью, три стула вокруг него, диванчик в углу, гардины на окнах. Единственное, чего недоставало, — телевизор.
Костикова это и спросила, так как другой темы для разговора в голову не пришло:
— А где телевизор?
— У нас в деревне их не держат. Зачем они нужны, ящики эти? Новости почтальон из Песков привозит.
Анжела искренне изумилась. Предположим, можно прожить без микроволновки, без стиральной машины. Даже без холодильника. Но телевизор! Это же культура, это жизненная необходимость каждого мыслящего человека…
— А вот и я! — в гостиную заглянул Кузьма. Одет он был по-домашнему: босой, в майке и трениках. Зато в руках нёс толстенькую бутылку, гранёные стаканчики и миску с вездесущими грибами. — Что это вы на диване, как бедные родственницы? Давайте к столу! Надо же за знакомство.
Он широко улыбался, переводя взгляд с жены на гостью. Анжела тут же попробовала кольнуть:
— А почему ты не сказал, что женат? И кольца не носите?
— Не заведено у нас.
Один ответ на оба вопроса прозвучал двусмысленно. Не заведено кольца обручальные носить? Или рассказывать приезжим о семейном жизни? Переспросить она не успела, — Аня ткнула ей в руки наполненный до краёв стаканчик и вилку с наколотым на него грибом. Костикова не противилась. А когда жидкость мягким теплом разлилась по телу, вспомнила, зачем, собственно, пришла:
— Я по делу к вам. Танька сказала, нас кормить обещали?
— Ох, и то верно, девки же там голодные! А на пустой желудок, какое ведовство? — хозяйка вскочила, засуетилась: — Сейчас-сейчас, бегу на кухню. Мигом сделаю! Печка растоплена, картошка начищена. Кузьма, пошевеливайся, мне мясо нужно!
— Сделаем.
Парень кивнул с важным видом. Но за супругой не поспешил, остался сидеть. Когда входная дверь хлопнула, вновь наполнил стаканы. Чувствуя, как от одной мысли о еде рот наполняется слюной, Костикова уточнила:
— На обед будет жаркое?
— А то. Нюрка мастерица, готовит — пальчики оближешь.
Кузьма ловко опрокинул стопку, причмокнул от удовольствия. Анжела тоже выпила. После второго стаканчика на пустой желудок в голове зазвенело. Приятная расслабленность потекла по мышцам. Девушка откинулась на спинку, вытянула ноги. И заметила, с каким удовольствием парень их рассматривает.
— Ты чего?
— Так это… ты в машине обещалась.
Костикова удивлённо приподняла бровь:
— А жена? Застукает если?
— А мы в сараюшку пойдём, где погреб. Заодно и мясцо выберем.
Анжела представила себя среди подвешенных за ноги окороков. Однако экзотика. В таком антураже ей раньше не доводилось.
Она поднялась:
— Как скажешь. Я всегда готова!
Самогон оказался крепок, так что когда вышли на крыльцо, Анжелу пошатывало. Кузьма заботливо придержал под локоть, повёл по дощечке-»тротуару» вокруг дома, мимо летней кухоньки, из трубы которой валил сизый дым, и где звенела посудой Аня-Нюра, мимо мекающих и похрюкивающих загончиков. Барсик увязался было следом, но хозяин захлопнул дверь сарая прямо перед его носом. Зверюга улёгся на утрамбованную, прогретую солнцем землю и облизнулся, не иначе предвкушая сахарную косточку.
Приготовление «ведьмовского лекарства» заняло времени куда больше, чем Лебедева ожидала. Сначала они перебирали сено на жарком, заполненном одуряющими ароматами чердаке. Затем в тёмных сенях переливали в склянки разноцветные маслянистые жидкости, отмеряли какие-то зёрнышки и сушёные корешки. Зёрна пришлось толочь в деревянной ступке, пока они не превратились в порошок, а корешки строгать тупым медным ножом. В довершении — притащили из колодца двенадцать вёдер воды, чтобы наполнить котёл. Когда управились, у Лены и руки ныли, и плечи гудели.
Она обречённо уставилась на Варламову:
— Что дальше?
— Отдыхай. О, а вон и наш обед!
По тропинке шёл Кузьма, нёс большую корзину, накрытую белой тряпицей. У Лены хватило сил только в окошко посмотреть. Зато Татьяна встретила парня у крыльца. Заглянула под тряпицу, спросила о чём-то — Лена не расслышала, — отобрала корзину, понесла в дом. Кузьма в гости не зашёл, развернулся, отправился восвояси.
— Попробуем, что здесь Нюрка наготовила, — Варламова вернулась на кухню, плюхнула на стол увесистый гостинец, принялась разбирать. На стол легла буханка ржаного хлеба, встали горшочки с завязанными горлышками. — Она стряпуха знатная, каких поискать. У них это в роду, как у нас ведовство.
— Что за Нюрка?
— Да так, ещё одна моя родственница.
Варламова развязала верёвочки на горшках, и кухня наполнилась ошеломляюще вкусным запахом. Достала ложки, нож, нарезала хлеб. Скомандовала:
— Двигайся сюда.
— А бабушка? Ты её кормить не собираешься?
— Сегодня ей нельзя. Ничего, завтра всласть покушает, — и, не дожидаясь гостьи, запустила ложку в горшочек.
На обед им принесли тушёное мясо по-домашнему с картофелем и грибами. Варламова не преувеличивала, вкус у блюда был отменный. Куски белого мяса, не жирного, но сочного и мягкого, так и таяли во рту, а какие-то туземные приправы придавали ему пряный, слегка сладковатый вкус. Лена сама не заметила, как выгребла всё дочиста. Поинтересовалась:
— А из чего это приготовлено? На свинину не похоже.
— Козлятина. Молодая козочка-нетель.
— Никогда не пробовала козлятину. Не думала, что она такая вкусная.
— Как приготовить, — Варламова выбралась из-за стола. Кивнула, приглашая гостью за собой: — Пошли, передохнём, и самым ответственным займёмся. Зелье варить.
Отдыхали в большой комнате. Лежать вдвоём на узкой кровати было неудобно, но утренняя тряска в «уазике», утомительная работа, сытный обед своё дело сделали, Лена и не заметила, как задремала. Снилось что-то светлое и доброе… А проснулась она от тычка в бок.
— Просыпайся, пора!
День заканчивался. В зазор между занавесками заглядывало неяркое, пригашенное кронами деревьев вечернее солнце. Лена сладко зевнула, потянулась. Взгляд упал на розовый рюкзачок в углу.
— Анжела что, до сих пор не приходила?
— Она и не придёт. Её Кузьма у себя пристроил.
Кто б сомневался! Известие, что Костикова останется до утра в деревне, не порадовало. Лена предпочла бы и сама провести ночь поближе к живым людям, а не рядом с умирающей старухой. Хотела позвонить подруге — куда там! В этой тмутаракани покрытие отсутствовало начисто.
— Долго зелье вариться будет? — спросила она с робкой надеждой.
— Где-то до часу или до двух. По готовности. А что?
— Ничего. Думаю, где ты меня спать уложишь. Вдвоём на твоей кровати тесновато.
— Об этом не беспокойся, место найдётся. Вставай, купаться пошли. Перед обрядом тело очистить положено. Здесь рядом озеро, вода прозрачная, как кристалл.
— Купаться? — опешила Лена. — Я купальник не брала.
— Зачем купальник? Там нас никто не увидит.
Смыть с себя пот и пыль было бы недурно, поэтому отнекиваться Лена не стала. Голышом так голышом. В самом деле, кого здесь, в лесу, стесняться? Не медведей же!
А озеро, и правда, было сказочным. Маленькое, не озеро, а лужа-переросток. Оно казалось зеркалом, в котором отражались лес и розовый пух подсвеченных заходящим солнцем облаков. Лишь когда Варламова, сбросив одежду, врезалась в неподвижную гладь воды, подняв фонтан брызг, иллюзия рассеялась.
Лена шагнула следом, готовая взвизгнуть от родникового холода. Но озеро прогрелось почти на всю глубину. Только у противоположного берега, где под ветвями толпящихся у кромки воды елей чернели омуты и били ключи, лодыжки лизнул коварный холодок. Лена дважды оплыла озерцо по кругу, хоть Татьяна и хмурилась укоризненно: «К омутам не лезь! Водяник ногу судорогой сведёт, под коряги утащит!» Утонуть в такой луже? Смешно!
Затем Варламова потянула её в маленькую заводь, откуда выбегал ручеёк-речушка. Выудила из кошёлки мочалу, брусок подозрительно тёмного, — уж не хозяйственного ли?! — мыла и требовательно подступила к гостье:
— Поворачивайся. Я тебя мыть буду!
Лена фыркнула возмущённо. Но уступила. Намыливала и оттирала мочалкой Татьяна тщательно. И вместе с тем прикосновения её пальцев были мягкими, нежными. Всплыли в памяти воспоминания детства, когда мама так же купала в ванне…
Но сейчас в ощущении чужих рук на обнажённом теле было иное. Незнакомое, страшноватое, чуть пьянящее. И когда Варламова, закончив со спиной и руками, добралась до её груди, Лена перехватила пальцы подруги:
— Здесь я и сама справлюсь! — И чтобы окончательно прогнать ненужное напряжение, не думать о жарком румянце, пылающем на щеках, заговорила о постороннем, нейтральном: — Слушай, я думала, у воды комарья полно будет. Заживо съедят.
— Боятся.
— Чего?
— Заклятья.
— Ааа… Вместо забора и замков твоя бабушка тоже заклятья использует?
— Разумеется. Это только человек — животина глупая, суёт нос, сам не понимая куда.
Шутит или серьёзно говорит? На всякий случай Лена засмеялась.
Она уже нацеливалась на большое мохнатое полотенце, но Варламова вновь полезла в кошёлку. И неожиданно извлекла оттуда большую резиновую «грушу» и тюбик вазелина:
— Изнутри тоже помыться нужно.
С минуту девушка удивлённо разглядывала предметы. А когда поняла, чего от неё хотят, резко отстранилась, затрясла головой.
— Такого уговора не было! Не буду я этими глупостями заниматься!
— Какие глупости? Тебе никогда клизму не ставили? Если боишься, давай помогу.
Этого не хватало! Лебедева зашипела от негодования, готовая развернуться и уйти. Хватит с неё!
…Но, с другой стороны, сама эту игру затеяла. И поездку, и на «лечение» согласилась. Глупо останавливаться на полпути. Получится, что она клизмы испугалась? Костикова узнает — умрёт со смеху. Позорище, а не «фольклорная экспедиция». Лена решительно отобрала спринцовку и тюбик, потребовала «Отвернись!»
Одеться Варламова не разрешила: «Оно грязное, потное, замараешься! Кого нам стесняться? Чужие здесь не ходят». Пришлось возвращаться к избушке нагишом. Чем дальше, тем ирреальнее выглядело происходящее.
Затем они разжигали очаг. Опыта у Лебедевой не было никакого, но промасленная бумага вспыхнула от первой же спички. Языки пламени перебежали на сухую щепу, подросли, принялись лизать, причмокивая и потрескивая, разложенные под днищем котла дрова. Пламя в очаге разгорелось, и полумрак, собравшийся по углам кухоньки, сразу сгустился. Исчезла ведущая в сени дверь, посуда на полках утонула в колышущихся тенях. А окошко превратилось в серый прямоугольник, нарисованный на стене. Древний очаг, избушка, сумрак, собственная нагота и нагота Татьяны — Лена словно провалилась в какую-то из любимых книг. Здесь, в этом странном месте недоверие, неприязнь, желание доказать собственное превосходство пропали. Осталось жутковатое возбуждение и предчувствие необычного. Неизвестного. Запретного.
Варламова тронула её за плечо:
— Пора приправы в отвар бросать. Заклинание повторяй!
«Плод Земли, Вода и Пламя, помогите слиться с вами…» — слова больше не казались бредом. Лена повторяла их снова и снова, высыпая в котёл приготовленные днём травы, порошки, коренья. Когда очередь дошла до последней баночки, — с тёмной маслянистой жидкостью, — Татьяна указала на стол:
— Ложись! Смажу и тебя.
Переспрашивать, требовать объяснений не хотелось. Пусть таинственный обряд идёт своим чередом. Лебедева подчинилась. Маслянистая жидкость заполнила благоуханьем кухню. Пальцы Варламовой заскользили по коже, и возбуждение сделалось непереносимым. Лена закрыла глаза, стиснула зубы, чтобы не застонать в накатывающем экстазе… К сожалению, процедура закончилась слишком быстро.
— Готово! Теперь выпей это, — Варламова взгромоздилась рядом, сунула в руки глиняную кружку.
Лена потянула носом, но вычленить новый запах из букета ароматов было совершенно невозможно. Да и какая разница, что там? Она осушила кружку одним долгим глотком. Жидкость вряд ли содержала алкоголь. Мятно-ментоловый вкус обдал холодком гортань, пищевод, пополз по внутренностям. Стало легко-легко. Нагота более не смущала.
— Долго так сидеть будем? — поторопила она подругу.
— Щиплется?
Смазанная кожа в самом деле начала зудеть, стягиваться. Лена послюнила тыльную сторону ладони, потёрла. Не помогло, жидкость впиталась, придав телу медный оттенок.
— Угу.
— Тогда пробуй воду. Тёплая?
Лебедева неловко соскочила со стола, проковыляла к очагу — не только кожу стянуло, но и мускулы стали непослушными. Поглазела на плавающие в котле травинки, осторожно сунула палец.
— Тёплая.
— Залазь, откисай.
— Что? — повернуть голову не получилось, пришлось развернуться, чтобы посмотреть на подругу. — Залезать? Так это ванна такая? Я думала, мы бабушке лекарство варим.
— Варим. Так по рецепту нужно.
Лебедева неуверенно хихикнула. Вот это ритуал! Теперь понятно, почему её тщательно отмывали и снаружи, и внутри.
Стараясь не перевернуть и не расплескать, она забралась в котёл. Присела, прислонилась спиной к стенке. Та была не горячей, лишь приятно тёплой. Как и дно, как жидкость, поднявшаяся до подбородка. А какие ароматы тут стояли! Голова сразу поплыла, унося Лену всё дальше, дальше, в страну снов и сказок…
Очнулась Лебедева, ощутив, что становится слишком горячо. С трудом разлепила веки. Она по-прежнему сидела в чане, а над водой поднимались густые клубы пара. От дна и стенок то и дело отрывались пузырьки воздуха, предвещая скорое закипание. Однако!
Она попыталась подтянуть ноги и встать. Не тут-то было! Мускулы отказывались повиноваться. Лена вдруг поняла, что не чувствует ни ног, ни рук, ни упирающейся в дно задницы. А сердце в груди бухала громко, с надрывом, делая долгие перерывы. Она скосила глаза — единственное, что получилось сделать. Варламова сидела, поджав ноги, на кухонном столе, внимательно рассматривала её.
— Т…аня… п…мо…ги…
Варламова соскользнула на пол, наполнила знакомую кружку, подошла к очагу. Запрокинула голову сидящей в чане подруги, ткнула кружку в непослушные губы:
— Пей. Легче станет.
Ментоловый лёд и правда помог. Тело по-прежнему оставалось непослушным, но жар отступил, как будто вода в котле остыла за считанные секунды. И язык отлип от нёба. Лена попыталась пошутить:
— Фух, чуть не сварилась… Помоги вылезти!
Татьяна засмеялась.
— Ну не «чуть», ещё довольно долго вариться, потерпи. Как тебе там, не тесно? Видишь, а ты переживала!
Она и не думала помогать! Вместо этого сняла с крюка на стене здоровенный черпак, принялась помешивать варево.
— Ты что творишь?! — ошеломлённая, Лебедева следила за этими манипуляциями. — Я же сварюсь заживо, ты что, не понимаешь? Завтра Анжела…
— Я же говорила — козу твою Кузьма пристроил. Вот, полюбуйся, — Варламова вернула черпак на место, выдвинула из угла корзину — ту самую, в которой им приносили обед. Водрузила её на стол, сняла тряпицу. Вынула круглое, светлое, смахивающее на головку капусты. Начала привязывать какой-то паклей к свободному крюку.
Нет, это была не капуста. Совсем не капуста! Лена уже знала, что это, но сознание отказывалась соглашаться с увиденным.
Варламова привязывала за длинные светлые волосы человеческую голову. Широко распахнутые глаза смотрели на Лебедеву, серёжки поблёскивали в ушах, кончик языка высунулся из приоткрытого рта, будто дразнил.
Татьяна, наконец, справилась. Отступила, разглядывая «капусту». Прокомментировала:
— Пусть повисит, может, бабушке для чего сгодится. Ты не думай, век мы ей не сильно укоротили. Не жиличка она была, я ещё в общаге, по ладони её прочла. Зарезал бы её ухажёр, и сгинула бы без пользы. А так — и тебя причастили, и Нюрке мясцо будет, ребёночка подкармливать. Нюрка тяжёлая, рожать скоро, а «козлятинка», правильно сготовленная, сил и здоровья добавляет. Кстати, Нюра — это жена Кузьмы, чтобы ты знала.
Лена смотрела в улыбающееся лицо Варламовой и не верила в реальность происходящего.
— Ты… вы… убийцы! Думаешь, никто не узнает? Нас искать будут!
Варламова пожала плечами:
— Где искать-то? Вы на Узловой сошли, когда узнали, что бабушка заболела. Проводница подтвердит — поделано ей. А куда вы потом исчезли… Знаешь, сколько людей бесследно пропадает? Страна огромная, болот не счесть.
В руке её откуда-то появилась двузубая вилка на длинной ручке. Зубцы чиркнули по ложбинке между разбухшими, ставшими ещё больше и круглее грудями, и бурая плёнка отслоилась, открыв чистую, розовую кожу.
— Да, Лена, у ведуньи от каждой болезни лекарство найдётся, — продолжала Варламова, неторопливо отчищая подругу. — И от собственной смерти в том числе. Отвар из девственницы. Причём эта девственница должна его и приготовить добровольно и собственноручно. Трудно такое лекарство заполучить, но, как видишь, можно. Нет, ты не подумай, я не нарочно всё это подстроила. Не хотела я, чтобы вы ехали, но раз увязались, решила в самом деле «фольклорную экспедицию» устроить, напугать немного. Я не знала, что бабушкин срок пришёл. А после поздно стало. Слишком удачно сошлось, чтобы простым совпадением быть.
Вилка упёрлась в складку на животе, надавила. Лена не ощущала ничего, словно не её протыкали. Вокруг зубцов набух прозрачный жёлтый шарик, стал увеличиваться. Оторвался от вилки, всплыл, растёкся по поверхности маслянистым пятном.
— Жира в тебе многовато, — вздохнула Варламова. — От жира отвар вкус теряет. Ладно, как вытопится, соберу лишний.
Это было чересчур! Лена хотела выкрикнуть что-нибудь злое… Но странно, злости она не ощущала. И страха не ощущала. То, что творилось в забытой богом и людьми деревушке, было слишком невероятным. К Елене Лебедевой, студентке ГИПиМа, живущей в двадцать первом веке, оно не имело никакого отношения. Это сказка, сон, бред — что угодно! Завтра она проснётся, и окажется, что ничего этого не было.
На дне котла вспух и с шумом рванул наверх пузырь. Второй вырвался из-под бедра, шевельнул тело. Вода закипала, пар повалил так густо, что скрыл и стены избушки, и голову на крючке, и снующую вокруг Варламову. Он оседал каплями на ресницах, лез в нос, забивал лёгкие. Лена закрыла глаза, задержала дыхание. Так оказалось гораздо лучше. А когда тело, потеряв равновесие, завалилось на бок, и голова погрузилась в бульон, сделалось и вовсе хорошо…
— Лена, доброе утро!
Лебедева поняла, что уже не спит, и глаза открыты. Прямо над ней в ярко-синем небе висело белое облачко, где-то рядом выводил трели соловей. Утро было очень раннее — солнечные лучи не добрались до верхушек деревьев, обступавших поляну. Но ночной морок остался в прошлом, и увиденный сон казался не страшным, а забавным. Надо же, дочиталась, называется! Костиковой рассказать, как её на гуляш пустили, — со смеху помрёт.
Лена хотела ответить на приветствие. И заодно спросить, каким это «чудом» она оказалась снаружи, когда ясно помнит, что заснула у Татьяны на кровати. Но язык повиноваться не захотел. И шея не подчинялась. И скосить глаза, чтобы осмотреться по сторонам, не получилось.
А затем она сообразила, что и не дышит.
Лицо Варламовой склонилось к ней, заслонило небо и облако. Радостное лицо.
— Спасибо, Леночка, за лекарство, всё получилось! Видишь, не зря ты себя берегла так долго — бабушке столько лет добавлено, сколько ты прожила. Дождётся она, пока у Кузьмы и Нюры дочь вырастет да в пору войдёт, передаст ей родовую силу. А я теперь свободна! Обещала маме, что ведуньей не стану, уеду навсегда из Варламовки, — теперь исполню. А ты, наоборот, здесь останешься, насовсем. Хотела настоящего ведовства — будет тебе его досыта. Скоро бабушка тебя из тела выпустит, помогать ей станешь. — В глазах её вдруг блеснул хитрый огонёк: — А хочешь взглянуть на себя напоследок?
Ответить Лена не могла при всём желании. Да Варламова и не ждала ответа. Картинка перед глазами повернулась, небо, облако, верхушки деревьев уплыли, вместо них появились избушка, стол, скамьи. Кажется, здесь готовился праздничный обед — вернее завтрак — на три дюжины персон: тарелки расставлены, ножи, гранёные стаканы. А посредине — огромное блюдо с… мясом. «Вилок нет», — отстранённо подумала Лебедева. — «Они что, руками всё это есть собираются?»
Дверь избушки распахнулась, на порог вышла статная женщина лет сорока. Красивая, с лёгкой сединой в таких же тёмных, как у Татьяны, волосах. Ничего в ней не напоминало о древней умирающей старухе. Лена не могла вспомнить, говорила ли Варламова, как зовут её бабушку. Не важно! Нужды в том, человеческом имени не было. На пороге стояла Хозяйка. И знание это подтверждало куда весомей, чем картинка перед глазами: всё, что случилось ночью, — не сон.
— Таньша, зачем ты её разбудила до срока? — женщина укоризненно нахмурила брови. — Разве так годится?
Она поставила миску с грибами, вытерла руки о передник. Обошла стол, аккуратно уложила голову Лены на блюдо, поправила упавшие на лицо девушки волосы.
— Хорошая девочка, хорошая. Спи, набирайся сил. У нас с тобой много работы впереди.
Мягкие, добрые пальцы Хозяйки коснулись век. Картинка погасла.
Елена Лебедева перестала существовать.
