Содержание

Поддержать автора

Свежие комментарии

Декабрь 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
« Окт    
 1
2345678
9101112131415
16171819202122
23242526272829
3031  

Галереи

  • Международный литературный клуб «Astra Nova»

    Астра Нова № 1/2015 (004)
    альманах фантастики

    ФЭНТЕЗИ

    В лесу. Елена Нестерова (Альфацентаврова) (от англ. fantasy — «фантазия») — жанр фантастической литературы, основанный на использовании мифологических и сказочных мотивов. В современном виде сформировался в начале XX века. С середины века огромное влияние на формирование современного облика фэнтези оказал Джон Рональд Руэл Толкиен. Произведения фэнтези чаще всего напоминают историко-приключенческий роман, действие которого происходит в вымышленном мире, близком к реальному Средневековью, герои которого сталкиваются со сверхъестественными явлениями и существами. Зачастую фэнтези построено на основе архетипических сюжетов. В отличие от научной фантастики, фэнтези не стремится объяснить мир, в котором происходит действие произведения, с точки зрения науки. Сам этот мир существует гипотетически, часто его местоположение относительно нашей реальности никак не оговаривается: то ли это параллельный мир, то ли другая планета, а его физические законы могут отличаться от земных. В таком мире может быть реальным существование богов, колдовства, мифических существ (драконы, эльфы, гномы, тролли), привидений и любых других фантастических сущностей. В то же время принципиальное отличие чудес фэнтези от их сказочных аналогов в том, что они являются нормой описываемого мира и действуют системно, как законы природы. Фэнтези — это также жанр кинематографа, живописи, компьютерных и настольных игр.

    Статья взята с портала LitCetera

    Анастасия Шакирова ПИСЬМА ОДНОГО КОРОЛЕВСТВА

    (из цикла)

    Письма одного королевства-13

    заметают снега — не увидишь следа, видно, птица-Айгэнн обронила перо. вот танцует шаман, он — огонь и вода, он — белесые мхи и туман над костром, он — изгибистый лук и его тетива, он — олениха-мать и детеныш ее, он — летящая чайка и белый нарвал, он — и жертвенный нож и его острие. вот танцует шаман!

     

    далеко-далеко, лия эхэ киннай, там, где ночь холодна, там, где льды велики, там у моря чудные живут племена — что младенцы, что взрослые, что старики. если лето короткое греет хребет — это люди как люди: и ходят, и пьют, ловят мелкую рыбу себе на обед, обучают детей остроге да копью. пусть не строят из камня и брёвен дома — им и в хижинах спится и любится всласть…

    но проходит тепло и приходит зима, распахнувши оскалом клыкастую пасть. и народ поутру, лия эхэ кинной, молча сходит на берег — и прыгает вниз. и в полете сжимается тело в комок, серебристым тюленем волну осенив. так живёт это племя. пусть злится зима — нерпам все нипочём, плавай, нерпа, лоснись! а хранить их очаг остаётся шаман — до недолгого лета, до быстрой весны. для того-то и нужен, вестимо, шаман — чтобы нерпы людских не забыли ходов, чтобы ветер их хижин из кож не сломал, чтоб горел и не гас огонёк между льдов.

     

    вот танцует шаман, пока тянется ночь, пока птица-Айгэнн шьёт рубаху земле. в небе вьётся и пляшет её полотно, стынут сосны в замёрзшей и твёрдой смоле. вот готова рубаха — оденься, земля, белым мехом наружу, свернись и усни, вот танцует шаман, если хочешь — так глянь, но меня не кори, если станешь иным. вот танцует шаман!

     

    может, я и совру, мне соврать — как мигнуть, хромоногая Молли умеет и так! только лес свои лапы во тьму протянул, крепость жмётся, как мышка под взглядом кота. только я лишь кухарка, и суп мой остыл. завтра наши уходят в дозор — как всегда, между скал и снегов ледяные мосты, и погибнет любой, кто ступил не туда. острозубая смерть между скал и снегов, волки, барсы, медведи, крадущийся страх… я нажарю котлет и нарежу морковь. а потом я пойду танцевать у костра.

     

    вот танцует шаман — золотистая тень, и легки его руки, и шаг невесом, он — теченья под льдиною, перья в хвосте у летящих над тундрой охотничьих сов, он — горячая кровь. не мешайте ему. он — лиса у норы и плывущий сазан, этот танец хранит всех ушедших во тьму, чтоб им было куда возвратиться назад. вот танцует шаман.

    Письма одного королевства-15

    в приозёрном посёлке дела — как всегда. вот мальчишки верхом объезжают стада, вот купаются девочки, плещет вода, мир прозрачен и солнечно-светел. вот Имаго — один, он сидит у мостков. он не бегает с гор, не бросает подков, даже просто ходить-то ему нелегко… он — горбун. он играет на флейте.

     

    он легчайшим дыханием будит мотив. флейта манит, зовёт за собою уйти, закрываешь глаза — и как будто летишь, над полями, над небом, над миром… словно горб за спиной распахнулся в крыла, словно музыка нежно в ладони взяла, словно жизнь человечья вдруг стала мала: лишь костюм, из которого — вырос.

     

    не колдун, не волшебник — ну что вы, о, нет! тихо мимо проходит малышка Джанет. эта кроха с веснушками знает секрет горбуна (лишь флейтиста! не мага…): как-то раз на обрыве, что дик и высок, под ногами её вдруг поехал песок… и навек бы прервался её голосок — но послышалась флейта Имаго.

    и десятки — нет, сотни! — отчаянных птиц — серых горлиц лесных, куропаток, синиц — сотни крыльев её донесли до земли, аккуратно, легко, осторожно. перья, жар, белый пух, вот бы в нем утонуть… в голове у Джанет — разноцветная муть, но она обещала: молчать! никому! слово держит — отважная крошка.

     

    в приозёрном посёлке несутся года. вот иные мальчишки гоняют стада, кто-то сына родил, кто-то мир повидал, вот Имаго — играет на флейте.

     

    вот Джанетта — красавица, как подросла! и глаза зелены, и улыбка мила, на Имаго посмотрит — и мысли — зола, сердце бьётся и щеки алеют. и она подойдёт к нему — дай только срок, у Джанетты веснушки и нрав — как клинок, «дай же смелости мне, покровитель дорог, только смелости каплю и силы…» но Имаго не слышит — он падает в сон…

     

    …на другом краю мира огромный грифон, просыпаясь под ветра невидимый звон, расправляет могучие крылья.

    Письма одного королевства-23

    слишком много забываем, записал бы — да без толку, все истлеет, все исчезнет, в темной растворит воде. говорят, когда-то жили звери: лисы, рыси, волки, что ходили, словно люди, и ходили меж людей.

     

    говорят, прабабка Марты — та совсем была лисица, уши, острые, как стрелы, чуткий нос и пышный хвост. до колен коса у Марты, лисьей шерстью серебрится, каждый радуется Марте, всяк кивает головой. всюду Марта успевает — и на рынок, и к обедне, и дошить цветную юбку, и к подружкам, и домой. Марта ходит, как танцует — на земле не видно следа, Марта взглянет — как подарит, кто другой-то так бы смог? что мальчишки вырезают на доске потёртой парты? что за имя пастушата шепчут зимнему костру? кто во сне им улыбнётся? Марта, Марта, только Марта, лисья тень бежит у пяток, платье вьётся на ветру.

     

    жили мы не хуже многих — не грустим, не голодаем, неплохи дома и пашни, скот накормлен, город чист…

     

    но война — пришлец незваный, и не справиться с врагами, скоро — пыль на горизонте, скоро — кровь, огонь, мечи.

     

    городской совет в печали — сдаться? иль держать осаду? но какие с нас солдаты — не удержим и копья! жаль насиженного места, жаль сарая, пашни, сада…

     

    но вскочила с места Марта, и вскричала — «даже я! даже я могу сражаться, пусть не так огромны силы, пусть умею я немного, но умею — и могу!». вспышка — и не стало Марты, лишь огромная лисица проскользнула и исчезла у кустов на берегу.

     

    враг все ближе, пыль все гуще. пусть мы, верно, не солдаты — только в лес уходят люди, девы, дети, старики. говорят, что лес волшебный, лисья королева Марта там в зверей их превращает, чтоб сражаться им — таким. говорят, мол, вражье войско растерялось — что за место? их коней кусают волки, рыси прыгают с ветвей, на пути встают медведи, рыщут барсы в перелеске, ядовитые гадюки вьют клубки в густой траве.

     

    я всего лишь пёс Господень, я так многого не знаю, на висках моих — седины, на груди тяжёлый крест. я устал, и я испуган… только слышу временами — мягкий шорох тёплых лапок, лунный отблеск в серебре. вечер тянется, не рвется, лисья осень за стеною, листья с листьями шуршаньем продолжают давний спор. кто дорогу выткал нашу? что за нити на основе? что могу я? лишь молиться — сохрани их всех, Господь.

     

    сохрани красотку Марту, сохрани детей и взрослых, сохрани наш тихий город, сохрани коров и коз. слишком многое неясно, непонятно и непросто, тяжело дорогой верной, а неверною — легко. пусть я мал перед тобою, пусть — ничто в огромном мире наши беды, наша память, боль и радость наших снов…

     

    я — всего лишь пес Господень. я встаю на все четыре, и, открыв калитку лапой, ухожу в глухую ночь.

    Письма одного королевства-25

    на замшелых прудах, где камыш и ряска, где от брошенной гальки круги по часу, где боярышник в платье, а сосны в рясах… не ходи у ручья, не бери грибов. там, где горькой настойкою воздух крепок, утром, серым и липким, как мокрый пепел, ты увидишь поляну, где ходят кэльпи.

     

    эх, бродяга, что станет тогда с тобой?

     

    (Киру восемь. гляди и лови минуту: рядом с Киром смеётся его Данута, детство тает во рту золотистым фруктом, Кир и Дана бегут наперегонки. лучший друг и товарищ, сестра, невеста, их, конечно же, дразнят — мол, «тили-тесто», Кир умеет поставить других на место, заживают в царапинах кулаки. через месяц Данута уедет в город. Киру будет казаться — упали горы. напоследок до крика они поспорят, и уедет она — не смотря назад. обернётся мир лопнувшим барабаном, громко-гулким, огромным, ненужным, странным. будет Кир в каждой девочке видеть Дану, и судить красоту по ее глазам.)

     

    не пытайся поймать на овес с уздечкой, не приманивай хлебом и тёплой печью, посвисти беззаботно, шагай беспечно, не косись на верёвку, не трогай плеть. кэльпи ловят — не танцем, не громким криком, кэльпи ловят — на их интереса блики, есть пословица детская — «ты живи так, чтобы кэльпи пришли на тебя смотреть».

     

    Домик. Елена Нестерова (Альфацентаврова)

    (Киру скоро пятнадцать. округа знает: эта кучка подростков — как волчья стая. Кира ждёт, как стемнеет, одна такая… все на уровне, в общем, борта, корма. есть друзья и другие, другие — лесом. хой, рванина, гуляй, пока главный весел! в тихом омуте пляшут, ликуют бесы, после нас — хоть потоп, или там чума.

     

    Кир — вожак, он задирист, умён, отчаян, не боится, не мешкает, не скучает. через день Кир впервые убьёт. случайно. злая драка не спросит имён и лиц. три ножа, два кастета, отмычки, спицы, да ищи ветра в поле, как говорится… иногда этот, первый — он Киру снится. и наутро под грудью слегка болит.)

     

    я не знаю, как надо жить — лучше? плоше? где-то бродит моя водяная лошадь, подбирает губами чужие крошки, косит взглядом янтарным на алый стяг. я не знаю, как надо — без ссор? без прений? дом построить, сажать в огороде семя? я читал, будто кэльпи бегут сквозь время, и меняют его, как они хотят.

     

    (Киру двадцать четыре. наёмник вольный, фляжка с верной рябиновой, мясо с солью, где прилёг — там кровать, где еда — там столик, где палатка — там вовсе почти что рай. Кир — он знает места, проводник, хранитель, он проводит отряд — как по тонкой нити, стрелы, люди, повозки — их сохранить бы, чтоб не вызнал чужой, не увидел враг. он ведет как по нити, незримой, прочной… враг врасплох их застигнет грядущей ночью, их предаст — свой дозорный. с оскалом волчьим Кир дерётся, прижавшись спиной к скале. против многих — без шансов. так даже легче. мрак стекает с клинков, обнимает плечи, там, за смертью, наверное, будет вечность — так руби, для других ее не жалей!)

     

    кто-то целит в зенит, кто-то целит в зайца, кто-то знает, как чует лису борзая, кто-то сталью по вереску вырезает, слышит в воздухе ржанье и стук копыт. кто-то слушает песни с высот балкона, кто-то видит, проснувшись, в окне дракона… так скачите, мои водяные кони, через грани дорог, поднимая пыль. золотистые, белые, вороные, пролетайте, не думайте — быль ли, сны ли, жилы рек и ручьев, водопады — крылья, по далёким годам, по иным мирам. там, где был ты — с невестой, с семьёю, с другом, все исправишь — и время замкнётся кругом…

     

    Кир откроет глаза и протянет руку. и потрогает рыжий горячий храп.

     

    я не помню, как дальше, не вижу броду, ходят лошади, гривою мутят воду, в руки тычутся ласковой мягкой мордой, не дают на песке начертить слова.

     

    Кир, куда ты пойдешь? к загорелой Дане, где тропа рассыпается под ногами, где гнездятся стрижи на карнизах зданий, сладко пахнет зеленой весной трава? или позже — тела на седой брусчатке, и в ладони удобно лежит свинчатка, улюлюкают громко твои «волчата», застилает глаза ненавистный пот? или вовсе недавно — где ночь и горы… если был бы назначен другой дозорный, то, возможно, дошли бы, не зная горя, на костре бы не стыл котелок с крупой?

     

    Кир садится верхом, конь стоит недвижно. Кир единственный — жив, он последний — выжил. ну, давай же — раз прошлое стало ближе, бей копытами в твёрдый намёрзший лёд. над горами снежинкою тает вечер, кровью след в серебрящемся мху отмечен, молча Кир поднимает коня на «свечку». кэльпи скачет вперёд. не назад — вперёд.

    19 сентября 2016
    Последняя редакция: 21 октября 2016